Железный лев
Шрифт:
— И пугает.
— Есть такое дело, — улыбнулся Хомяков. — Как сам пошутил Лев Николаевич, носорог подслеповат, но при его массе тела это не его трудности. А время — важнейший из ресурсов, ибо не возобновим.
— А Герцен? — спросил Аксаков, меняя тему, которая стала излишне раздражающей для него.
— А что Герцен?
— Вы начали рассказывать связанную с ним душещипательную историю и оборвались. Так что он? Неужели просто хотел поделиться?
— Александр Иванович сейчас стоит на распутье: или бежать из России, или сменить вектор деятельности. Потому как этот путь рано или поздно приведет его в могилу. Он очень опасается вступать в открытый конфликт
— Никогда бы не подумал, что он такой трус.
— За вами просто не гнались гончие Анубиса, на лопатке не стояло клейма Хозяйки пепла, а вы сами медленно не превращались в живой труп. — произнес один и присутствующих, молчавший до того.
— Что?! — с недоумением переспросили остальные.
— Я был знаком с Виссарионом Прокофьевичем. И незадолго до смерти он просил у меня денег. Под обет молчания, который с его смертью утратил смысл, он рассказал о тех горестях, какие его постигли. Равно как и о том, что Лев Николаевич — настоящее чудовище и могучий колдун.
— Он умом тронулся! Какой колдун?! Он же юнец!
— Быть может, Виссарион Прокофьевич и помутился умом, но я помню его глаза… его лицо. Никогда в жизни не видел людей, более убежденных в своих словах. А как он пугался малейшего лая… На эшафот идут с меньшим страхом.
— Колдун… — медленно произнес кто-то. — А может, это и объясняет его везение и успехи? Поймал с дюжину чертей, которые ему прислуживают, и в ус не дует.
— Господа, прошу внимание. — произнес Хомяков. — Ну какой из Льва Николаевича колдун? Просто хороший человек, который иногда расстраивается. И для души служит алтарником при архиепископе.
И демонстративно так оглянулся прислушиваясь. А потом жестами, показал присутствующим, чтобы они глупостей не болтали…
— Наш Алексей Степанович явно переутомился, — резюмировал Аксаков после того, как встреча закончилась.
— Не будем делать поспешных выводов, друг мой. Вот съездим в Казань, познакомимся с этим колдуном. Посмотрим на его чайную, тогда и решим.
— А Герцен?
— С ним непременно нужно поговорить. Демагог он талантливый. Нужно понять — как далеко он готов зайти в этом примирении. Так-то его амбиции невероятны. Выше Ивановской колокольни. Поэтому я пока его не понимаю.
— Как по мне, так пусть остается там, где сидит. Просто аккуратно уклоняется от вредных для нашего дела статей. А мы уж ему поможем.
— Отчего же?
— Не доверяю я ему.
— А если он сбежит из России.
— И черт с ним тогда. — пожал плечами Аксаков.
— Он-то с ним, но ведь из-за границы станет пакостить. У него много поклонников, которые считают его великим и заглядывают ему в рот. Вы думаете, что он не станет писать всякого рода пасквилей, порочащих и клевещущих на Россию?
— А как же гончие Анубиса?
— Там они, как мне кажется, ему станут не так страшны…
Часть 3
Глава 9
1844, сентябрь, 29. Казань
— Доброго дня, — произнес прилично,
но небогато одетый мужчина, входя в «Лукоморье».— Рады приветствовать вас в чайной «Лукоморье», — расплылась в дежурной улыбкой девушка-администратор. — Вы будете один?
— Да-да, один, — покивал он.
— Прошу следовать за мной. Вы желаете сесть у окна или подальше от него?
— Простите меня великодушно, но мне сказали, что здесь можно найти Льва Николаевича Толстого.
— Кто же? — остановилась администратор и внимательно на него посмотрела, словно испытующе.
— Я был в особняке у Юшковых, и Владимир Иванович рекомендовал мне поискать его здесь.
— Как вас представить?
— Вельтман. Александр Фомич Вельтман.
— По какому вы вопросу?
— Я писатель. Прибыл из Москвы. И хотел бы поговорить с графом по поводу его увлечения русскими народными сказками. — произнес он, махнув окрест рукой, словно бы охватывая антураж оформления этого помещения.
— Хорошо. Присаживайтесь. Подождите немного.
— Благодарствую.
Она удалилась.
А Александр Фомич сел и начал нервно теребить поле своего цилиндра. Ему было очень тревожно после той рекомендации Хомякова, данной им графу на той вечерней встрече…
Наконец, девушка спустилась и проводила его на второй этаж. Еще более привилегированный и дорогой.
Короткая прогулка.
И остановка… возле массивной дубовой двери, украшенной тонкой резьбой с лесными мотивами. Стук. Гулкий, выдающий массивность и толщину створки. Приглашающий окрик. Едва различимо щелкнул замок, и монументальная дверь распахнулась наружу без единого скрипа и особых усилий.
— Александр Фомич? — произнес высокий, молодой мужчина с холодными, в чем-то даже колючими, но умными глазами.
— Да-да, совершено так. Александр Фомич Вельтман. Доброго вам дня, Лев Николаевич.
— Проходите, присаживайтесь. — указал хозяин заведения на резную лавку с мягкими подушками для сидения на них…
Буквально с первых же слово разговора оказалось, что Толстой о нем знает. И читал практически все им написанное, чем немало смутив.
Наткнулся он на него довольно просто.
Школьная программа и технический ВУЗ оставили в прошлой жизни у Льва Николаевича совершенно обычное впечатление о том, что в начале XIX века имелся Пушкин, который «наше все», Лермонтов, Гоголь… кажется, еще Крылов с Жуковским и все. Ах да — Хвостов. Конечно же, еще Хвостов.
Однако оказавшись в реалиях 1840-х годов, с удивлением обнаружил совершенное расстройство этого взгляда. Например, в России имелись писатели-фантасты, один из которых сидел прямо вот сейчас перед ними. Да и вообще — много все занятного. Просто в историю вошли те, кто попал в струю политической конъюнктуры, качаясь либо либеральным крылом, либо славянофильским.
А зря.
Очень зря.
Так, например, очерк Булгарина от 1824 годы был первым в российской истории фантастическим произведением, в котором пытались представить себе далекое будущее… с путешественником во времени. Да и сам Вельтман не только в 1836 году отправил первого «попаданца» в прошлое, но и в 1840 году написал первый фантастический роман в жанре альтернативной истории[1]. Разумеется, проработка, историзм и прочие аспекты находились на довольно низком уровне, вполне соответствующем развитию эпохи. Но все равно — весьма забавно и увлекательно. Во всяком случае Льву такие художественные тексты показались интереснее воспевания попоек и душевных терзаний.