Железнодорожница

— Мамочка, не бей его, пожалуйста! — истерически закричала она. — Я сейчас сниму с него ботинки, только не надо его ботинком по морде!

Я остолбенела. В каком же аду живет эта семья! Слава Богу, я в нормальной семье выросла, где никто не пил.

— Успокойся, Рита, — я не могла спокойно смотреть, как она своими маленькими ручонками пытается развязать шнурки на ботинках.

Мужчина, не просыпаясь, вдруг поднял ногу и тут же со стуком уронил ее обратно, на совсем не мягкую поверхность засаленного дивана.

— Он пьяный почему-то всегда по дивану ногами бьет, — словно оправдывая поведение мужика, объяснила девочка и вдруг добавила: — А в карманах ничего не было.

— В каких карманах? Ты что, лазила у отца по карманам?

— Ну ты же сама сказала — проверить карманы, потому что сегодня получка, — смутилась Рита.

— И что, там ничего не было? — у меня внутри неприятно обожгло. — Вообще ничего?

— Ничего, — девочка виновато глядела на меня снизу вверх.

Меня опять накрыла жалость к ней. Вот что ее ждет во взрослой жизни с такими нарушениями психики? Ведь она, по всей видимости, истерически любит своего папу. А вот он ее — нет. Иначе подумал бы о ребенке, прежде чем зарплату пропивать.

И что с ней будет, когда вырастет? Будет всю жизнь бегать за мужиками, которым плевать на нее? Будет их защищать, оберегать, содержать? А то и вовсе — пойдет по отцовской дорожке и сопьется?

Я содрогнулась, глядя на ее дрожащие губки и грустные глазки, готовые в любой момент разразиться слезами.

— Ничего-ничего, — я притянула девочку к себе и погладила по темным волосам, — тебе повезло, я сделаю из тебя человека. С моим-то опытом работы в образовании.

— Что? — переспросила девочка, не понимая, о чем я.

— Ничего, пойдем лучше в твою комнату. Покажешь мне, какой там у тебя порядок.

Да, комнатка дочери Альбины оказалась совсем малюсенькой. Помещалась тут лишь односпальная кровать с панцирной сеткой, небольшой полированный шкаф да письменный стол. Метров восемь, наверно. Хотя для ребенка, наверно, пойдет.

Письменный стол был завален всякой канцелярией: учебники, тетрадки, альбомы для рисования. Тут же в беспорядке валялись ручки, кисточки, резинки и прочее. На стул небрежно брошена школьная форма с грязноватым воротничком. Портфель валялся под столом.

На кровати валялось скомканное одеяло, а покрывала вовсе не было.

Хорошая ведь девчонка! Скромная, не лезет ко мне с лицемерно-умильным «мамочка-мамуля», выпрашивая плюшки. Сидит себе, книжки читает, никого не трогает. Но нельзя же весь день читать книжки и ничего не делать по дому! Эдак она затеряется в своих книжках, от реальной жизни отстанет.

— Ты как уроки делаешь? — повернулась я к Рите. — Ты как здесь находишь нужную тетрадку? А если девочки из класса придут да такой бардак увидят?

Она молча пожала плечами.

— Девочки не придут — ты же сказала, не водить никого из школы. А то увидят, что у нас папа пьет, будут нехорошее говорить.

Я опять на мгновение остолбенела, но быстро взяла себя в руки.

— Тебе бы полку повесить, и на нее учебники складывать, — оглядывала я пространство. Стены были скучные — никаких обоев, просто побелка.

— Нельзя полку, — пояснила Рита, — опять скандал будет.

— Какой скандал?

— Папа будет кричать, что с этой полкой целый день трахаться надо. А ты будешь кричать, что он гвоздь забить не может.

У меня округлились глаза при слове «трахаться» из детских уст.

— Ну ладно, пусть без полки. Но есть же для всего этого место внутри стола.

— Нет там места, — ответила девочка, — там мои игрушки.

Я не поленилась открыть дверцу стола. Там нашелся небольшой медведь с надорванной головой, пупс и две замызганные маленькие куколки.

— У тебя так мало игрушек? — удивилась я.

— Ты сказала, что раз я пошла в школу, то все, игрушки закончились.

Я в который раз остолбенела. Собственному ребенку не купить несчастную куклу, не захотеть порадовать? В восемь лет очень хочется куклу, по себе помню.

— Так, ладно, — решительно сказала я, — сейчас мы здесь с удовольствием начнем убираться.

Девочка заметно поскучнела, она явно не понимала, что от нее требуется.

— Не переживай, я тебя научу. И пойми одно: я тебе не враг, а друг. Научишься убираться, сама потом не сможешь в грязи сидеть.

Мы носились с ведрами и тряпками, смеялись и разговаривали. Иногда приходил из своей комнаты дед и одобрительно смотрел на нашу суету. А муж Альбины спал, как убитый, только иногда ногой ударял по дивану.

Уставшие, мы сидели на аккуратно заправленной кровати и любовались наведенным порядком.

— Кстати, ты ходишь в какие-нибудь кружки или секции? — поинтересовалась я у Риты.

Понятно, что танцы с ее полнотой не совсем то, что надо. Но в советское время было много других направлений.

— Я хотела в музыкальную школу записаться вместе с девочками из класса, — мечтательно произнесла она в ответ. — Но ты сказала, что это — деньги на ветер. Пианино дорогое, за занятия надо платить семь рублей в месяц. А это все равно, что подойти к форточке и выкинуть туда деньги, — по-видимому, повторяла она слова матери.

— Но ты хочешь играть на пианино?

— Да, — кивнула девочка, — очень. Я пару раз ходила вместе с Танькой, мне очень понравилось. Но потом учительница музыки сказала, что за занятия надо платить. И все, больше я не ходила, потому что деньги в форточку.

Во мне закипала неописуемая ярость, и в первую очередь на Вадима, который умудряется пропивать зарплату целиком и полностью.

— Скоро ты начнешь ходить на музыку вместе с Танькой, — серьезно пообещала я, — а теперь мы по очереди помоемся и ляжем спать.

И правда, время приближалось к одиннадцати вечера.

Я зашла в ванную и чуть не застонала. Господи, где же та шикарная ванная в профессорской квартире? Стены до середины окрашены светло-зеленой краской, а выше — побелка. На огромном гвозде под потолком висит синее пластмассовое корыто. Железный умывальник и небольшое зеркальце над ним. Но самое страшное — ванна была до середины залита мутной водой, в которой плавали какие-то белые тряпки.

— Рита! — позвала я. — Что это в ванне?