Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

– Довольно, генерал. Мне понятно ваше une opinion pr'econcue²³. Тем не менее благодарю за прямоту.

Фрейтаг с некоторой поспешностью попытался было аргументировать свою позицию, но Воронцов, сделав вид, что не слыхал его слов, склонился над разложенными перед ним ландкартами. Уже через минуту порывисто оторвал взгляд от бумаг и остро взглянул на почтительно стоявшего перед ним генерала.

– Осуждение деяний - это роскошь для слабых наблюдателей, mon cher. Большие победы требуют больших жертв.

Граф в полной форме, блистая орденами и звездами, подошел к бюро, открыл табакерку слоновой кости и сделал то, что проделывал всякий раз, когда был в хорошем настроении либо, напротив, озабочен какой-либо неприятностью: достал щепотку французского табаку и с вожделением поднес ее к носу.

– All is well what ends well.²⁴ Покорение Кавказа сложно… но можно. Политические решения, как и военные, должны быть без судорог и сомнений - вот мой девиз.

– Но экспедиция в летнее время!.. Это рискованно… безрассудно, ваше сиятельство. Дождемся снега…

– Риск я беру на себя, генерал. Риск - это мое ремесло. А вот с вашей стороны, милейший, действительно безрассудно озвучивать свои мысли в моем присутствии. Паче прочего, когда сия военная кампания одобрена Императором и возложена на меня. Фуражки подбирают по голове, а не наоборот, друг мой. Надеюсь, я понятно сказал?

– Так точно, ваше высокопревосходительство.

– А теперь, когда между нами все прояснилось и стало прозрачным… давайте порассуждаем начистоту, голубчик.

Его сиятельство светло улыбнулся застывшему навытяжку Фрейтагу и милостиво указал тому на стул.

– Что делать, генерал? Жизнь и смерть всегда ходят рядом, но ничего не знают друг о друге. Согласитесь со мной, зло - понятие относительное. Природа крайне жестока. Бог убивает не глядя. Так должны поступать и мы, отбросив все предрассудки нравственности и прочие гримасы цивилизованного общества. Перед нами жестокие злобные дикари, для которых решительно нет ничего святого. Ни уважения к иной вере, ни к пленным, ни к женщинам и детям, наконец. Все это бесчинство и «людоедство» мы терпим вот уже тридцать лет! А посему я убежден, что нам следует держаться доктрины²⁵ наших североамериканских коллег: «Хороший индеец - мертвый индеец. Убивать всех подряд! Не жалеть ни женщин, ни детей. Из гниды вырастает вошь!» Ведь ровно так с нашими мирными поселенцами поступают эти варвары.

– Боюсь, как бы нам не пришлось пожалеть о сем, ваше сиятельство. Не в духе русского солдата быть душегубом женщин и детей.

– А вы не бойтесь.
–  Граф упорным и значительным взглядом воззрился на продолжавшего стоять Фрейтага.
–  Вы, любезный, генерал или сестра милосердия?

– Но… как же быть… с уважением к противнику?
–  сыграв желваками, сухо заметил Фрейтаг.

– Полноте, Роберт Карлович… Вы разве с французами или австрийцами воюете?
–  язвительно спросил главнокомандующий, щуря голубые глаза.
–  Не забывайте, Россия - Империя. А Империя не смазливая барышня, чтобы ей объяснялись в любви. Империи плевать на обморочные вздохи и осуждающее мнение других. Это ее обязаны уважать за силу и мощь. Либо она… заставит себя уважать! Увы, во все времена мир признает только силу и остроту стали.

Аскетичное лицо графа осветила приятная улыбка. Очевидно довольный пафосом сказанного и тем, с каким почтением его слушал прославленный генерал, он вновь перешел на привычный покровительственный тон.

– Вы еще молоды, мой отважный друг, а посему доверьтесь моим сединам. Любое «право», любое «табу» сметается под шагом прогресса. Знайте и то, что на нас возложена Богом великая миссия вырвать этих несчастных дикарей из пут варварства и заблуждений. И ежели они нынче не понимают сего блага и яро противятся, то это их беда… Уверен, наши заслуги по достоинству оценят их потомки… Так пусть хоть этот довод вам послужит оправданием и для истории, и для себя, когда мы понесем на штыках своих солдат цивилизацию и закон в эти мрачные горы. И лучше помолитесь за тех, генерал, кто стоял, стоит и кто будет стоять на защите Отечества.

– Что ж, будем надеяться: будущее не так печально, как прошлое… И мы сможем его изменить.
–  Командир Куринского полка держал паузу, и Воронцов из-за слепящего солнца, что заглянуло в окно, не мог рассмотреть выражения его лица. И только в голосе, когда тот продолжил, послышалась едва уловимая тревога: - Они тоже молятся Богу… своему Богу…

– Бог один на всех!
–  Участливая улыбка сошла с лица графа.
–  А молитвы наши близки, потому что кровь, генерал, у всех людей тоже одна. Все… боятся смерти, что бы там ни говорили Коран или Библия… И право, никто не хочет умирать. Но это война, милейший, а мы солдаты. В конце концов, если никто не гибнет, то гибнет Империя - это закон.

– Меня не надо ни в чем убеждать, граф. Я боевой генерал и жду приказов. Но я еще и один из тех, кто ответствен как за исход кампании, так и за жизнь солдат. Да… кровь неизбежна, но лучше, чтобы ее было меньше. Именно поэтому я считаю своим неукоснительным долгом предупредить ваше высокопревосходительство. Шамиль - архиопасный противник: хитрый, мудрый, коварный, бесстрашный. Власть его абсолютна над горцами. Его проповедь Газавата на принципах тариката²⁶ как никогда сильна! После взятия горцами Гергебиля в сорок третьем они не раз предпринимали опустошительные набеги до Кизляра и даже Ставрополя. Шамиль за эти последние годы, с упразднением стратегии Ермолова, Вельяминова, Цицианова, до такой степени усилился, а мюриды его стали настолько дерзки, что он смог предпринять наступальное движение на Кабарду и безнаказанно возвратился… хотя и был окружен войсками… К стыду нашему, в сем позорном деле мы ограничились лишь тем, что, пропустив Шамиля через Терек у Ольховского аула, сделали несколько безвредных пушечных выстрелов по хвосту его многотысячной партии. Таким образом, ваше высокопревосходительство, - по-военному жестко подвел черту Фрейтаг, - после безнаказанного посещения Шамиля кабардинцы, как пить дать, убеждены в его могуществе и нашем бессилии.

– Что?! Опять Ермолов! Опять Вельяминов! Вспомните еще Дмитрия Донского! Так что вы, bon sang²⁷, этим хотите сказать?
–  Чисто выбритое лисье лицо графа больше приятно не улыбалось, узкие губы задергались, предательски выдавая состояние главнокомандующего.
–  Я уже имел удовольствие это слышать от генерала Нейгардта, когда он сдавал мне свои полномочия, от Заводовского от Меллера-Закомельского²⁸, от Пассека и многих других. Так что же?!

– Только то, что на сегодня в этом крае мы находимся в положении более худшем, чем десять лет назад. Все огромные жертвы людьми, деньгами и временем пропали даром.

– Для этого… я и направлен сюда Государем.
–  Михаил Семенович оперся ладонью о золотой, украшенный бриллиантами эфес наградной «за взятие Варны» шпаги.
–  Обрубить когти сему зверю! Посадить его на цепь и восстановить в крае должный порядок.

– Простите, ваше сиятельство, но полагаю… в нынешних обстоятельствах сие невозможно.

– В России любят невозможное, генерал. Разве для вас это новость?

Твердым, но легким шагом граф, с сознанием величия своего возраста и положения, обошел стол так, чтобы полуденное солнце не слепило ему глаза и, подойдя к Фрейтагу, с вкрадчивой насмешкой сказал:

– Доколе… вы будете препираться со мной, генерал? Стыдно. Приберегите свои вольтфасы²⁹ для неприятеля. Кто знает, возможно, на этой «кости», о коей мы спорим, таки больше мяса, чем мы оба думаем…