Жемчуга
Шрифт:
– Ну, что? – спросили мы.
– Подарила, – выдохнула она.
– А она что?
– Не знаю.
– Как это – не знаешь?!
Загадочная улыбка.
– Я ей подбросила. Будет сюрприз.
Через пять минут мы подыхали от смеха. Романтичная душа меткой плевательницы искала приключений и нашла. Целый урок Машка караулила неизвестную учительницу. Та сидела одна, а ее дети бегали на физкультуре. Наконец, женщина вышла за какой-то надобностью, а Машка кинулась исполнять свое предназначение. Куда сунуть? В сумку? Неприлично. Еще подумают, что она по сумкам лазает! На стол? А вдруг вернутся
Эпизод 23
Радиоприемник
По воскресеньям он бегал. Всегда один и тот же спортивный костюм – синие штаны с белыми лампасами, олимпийка на молнии, из-под старых кед торчат толстые носки – ноги должны быть в тепле. В холодные дни на голове красовалась шапочка домиком, в теплые – вязаная повязка, чтобы волосы не мешались. Их много было, волос. Мы спорили – крашеные или нет? По возрасту должны быть седые, а не рыжие. Но проверить, само собой, никак не получалось – не будешь же спрашивать или щупать.
По будням он тоже бегал, но не так долго. В основном производил всякие полезные для здоровья упражнения – приседания, наклоны и прочее. Иногда делал совсем странные вещи. Например, замирал, раскинув руки, будто парящий орел. И так стоял довольно долго. Мы решили, что это такая йога.
После уроков и всяких прочих школьных дел мы смотрели из окон на спортивную площадку – на то, как он выгибает спину и поднимает одну ногу к груди; как бегает специальным бегом, высоко подкидывая ноги. Рыжие эйнштейновские волосы трепал ветер. Чудак.
Ну а в школе он носил пиджак, начищенные ботинки и квадратные очки в толстой коричневой оправе. Преподавал он физику.
Я пропустила по болезни две недели, пришла и ничего не поняла. Совершенно ничего. Собственно, я и раньше мало что понимала, но теперь все было совсем плохо. На столах лежали странные детали и потрепанные методички с инструкциями и чертежами. На подносе – с десяток цветных проводков с рожками клемм. Ужас. И у меня не было напарника – я сидела одна.
Урок был последним, а девиз простым: раньше сделал – раньше ушел. Время от времени кто-то вставал, проходил к учительскому столу и с гордостью ставил на него плату с собранным устройством. Учитель поправлял тяжелые очки, придирчиво осматривал изделие, поворачивал рычажки, раздавалось шипение, голоса или музыка. Молодец, пять. Следующий.
Народу было все меньше. Это настораживало. Я все еще тупо вертела в руках проводки, никак не понимая, куда еще их можно приладить, а люди уже сделали задание!
После звонка нас осталось трое. Я поняла, что попала в связку к совсем уж темным двоечникам, и в пятый раз попыталась разобраться в методичке. С таким же успехом ее могли бы написать и на китайском. Один из отстающих встал и принес к учительскому столу свою штуковину. Рычажок повернули, раздались плевки, кашель и что-то похожее на отдаленную ругань. Молодец, свободен. Как?!
Когда еще один ученик покинул класс, мы остались тет-а-тет. Учителю дела до меня не было. На его столе громоздилось пачек пять тетрадей
и столько же классных журналов. По-моему, он вообще не замечал, что в помещении еще кто-то есть. Я немного подождала и двинулась к нему.– У меня не получается.
– Почему? – не поднимая головы от журнала.
– Не знаю. Не понимаю.
– Почему?
– Ну… тут сложно. Меня же не было.
– Тогда прочитай параграф.
– Хорошо.
Прошло полчаса. Я прочла параграф дважды. В классе стояла гнетущая тишина. Только иногда сухо переворачивались страницы чужих тетрадей. Я сделала вторую попытку.
– Вот тут… я не совсем поняла.
– Почему?
Это уже бесило. Он даже глаз не поднимал.
– Не знаю! Непонятно!
– Ну так прочти еще раз. А если непонятно, то и предыдущие темы.
– Хорошо.
Еще полчаса ушло на то, чтобы укрепить на плате конденсатор переменной емкости. Я по-прежнему весьма туманно понимала его назначение, но хотя бы поняла схему и прицепила к нему клемму заземления. Дальше было опять непонятно.
Солнце повернуло на закат. Учитель заполнял второй журнал. Лучше бы он бегал по спортплощадке и занимался своей йогой! Ах я дура! Надо же правильно попросить!
– Помогите мне, пожалуйста.
– Зачем?
– Я не понимаю.
– Почему? Там русским языком написано.
Да бли-и-ин! Не русским! И потому что не понимаю! Потому что не прет все техническое! Потому что дома умудряюсь ломать даже мясорубку!
– Вы… не поможете?
– Нет. У меня много дел.
– Но я не…
– Ты не дура. Другие смогли, и ты сможешь.
И передвинул к себе очередную стопку тетрадей. Черт. Ну, ладно.
Я была изрядно зла. На этого очкастого спортсмена, на себя-дуру, на это дебильное радио. Я знала, что могу встать и уйти. Подумаешь – двойка, не помру с горя. Но теперь я уйти не могла. Ни за что! Если я уйду, он и головы не поднимет – так и будет копошиться в своих трепаных тетрадках. А я как была пустым местом, так и буду! Чертова физика! Я впилась глазами в схемы методички и оторвала неправильно закрепленные клеммы.
На то, чтобы собрать радиоприемник, ушел еще час. Я вспотела и была зла на весь мир. Наконец, аппарат стоял на учительском столе. Физик повернул рычажок. Молчание и тишина в кабинете совершенно не нарушились. За окном смеркалось.
– Ну?
– Что – ну? – опешила я.
– Это что?
– Радиоприемник.
– А что он должен делать?
– Э… ловить? Петь?
– Ну?
Р-р-р-р-р!!! Сейчас я стукну его этой штуковиной.
Приемник я разобрала. Прочитала два параграфа. Прочитала инструкцию. Собрала снова. Поставила на стол. Синее небо висело за окном. Из открытой форточки тянуло холодом.
– Ну?
Я сама повернула рычажок. Приемник закашлял, затарахтел и где-то там, на другом конце Вселенной, заиграла веселенькая песенка. Я уставилась на него, как на говорящую собаку. Физик тоже поднял голову. Приемник давился помехами, но выдавал свою песенку, даже некоторые слова можно было разобрать.
– Молодец. Пять.
Я просидела три часа. Осталась последней, поняла с шестисотого раза, истрепала методичку и испортила проводки!
– Пять?!
– Да. Дневник давай.