Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо

* * *

…Покуда тысячи идущих на смерть людей, затаив дыхание, в молитвенном напряжении ловили каждое слово своего отца-командира, в пышной камарилье Главной квартиры, что расположилась особняком от общего строя, шел свой тихий «листопад» речей, смешков и намеков. Сверкавшая звездами и крестами столичная свита с первого дня приезда на Кавказ кишела интригами и людьми со светским лоском и «эластической» совестью. В этой среде издавна любили слушать лишь звук собственного голоса, оказываться в нужный час и в нужное время там, где театр действий сулил выгоду, резвый карьерный рост и уж как минимум «новый орденок в петлицу».

– Tu l'as 'echapp'e belle!³³ Вас не настораживают, генерал, все эти помпезные декорации? Проникновенно, но пошло. Похоже, наш «золотой старик» обходится казне дороже, чем все фаворитки Его Величества… N'est-ce pas?³⁴

– Возможно, вы правы, Гагарин. Такого же мнения о Воронцове и принц Гессенский со всей его свитой. Но граф - человек с тремя руками: две своих и одна в царском дворце… Видит Бог, одно его слово Государю - и все люди мужского полу в России завтра наденут военную форму… И горе тому, кто ослушается…

– Нет, это решительно забавляет. Ей-Богу, первый раз вижу, что на войну отправляются, как на коронацию. Интересно, граф взялся на старости лет за это безнадежное предприятие за вдохновенную благодарность Его Величества… и только?

– Думаю, не ошибусь, ваша светлость, что после сей экспедиции, несмотря на ее исход… он выбьется в светлейшие князья.

– Да ну?

– Поживем - увидим. Граф много тщеславен. Хитер, как лис, и далеко не прост, каким желает казаться. Былая слава Меньшикова и лавры Потемкина… их княжеское достоинство, похоже, не дают графу покоя.

– И все же добровольно лезть в огнедышащую пасть дьявола… В его-то годы!.. Нет, что ни говорите, генерал, старик, ей-Богу, безумен.

– Но не более, чем остальные, месье Гагарин. Нынче мы все в этом Ноевом ковчеге, так стоит ли его раскачивать прежде времени? Кто знает, быть может, графу и впрямь улыбнется удача. Согласитесь, mon cher, абсурдность никогда не мешала политикам, медные трубы - победителям. Иначе зачем мы все притащились из Петербурга в эту отчаянную… забытую Богом дыру? Позвольте напомнить, ваша светлость…

– Сделайте одолжение.
–  Князь Гагарин театрально приподнял бровь.

– Давно не тайна, что власть - это не кормушка, а ловушка для тараканов и блох. Ежели ты не дружишь с Престолом… тебя съедят нынче же… ежели напротив, то потом, когда придет новый самодержец. Вот граф и старается удержаться в седле… ведь падая, можно сломать шею. Впрочем, лично меня более волнует, сколько в поход взято шампанского, грильяжу и французского коньяку. Война войной, но сначала пирушка!

…А рядом, оперевшись на луку венгерского седла, другой уланский генерал усмехался в рыжий карниз усов и, похлопывая кавалерийской крагой себя по колену, кивал головой сыну фельдмаршала Паскевича, на золотых эполетах которого гордо поблескивал флигель-адъютантский вензель.

– Н-да, не спасает Всевышний Россию от подвигов. Но что прикажете делать? Посеешь привычку - пожнешь характер. Посеешь характер - пожнешь судьбу. Не этим ли принципом живет Россия со времен Великого Петра? Однако что-то подсказывает мне, князь, что от всей этой даргинской затеи смердит…

– Вы можете предложить нам ложе из роз, генерал, шипы которых подрежет jardinier?³⁵– ернически поглядывая то на уланского генерала, то на молодого графа Строганова, принимавшего участие в беседе, усмехнулся Паскевич.
–  Интересно, как далеко заведет вас, генерал, ваша критика?

– Не знаю насчет себя, Федор Иванович… Но касательно нашего патрона…³⁶ «Гулять так гулять…» - сказал как-то Моисей и завел свой народ в пустыню на сорок лет. Так и наш Воронцов… Видите, господа, те гребни?

–  Генерал указал стеком на заснеженное громадье уходящих за горизонт гор.
–  На Востоке говорят: «Не связывайся с теми, кому нечего терять… Поединок будет неравным».

– Вы действительно полагаете, генерал, что нас ожидает фиаско³⁷– Красивый своей молодостью, элегантный граф Строганов, затянутый в белоснежный с золотом кавалергардский мундир, недоверчиво посмотрел на рыжеусого коренастого улана.

– Вас, граф, как и меня, как князя Паскевича, как любого из нас, могут убить, - просто и пугающе легко прозвучал ответ.
–  Что, голос истины противен слуху? Вы, похоже, фраппированы? Вы разве не задумывались о сем, господа? Напрасно. Нас там не встретит рай.

– Полноте, Дмитрий Сергеевич. Еще не прозвучало ни единого выстрела с противной стороны, а уж на ваше лицо упала тень мрачного будущего.

– Право, зачем эти этюды в багровых тонах?
–  скептически заметил Паскевич.
–  Нам не нравится ваш вид мученика. Посмотрите, какая с нами мундирная силища! Шамиль испарится при виде ее, как бес перед заутреней. Кем вы пугаете нас, генерал? Теми, кого мы считаем двоюродными братьями дьявола и обезьяны? У которых мозг - горошина?

– Свинцовая горошина… ежели угодно-с, господа. И не в голове, а на груди - в газырях. И этих «свинцовых горошин» - многие тысячи отлиты в горах для нашей встречи. Что же до того, кузенами каких тварей мы их считаем… им положительно плевать на сие, господа. Смею уверить: мы для них тоже ушли не дальше свиньи³⁸

… и собаки³⁹…

– Mon Dieu!⁴⁰ Вы так говорите о горцах, генерал… Все как сон…

– Я так говорю, князь, потому что это Кавказ. Здесь нет границы между снами и явью. Я так говорю, господа, потому что имел честь быть в деле при Ахульго⁴¹… но вместо звезды был награжден чеченской пулей… на ноготь бы вправо, и конец.

Господа, пережив минуту неловкости, ответили боевому генералу чуть заметным наклоном головы. Но уже в следующий момент темпераментный и беспокойный Паскевич непринужденно съязвил:

– Что ж, убедили, Дмитрий Сергеевич… Каюсь, сдаюсь. Хоть они и дикари, каких поискать… однако одежды им удаются! Есть в этих черкесках и бурках… что-то орлиное. Ежели вернусь из похода живым и невредимым… не-пре-мен-но справлю себе такой туземный наряд.⁴²

Здешнего офицера и так с двадцати саженей не отличишь от татарина. То ли еще будет, ваше превосходительство?..

* * *

…Новое раскатистое, подобное обвалу снежной лавины «ура-а!» ознаменовало конец обращения к войскам главнокомандующего. Вновь грянула музыка. Знаменщики подняли загодя расчехленные, пропахшие порохом гордые стяги.

Командиром Чеченского отряда генералом Лидерсом была отдана команда; тысячи рук слаженно сделали «на караул».

Граф Воронцов в окружении сверкающего золотом и серебром «летучего» ареопага бойким аллюром⁴³ пронесся вдоль всего строя в голову отряда.