Желтая Мэри
Шрифт:
48 Просто так
Мне и года не было когда я впервые имел возможность умереть. Умереть наилучшим способом: задохнуться. И родители благодарили бога, после того как убедились, что я не умру в ближайшие дни(по крайней мере из-за нехватки воздуха), несмотря на то, что спас меня самый обычный ингалятор. Когда мне было где-то десять лет я впервые услышал эту историю от мамы, а через какое-то время после этого я вдруг осознал, что практически каждый человек может похвастаться такой историей: историей волшебного спасения от неминуемой смерти, которая пыталась настигнуть тебя до того, как ты увидишь свой первый торт на день рождения, от которого, к тому же тебе не достанется ни кусочка. Жизнь иронична.
Побороть какую-то смертельную недугу? Необязательно. Мой одноклассник Сэм рассказал мне, что если бы не смерть его сестры, которую ему не суждено было увидеть, то он бы и вовсе не появился на свет. Его родителям хотелось иметь двоих детей, младшая сестра выпала из поезда, “что ж, дорогой, давай потрахаемся без контрацептива еще один раз во имя нашей счастливой семьи. А ты, Сэмми, мог бы и вовсе не появиться на свет, если бы этот ублюдочный проводник относился к своей работе не так халатно.” И, между прочим, с Сэмом наши дороги разошлись по той же причине, что и с Брайаном с одной лишь деталью: в школьные годы я ни разу не пил.
Через два года после моего фантастического спасения мы с мамой оказались в детском саду: я в роли воспитанника, а мама в роли воспитателя. Более того, вся наша среднестатистическая семья в составе меня, мамы и отца в детском саду питались, причем на законных основаниях это делал только я. Так уж сложилось, что как раз в это время все системы и вся инфраструктура организма под названием Хайеркгофф находились в состоянии тяжелого перманентного кризиса до такой степени, что честные рабочие вроде моего отца и моей матери не получали за свою работу ни единой монеты не говоря уже о купюрах. А посему похлебка, в тайне налитая в большую банку и принесенная мамой домой была очень кстати. Эта волшебная похлебка заряжала отца энергий для того, чтобы утром он имел возможность надеть свою робу и снова отправиться работать за просто так.
В основном в Хайеркгоффе все происходило просто так...
49 Воображение
Я с детства старался заниматься искусством, ведь прекрасно понимал, что без него погибну. У меня не срослось с живописью, потому что я стал писать стихотворения. А стихотворения я стал писать из-за своей матери: ведь моя живопись доводила ее до безумия. Все потому что рисовал я преимущественно голых женщин, после чего, разглядывая порножурналы собственного приготовления, мастурбировал. Должен сказать, картинки получались гротескными, но у меня не было выбора так как у нас не было канала с порно, равно как и отца, который читал бы настоящие мужские журналы журналы с интересующим меня содержанием.
Музыка в моей жизни также появилась по большому счету как способ уложить в постель как можно большее количество женщин. Однако укладывал я их в основном в своем воображении держась правой рукой за распухший отросток между ног. Подобным образом я также давал воображаемые интервью, выступал перед воображаемой публикой, а через пять или шесть часов просыпался и шел в школу, в университет, а потом на работу. Воображение было бесцветной комнатой, которую кто-то заполнил мерзким желтым светом, как от старой шестидесяти ваттной лампочки. Однако, несмотря на то, что свет был тусклым, оттенок желтого был насыщенным как у добротного анализа мочи. Желтые блики будили меня даже когда за окном было пасмурно, даже когда за окном не было видно солнца. Они будили меня изнутри. И, кажется, я действительно слышал запах. Да, я на самом деле слышал эту вонь.
50 Улыбка
Сейчас мне снится Мэри. И ее лицо к сожалению все в тех же мерзких желтых тонах. Мне снится ее лицо. Просто лицо. И мне сложно сказать это лицо живого человека или… Лицо улыбается. Во всяком случае я вижу легкую улыбку. Ее глаза открыты. Но она не моргает. Она словно застыла, но ведь я чувствую легкий ветерок её дыхания, даже здесь, во сне. Мне кажется он просит о помощи, но ведь она не произносит
ни слова, не издает ни звука, она вовсе не шевелится. Главное, что она улыбается. Значит все хорошо. Ведь улыбка искренняя. Я точно это знаю. Человек не может скрывать боль за искренней улыбкой...Часть 3. Изнутри
51 Буйный
Я не мог поверить, что такое случается и в реальной жизни: мои руки за спиной и меня волокут двое здоровых мужиков. Судя по всему я двинулся. Я умалишенный. Чокнутый. Шизофреник(возможно… как бы там ни было, я не могу ставить сам себе диагноз. Просто это единственная психическая болезнь, название которой я знаю).
Тусклые стены. Кое где на потолке видны подтеки. Вряд ли это проблемы с водоснабжением, скорее всего кто-то из моих братьев(по разуму? по несчастью?) напрудил в уголке, да ни раз.
Мы шли по коридору(правильнее было бы сказать, что меня волокли). Боковым зрением я ловив абсолютно одинаковые двери палат, которые мелькали с постоянной частотой. Мне стало казаться, что эта стена была на самом деле чем-то вроде огромного барабана с нарисованной на нем одной единственной дверью. Должно быть, я просто стою на месте, а кто-то крутит этот чертов барабан. Моя гипотеза разбилась одновременно с глухим и тяжелым грохотом, который раздался где-то за стеной барабана, где-то за очередной дверью. Двери едва не слетели с петель, а я от испуга едва не создал новый шедевр, который можно было бы наблюдать на потолке коридора этажом ниже. Я подумал о том, что на этом этаже, скорее всего, а может быть и целом крыле влачат свое существование так называемые буйные пациенты. А буйный ли я? Мне стало так любопытно, что я улыбнулся. “Я точно чокнутый”, подумал про себя я и почувствовал, что кисть правой руки стала неметь. Я попытался спасти ситуацию и начал легонько(как мне показалось) трясти правой рукой. Мои телодвижения, судя по всему, расценили как попытку к бегству или своего рода протест или черт его знает, как еще могли оценить это, но в результате я получил несколько ударов резиновой дубинкой по туловищу и окончательно убедился в том, что я скорее всего буйный.
52 Имущество
В палате было темно, хотя мне удалось заметить лампочки в патронах, которые свисали с потолка. Всего было три койки, одна из которых, очевидно, предназначенная мне - пустовала. На первый взгляд на них лежали бездушные тела, трупы. На первый взгляд это выглядело так словно меня привели в морг. По телу пробежал холодок и я не мог понять откуда он взялся - то ли от испуга, то ли от сквозняка. Я бросил мимолетный взгляд на окна, из которых сейчас открывался шикарнейший вид на закат, однако он не доставлял никакого удовлетворения и уж тем более спокойствия. Атмосфера была тяжелой, гнетущей и мысли о чем то романтичном и приятном сейчас не имели доступа к моему сознанию.
Я заметил, что конечности моих новых соседей привязаны к койке какими-то тряпками уже после того, как меня самого приковали подобным образом. Мне было страшно, мне хотелось кричать, но из меня не вылетело ни звука. Все что я себе позволил - это вертеть из стороны в сторону головой и слегка ерзать телом по своему новому спальному месту. В один из таких моментов я отчетливо услышал шелест: матрас был упакован в целлофановый чехол. Так часто делают в подобного рода заведениях. Изнутри меня пронизывала дрожь, которую, однако, никто кроме меня почувствовать не мог. Я чувствовал некоторую расслабленность, которая все сильнее овладевала мной и смешиваясь со страхом и дрожью уносила меня в какой-то идеальный мир. Это была эйфория и я чувствовал, что едва сдерживаюсь чтобы не наложить в штаны, хотя переживать об этом было бессмысленно, ведь о сохранности имущества, которое я мог бы испортить позаботились заранее.
53 Иисус
Я чувствовал себя Иисусом. Моей Голгофой была палата с прекрасным видом на закат и город, который отторгнул меня. Город, в пыли которого где-то прятался Габриэль, где-то ждала меня Мэри. А я был распят на позорной койке с матрасом, обтянутым целлофаном между двух сумасшедших, которые так и не пошевелились ни разу до самого утра, пока в палате не появился врач. Он задавал им простые вопросы, вроде:
– Узнаешь меня?
– и мой сосед слева отвечал: