Железный лев

— Успеется. Из стали надобно делать. Да под подходящий калибр, то есть, поменьше. И барабанов к нему несколько сменных. Тогда и испытывать станем. К тому же я пока его демонстрировать никому не хочу.

— Отчего же?

— Из-за привилегии. Посланный мною человек все еще ведет переговоры с Самюэлем Кольтом и его партнером. Я хочу все сделать чисто, красиво и прибыльно.

— Но он же за морем! — удивился Игнат.

— Знаешь о нем?

— Конечно. Вы же сами мне много раз рассказывали.

— И то верно. Впрочем, это делу не помеха. Мне нужно все оформить так, чтобы комар носа не подточил, чтобы меня не сожрали. — серьезно произнес Лев Николаевич, припомнив булавки.

Хотя, конечно, с ними все не так уж и плохо вышло.

Десять тысяч он официально выручил, уступив привилегию в России. Не считай той наценки от стряпчего за воровство. В Европе же патентами на булавки тоже удалось расторговаться на добрые пятьдесят восемь тысяч серебром. С учетом доли посредника и издержек.

Приятно.

Очень приятно. Что и навело Льва Николаевича на мысль о том, чтобы предложить Кольту сотрудничество и партнерство. Ну и, заодно целую схему патентного троллинга.

Его, конечно, обойдут или даже проигнорируют.

Если очень приспичит.

Но, так или иначе, получится что-то «срубить» и выиграть время. А время — единственный невосполнимый ресурс…

[1] Скорость резания стали в середине XIX века около 0,1–0,3 кг в час. Очень усредненно.

Эпилог

1844, ноябрь, 7. Санкт-Петербург

Дубельт вошел твердым, почти чеканным шагом в малый кабинет Николая Павловича. Тот, что выходил окнами на адмиралтейство.

Здесь уже все собрались.

«Все», значит, этакий неофициальный Малый совет, который держал в своих руках большую часть власти в стране, обладая доминирующим влиянием на императора. Это граф Орлов Александр Федорович, сменивший Александра Христофоровича Бенкендорфа, оставившего свой пост в связи с отходом в лучший мир. Перовский Лев Алексеевич — министр внутренних дел. Чернышев Александр Иванович — военный министр. Ну и Меншиков Александр Сергеевич — морской министр. Тотально доминирующий блок силовиков.

Ну и цесаревич Александр Николаевич. Хотя обычно он на таких сборищах не присутствовал, старательно игнорируя их и уклоняясь от участия. Будучи по убеждениям своим либералом до мозга костей, он прохладно относился ко всей четверке. Но тут, видимо, судьба его любимой сестры тревожила, вот и явился.

— Леонтий Васильевич, — произнес император. — Вы порядочное время назад вернулись из Казани. Однако ни доклада мне не сделали, ни действий по порученному вам делу не предприняли. Как это понимать?

— Государь, я проверял собранные сведения, не желая доносить до вас вероятный вздор.

— Какие же?

— История с этим юным графом оказалась намного сложнее и интереснее, чем можно было бы предположить. Если вы позволите, я доложусь сначала о том пикантном эпизоде, который касался Марии Николаевны, а уже потом — об остальное, всплывшем в ходе изысканий.

— Извольте, — кивнул Николай Павлович, откинувшись на спинку креслу.

— Лев Николаевич не стал отпираться и юлить. Сразу признался, что эскиз его рук. Заявил, что отлично вас понимает и разделяет ваш гнев. Также он просился хоть в ссылку, хоть на войну, лишь избавиться от «бабских капризов и коварства».

— Вот так и сказал? — спросил цесаревич, немало удивившись, остальные же мужи загадочно хмыкнули.

— Анна Евграфовна, владелица скандально известного столичного салона, претендовала ранее на некоторую опеку над молодым графом и… хм… наставление. Однако он ее отверг. Но не грубо и постарался сгладить их конфликт, придумав для нее булавки, лифчик и… кхм… прокладки с гигиеническим поясом. Но… отвергнутую женщину не удалось этим всем разжалобить. Она сначала подослала ему стряпчего для ведения дел, который его обманул и ограбил…

— Это тот, что странным образом умер в Кронштадте? — подавшись вперед, поинтересовался Меншиков.

— Он самый, — ответил вместо Дубельта Перовский. — Совершенно удивительный случай. Разрыв сердца от страха. Выглядел одержимым.

— Совершенно так, но, при всем этом, — продолжил Леонтий Васильевич, — при непонятных обстоятельствах сгорела кузница, в которой делали в Казани булавки. А графиня Шипова попросту проигнорировала их с Толстым договоренности и не платила ему ни копейки. Хотя они были товарищами и партнерами в этих делах. В какой-то момент Лев Николаевич подумал, что уж Мария Николаевна и ее интерес вынудят Анну Евграфовну вести дела порядочно. Поэтому и придумал тот эскиз…

— Но не тут-то было… — резюмировал император.

— Так точно. За кондомы, которые также продавались через Анну Евграфовну, он тоже не получил ни копейки. Из-за чего, незадолго до моего прибытия послал ей партию новых, отвечая на многочисленные просьбы.

— Кондомы «Революция»! — хохотнул Орлов.

— Именно, — с трудом сдержав улыбку, ответил Дубельт. — В обсыпке из самого тончайшего порошка жгучего перца. Для усиления ощущений.

— Вся столица только и обсуждает эти ощущения! — хохотнул Александр Николаевич.

— Проказник, — по-доброму улыбаясь, резюмировал император.

— Ощутите всю страсть революции! — продекламировал Александр Николаевич девиз с оборота индивидуальной упаковки.

И все присутствующие заулыбались.

— Давайте вернемся к делу, господа. — произнес Перовский. — Судя по всему, Лев Николаевич просто жертва своего юного возраста, если я правильно понял ваш доклад, Леонтий Васильевич.

— Именно так. И Сергей Павлович Шипов очень за него ручался. С его слов Лев Николаевич объяснил свой отказ графини тезисом: «Береги честь смолоду». Юноша считает такие отношения неприемлемыми и аморальными. По моим наблюдениям Лев Николаевич не был замечен ни в одной интрижке. Хотя бордель посещает исправно и даже приложил руку к их усовершенствованиям.

— Отчего же? — оживился Чернышев, знатный ловелас в прошлом.

— Его позиция… довольно необычна. Он считает, что лучше пользоваться услугами «профессионалок», чем морочить себе голову амурными приключениями, рискуя при этом вляпаться в паршивые истории.

— Какой рассудительный, — покачал головой Меншиков и скосился, на многозначительно скалящегося Чернышева.

— А сколько графиня задолжала ему? — поинтересовался Александр Николаевич.

— Третьего дня она прислала мне роспись, в которой стояла сумма пятьдесят две тысячи серебром. И заплатить их она ему не может из-за необходимости обслуживать все возрастающее количество заказов. Она сама как белка в колесе. Кое-что отложила, но там едва десять тысяч.