Жемчужница

— Ужасно яркий. Я поплыла-то с вами лишь потому, что на корабле оказалось два человека с белыми душами, — тихо проговорила она, принявшись трепать край рубахи, — Мана и ты.

— Но меня ты боишься, ясно, — он задумчиво кивнул головой и вздохнул как-то… странно. — Что ж… Поделом. Прости, что попенял тебе, я должен был сдержаться, а не… проходиться на предмет ваших обычаев, — на этом мужчина вновь отвел глаза, какой-то потерянный, и поднялся, больше даже взглядом ее не удостаивая.

Но Алана, не желая сдаться (боясь сдаться) и потерять это тепло, поспешно замотала головой и воскликнула:

— Это ты прости!.. Я ведь… я боюсь и грублю все время, а ты… ты же был прав.

Однако Тики в ответ на это, даже не обернувшись, только рукой махнул и молча направился прочь, вскоре спустившись в трюм и оставив девушку в одиночестве.

Когда буквально через пару минут после ухода мужчины вернулся Мана и принес штаны, болтать с ним настроения уже не было. Поэтому… Алана превратила хвост в ноги, быстро натянула одежду и, насморочно вздохнув, просто уткнулась носом ему в плечо.

— Так и не помирились, да? — вздохнул проницательный друг, невесело усмехаясь и гладя ее по волосам.

Люди делали так, когда успокаивали друг друга или хотели выразить свою привязанность, и Алане нравился этот жест.

Девушка понуро кивнула и все-таки нехотя призналась:

— Я сказала ему, что он слишком яркий, и что я просто боюсь. Кажется, он очень огорчился…

И это было обидно. Отчего-то Алане до душащих слёз было обидно, потому что она ужасно хотела подружиться с этим человеком, хотела разговаривать с ним, хотела любоваться сиянием его души, продолжая быть вдалеке, потому что будучи слишком близко, могла просто… просто ослепнуть. Ей хотелось быть рядом с кем-то, потому что одиночество сдавливало ей грудную клетку, не позволяя дышать, а с каждым годом ужасающая пустота забиралась ей в душу всё глубже и глубже — обволакивала, сковывала, подавляла. Иногда Алана думала, что лучше уж тоже перерезать себе глотку, чтобы не томиться в собственных горе и памяти, а потом, со временем, воспоминания сами спрятались в пучине окружающей её апатии, и сотни лет проносились как одно мгновение. Да и если она вдруг умрёт таким бесчестным, подлым способом, то что станет с её народом? Что станет с отцом? Алана была единственной наследницей и последней дочерью морского царя, а потому именно ей суждено хранить трон после смерти Мариана и передать его своему мужу — одному из восьми смотрителей провинций.

Тьму, что топила ее в себе, рассеял Тики — яркий как полуденное солнце. Он буквально вытащил из чёрной бездны собственного равнодушия и безразличия, потому что больше никому не было это под силу — ни угрюмо-заботливому Канде, острому на язык Лави, ни милой и храброй Линали, ни расчётливому и целеустремлённому Линку, ни-ко-му.

Алана почувствовала, как комок подкатывает к горлу, как сжимаются внутренности, как из груди норовят вырваться сотни лет сдерживаемые рыдания, и вдруг Мана мягко провёл губами по её макушке.

Так Элайза делала.

Так Рогз успокаивал её.

— Зато теперь язвить не будет, — попытался отшутиться парень, и девушка, ощутившая, как затопляющая её грусть и боль вновь отступили, несильно толкнула его в грудь.

— Это не смешно, Мана, — буркнула Алана, тщетно пытаясь скрыть улыбку. — Я же… подружиться с ним хочу, а в итоге только всё порчу, — разочарованно посетовала она, тяжело вздохнув.

— Он с тобой тоже дружить хочет, на самом деле, — широко улыбнулся Мана, прижимая ее к своему боку и успокаивающе смеясь. Уткнулся носом в волосы и хмыкнул: — Поэтому и огорчился.

Отступивший было комок снова вернулся в горло, и девушка насморочно вздохнула, совершенно не зная, что ей теперь сделать, чтобы исправить сложившуюся ситуацию.

Потому что совесть (и еще что-то такое же грызущее) не давала ей оставить все так, как есть.

Сейчас она, манта всех сожри, готова была даже ослепнуть, потому что Мана прав, и Тики действительно замечательный — он ужасно сильный, это верно, может, даже сильнее Канды, когда не уставший, но он… не злой. Ведь он же… он же так тепло отнесся к совершенно чужому мальчику! Усыновить его решил, это надо подумать!

— Ну и что теперь? — наконец, чуть уняв внутреннюю бурю, вздохнула девушка, вскидывая на друга отчаянные глаза.

Мана ведь умный и добрый, он обязательно посоветует что-нибудь дельное, если уж у одной морской царевны в голове нет ничего, кроме водорослей…

— Попробуй с ним ближе к вечеру поговорить, когда солнце сядет, — утешающе отозвался принц, чуть отстраняясь и надавливая ей указательным пальцем на кончик носа. — Он вечерами добрый. И к тому же, — тут же добавил он с доброй усмешкой, — он рыбу любит, а ты хвостатая. Так что не волнуйся — растает.

Алана облегчённо рассмеялась, хитро прищурившись, и навалилась на Ману, лукаво выдохнув ему в лицо:

— А что, люди всё-таки не прочь полакомиться русалочьими плавничками?

Парень поперхнулся, отшатываясь от неё на другой конец скамьи, и она расхохоталась, довольно потягиваясь и не предпочитая думать ни о чём, кроме предстоящего вечером разговора.

— Да почему у тебя такое мрачное чувство юмора? — жалобно простонал Мана, устало покачав головой, и девушка, не выдержав, томно поделилась:

— Жизнь, голубчик, заставила.

На это Уолкер обречённо простонал уже в голос, утыкаясь лицом в ладони, и Алана счастливо рассмеялась, решая просто полежать на лавочке до заката солнца, потому что резвиться в волнах уже не хотелось, а вот послушать морские сказочки — очень даже. Когда Мана покинул её по своим делам, девушка вновь срастила хвост, в этот раз предусмотрительно осмотревшись и сняв штаны, и улеглась на тёплом дереве, наслаждаясь тёплыми лучами.

Отец рвал и метал, но ничего не подозревал о её месторасположении и окружении, тритоны всех провинций начали стекаться в южную на поиски пропавшей царевны, и Алана чувствовала за собой вину, что сбежала вот так: никого не предупредив и буквально бросив Мариана, оставив его с очередной паникой, но ничего поделать с собой не могла — кто-то должен был сделать первый шаг.

Кто-то должен был попытаться решить эту проблему с истреблением русалок.

Может быть, Адам, император Поднебесной и отец близнецов, даже сможет как-нибудь помочь им, хотя бы предоставив защиту её народу, убежище, где их никто не тронет. Хотелось бы в это верить.

Но не факт, что душа Адама окажется чистой. И не факт, что тогда Алана поделится своими слезами.

Поэтому пусть Мариан ещё немного побесится; ему полезны иногда такие встряски: может быть, хоть начнёт что-нибудь предпринимать, а не упиваться своими горем и виной.

Когда солнце село за горизонт, девушка даже не заметила — кажется, слегка прикорнула, сморённая таким насыщенным днём, а потому поспешно потянулась, разминая затёкшие мышцы, и, разделив хвост, отправилась искать Тики с решительным намерением извиниться перед ним. За всё извиниться — и за свой страх с трепетом. Но стоило ей только найти мужчину, как вся твёрдость и желание растворились утренним туманом.

Микк сидел на рее, невообразимо усталый, одинокий, терзаемый какими-то своими внутренними переживаниями, и душа его металась из стороны в сторону, словно не находя правильного ответа, словно пытаясь сделать верный выбор, но раз за разом спотыкаясь о камни и брёвна.