Жемчужница

— Не хочу говядину, — как-то по-детски обиженно сморщил нос Тики, заставив этим Алану, закусить губу, чтобы не засмеяться. На секунду мужчина показался ей очень… милым. — У нее привкус противный.

— Так сам же ее покупаешь, — хмыкнул Неа в ответ, удобнее устраивая сползшего вниз Изу (мальчик чуть задремал) на своих коленях. — Не все же тебе яблоками питаться, в конце концов.

— Говядина матросам нравится, — Тики снова зевнул и, усевшись рядом с Маной прямо на пол, положил голову ему на колени. — Ночью будем стоять тогда. Я посплю.

Мана на это только головой качнул и мягко погладил его по встрепанным волосам. Мужчина зажмурился, улыбаясь блаженно, и девушка с восхищением увидела, как смягчается его лицо рядом с другом, как он успокаивается и какой он… какой красивый.

— Сойдем в порт когда, — постановил Неа, — купишь себе другого мяса, понял? А то так и помрешь, не дотянув до карпов своей матушки, — на этом он хохотнул и поднялся, легко подхватывая сонно причмокнувшего губами Изу на руки. — А я пойду его отнесу. Утомился ребенок с тобой, папаша.

— Еще не папаша, — Тики хитро посмотрел на нависшего над ним мужчину и ласково сверкнул глазами в сторону мальчика. — Вот матушку удар хватит, — он хохотнул и подтянулся, прижимаясь к ногам Маны спиной. — Ты только осторожнее с ним, он видишь хрупкий какой. Его откармливать и откармливать.

Мана тепло засмеялся в ответ на это и отвесил ему… щелбан (точно щелбан! не щелчок).

— Тебя и самого теперь откармливать, дурачок.

Алана рассмеялась, всё же не выдержав, и предпочла не обращать никакого внимания на удивлённые взгляды, обращённые на неё, потому что ей было и правда весело сейчас. И не только весело, но и приятно.

Эти перепалки чем-то напоминали ей ее детство: беззаботное, доброе, в кругу братьев и сестёр, которые постоянно о чём-то спорили, переругивались или ссорились, но всегда помогали друг другу и были дружны.

— Вы словно семья, — мечтательно выдохнула девушка, смотря на море и мягко улыбаясь, потому что ей было сейчас здесь тепло и хорошо. Ей наконец-то не было одиноко. Она обернулась к Мане, желая пододвинуть нахального Тики и тоже прижаться к его боку, и смущённо буркнула: — Не мог бы ты мне штаны найти, пожалуйста?

Парень поспешно завозился, ужасно отчего-то растерянный и взволнованный, и, извинившись перед Микком, рассевшимся на лавке рядом с Аланой, метнулся к каютам, унося за собой на буксире и замешкавшегося Неа.

— Конечно, я подожду тебя, — устало протянул Тики, длинно вздыхая, и вдруг поделился: — Но всё же друг у тебя сильный.

Девушка хохотнула, преисполненная гордости за Канду, и важно махнула хвостом.

— Конечно! Он же сильнейший тритон южной провинции! — задорно рассмеялась она, и Тики кинул на неё какой-то нечитаемый странный взгляд, после чего сразу же хитро усмехнулся.

— О? Правда? — с превосходством поинтересовался он. — Ну если бы я был в лучшей форме, то не поздоровалось бы твой рыбке, — с коротким смешком фыркнул Микк, и Алана возмущённо надулась, как вдруг заметила его губах ласковую улыбку.

Душа у мужчины сияла так же мягко, словно бы Мана был рядом.

Но Маны рядом не было.

— То, что Канда — сильнейший в южных морях, не означает то, что он — сильнейший во всём океане, — уже спокойно обратилась Алана к нему, чувствуя, как внутри всё трепещет от этого великолепия.

Тики многозначительно мыкнул, скрестив руки на груди и покачав головой, и задумчиво начал:

— Но если тритоны так сильны, то какого дракона люди… — он запнулся и неловко отвёл взгляд в сторону. — Прости.

Девушка с несколько секунд смотрела на него, отчего-то ужасно расслабленная и благостная, хотя умом понимала, что должна бояться и прятаться, потому что перед ней был человек, причины сияния души которого она не понимала, но делать этого совсем не хотелось, а потому Алана лишь откинулась на борт и горько усмехнулась.

— Мы теряем наши силы, если рядом нет моря. На суше мы совершенно беззащитны.

Мужчина тихо вздохнул и потер руками лицо, как будто какую пленку с него снимал.

— И поэтому ты боишься меня и боишься сходить в порт, так? — внезапно спросил он, и девушка совершенно опешила. Даже больше — она испугалась, что если скажет «да», потому что он был прав, то больше у них никогда не будет шанса подружиться и даже просто нормально заговорить.

Но лгать тоже было ужасным делом, поэтому Алана, отведя глаза, негромко отозвалась:

— Ты сильный, Тики. Твоя душа ужасно сильная и яркая. Я такие даже у своего народа редко видела… — она чуть помолчала и, все также не глядя на него, продолжила: — Да, я тебя боюсь. Ведь я… я слишком слаба, чтобы в случае чего противостоять тебе.

Тики медленно кивнул ей в ответ — непонятно зачем, словно был в трансе, словно она вогнала его в абсолютный ступор своей искренностью — вынужденной, но в конечном итоге необходимой и совершенно… несправедливой.

– …я ничего тебе не сделаю, — наконец негромко произнес мужчина, все же переводя на нее взгляд — какой-то ужасно печальный, — ты здесь в безопасности.

— Я знаю… — совершенно стушевалась Алана, вмиг чувствуя себя просто ужасно — и потому что грубила ему, и потому что выкинула это дурацкое платье, и вообще… — Просто ты… ослепляешь. Я даже… не могу смотреть на тебя. Ты слишком яркий.

Тики угрюмо угукнул, заставляя её чувствовать себя ещё более ущербной, бесполезной, ужасной, и вдруг непонятливо нахмурился, удивлённо приподняв бровь.

— Яркий? Ты про что? — озадаченно спросил он, и Алана облизнула губы, опуская взгляд на свой хвост.

— Я вижу души, — шепнула она, отчего-то слишком сконфуженная и смущённая в его присутствии. Микк сиял как солнце, и если раньше он обжигал, то сейчас этот свет лишь приятно грел. И девушка совершенно не понимала, что это значит. — Это связано с моими слезами, — поспешно пояснила она. — Я могу даровать долголетие тем, чьи души чисты, — неловко призналась Алана, пряча голову в плечи и ощущая себя сущей девчонкой.

— И я… яркий? — всё также сконфуженно просипел Тики, с каким-то неверием смотря на неё.