Желтый саквояж

– Я ж говорю, пролетарий. А марширует-то как… – презрительно фыркнул Зенек.

Зяма, а это был именно он, отбившись от строя и не слушая барабан, гордо шагал, выставив напоказ локоть, украшенный красной повязкой с буквами РГ [34] . Зенек обратил внимание, что такие же повязки есть у многих, идущих в колонне, и, проследив за ними взглядом, наклонился к Ковальской:

– Ну вот, теперь приходит их власть…

Не ответив, Ирена повела Зенека дальше, заботливо поддерживая всё ещё прихрамывающего поручика под локоть. Они долго шли боковыми улочками, где почти не было толп, и вдруг, словно что-то вспомнив, Зенек спросил:

34

Рабочая гвардия.

– Панна Ирена получила письмо от брата?

– Какое письмо? – Ковальская на секунду приостановилась и удивлённо посмотрела на Зенека.

– Когда мы из Варшавы вылетали, он в карман письмо положил, хотел лично отдать… – Зенек не договорил, так как они, едва миновав переулок, вынужденно задержались.

Занимая всю ширину главной улицы, по городу шли войска. В дыму газойля один за другим ползли тяжёлые многобашенные танки, и под их тяжестью, казалось, прогибается мостовая, заставляя весьма ощутимо вздрагивать близлежащие строения.

У Зенека, неотрывно следившего за этим движением, на щеках чётко обозначились желваки, а когда вслед за танками по дороге сплошным потоком двинулась пехота, панна Ирена решила, что благоразумнее будет и дальше идти боковыми улицами.

Так они наконец добрались до дома Ковальских и, уже собираясь открывать двери, Ирена спросила:

– Я могу узнать, что пан поручник собирается делать дальше?

– Я надеюсь… – Зенек зачем-то отступил на шаг и покачнувшись, чтобы удержаться, взялся за перила крыльца. – Панна Ирена понимает, я офицер…

– Так, это я понимаю, – Ирена кивнула и после короткой паузы добавила: – Догадываюсь, пана поручника ждут трудности?

– Конечно, это так… И всё-таки…

– Нет-нет, я совсем не про это, – предостерегающе подняла руку Ирена и посмотрела на Зенека. – Я только хотела знать, останется ли пан поручик на какое-то время в городе?

– Вероятно… – несколько заколебался Зенек.

– Тогда вы должны воспользоваться моим гостеприимством, – и она широко распахнула двери…

* * *

Саквояж, набитый деньгами до отказа, не давал Дмитру покоя. Он трижды перепрятывал его и, наконец, зарыл в самом тёмном углу старой, покосившейся клуни [35] . Ещё тогда, на дороге, Дмитро пытался сосчитать деньги, но только одних пачек оказалось больше полусотни, а узнать, сколько это будет вместе, парень даже и не пытался.

Богатство, в прямом смысле свалившееся с неба, выбило Дмитра из обычной колеи. Даже неожиданное появление на кресах Червоной армии не произвело на него должного впечатления. Больше того, Дмитра начала мучить совесть – ведь, с одной стороны, деньги вроде бы должны были теперь принадлежать ему, а вот с другой…

35

Молотильный сарай.

Выход нашёлся неожиданно. Дмитро вспомнил о письме, которое дал ему умирающий лётчик, и пришёл к твёрдому выводу. Он сам поедет в город и занесёт конверт по указанному адресу. Там он отдаст письмо родным пилота и, если разговора о жёлтом саквояже не будет, то всё, что туда кем-то положено, станет его собственностью…

Каждый вторник окрестные селяне съезжались на базар в город. С утра колёса бестарок грохотали по булыжнику мостовых, чтобы в конце концов остановиться на топком лугу у базарной площади. Сюда свозили и продукты, и живность, и всё-всё, что обычно продаётся на городском рынке.

Так было раньше, так вроде бы оставалось и теперь, когда новая жизнь начала властно вторгаться во все сферы. Но так было только внешне. На самом деле одни ждали грядущих перемен с радостью, другие пытались как-то приспособиться, а кое-кто уже тщательно скрывал затаённую злобу.

Конечно же и Дмитру, как и другие селяне, прикатившему на своей бестарке, хотелось узнать базарные новости, но его главный интерес был в другом, и вместо того чтобы, как все, править к рынку, парень, довольно хорошо знавший город, прикидывал, как ловчее проехать к дому Ковальских.

Адрес, чётко выписанный в углу конверта, привёл Дмитра на тихую улочку, тянувшуюся вдоль реки. Нажав ручку калитки, парень несмело зашёл во двор, оглядевшись, прошёл дорожкой к крыльцу и только-только протянул руку к звонку, как дверь распахнулась, и молодая красивая женщина прямо с порога раздражённо кинула:

– Ну что надо?

– Очень извиняюсь, пани, – увидев барышню, засмущался Дмитро. – То я перепрошую, ту ест будынок Ковальских? [36]

– Так… Я Ковальская… Цо тшеба? [37]

36

Извините, это дом Ковальских?

37

Что нужно?

– Ну, тогда это вам… – Дмитро неловко полез в карман и вытянул смятый конверт. – Вот…

– Письмо? – Ковальская поспешно выхватила конверт. – От брата?.. Откуда?.. Как оно к вам попало?

– Я перепрошую, пани, – мялся Дмитро, с трудом подбирая слова. – Я там ехал… Под лесом… Случайно… Ну, когда самолёт упал… Ну, то я той, вашего брата вытянул. Он ещё живой был, и з кишени листа тягне [38] . Я того конверта взял, а ваш брат вже не живый…

– Ну?.. И что?.. Что? – Ковальская и сама не заметила, как, сойдя на ступеньки, принялась теребить парня за рукав.

38

Из кармана письмо достал.

– Ну, вы меня извините, пани, я до коней, чтоб ближе подъехать… А тут литак [39] немецкий по мени стрелять начал… Кони, пани, понесли, и что там было, я, слово чести, не помню… Сам до тямы [40] только в поле пришёл…

– Так, так, я понимаю… – закивала Ковальская и, разорвав конверт, наскоро пробежала глазами текст.

Дмитро мгновенно насторожился, но, к его удивлению, Ковальская улыбнулась парню.

– Я вам очень благодарна…

39

Самолёт.

40

Очухался.

– За что, пани? – искренне удивился Дмитро. – То вы меня извините, что я вашего брата в поле кинул… А тут ещё такое началось, вот я и подумал, что то письмо важное, может, там про маетности [41] или ещё что…

– Какие у нас маетности… – махнула рукой и горестно вздохнула Ковальская.

– А-а-а, – удовлетворённо протянул Дмитро и, заметив, что из дверей вышел ещё и молодой стройный мужчина, поздоровался. – Добрый день, пане Ковальский.

Не отвечая, мужчина неотрывно смотрел на Дмитра, а женщина, обернувшись, радостно сообщила:

41

Имущество.