Жемчужница

— Тогда куда же по-твоему душа человека попадает после смерти? — улыбнулась девушка, накрывая его руку своей ладонью и мягко ведя кончиками пальцев по линии запястья — как будто изучала. Щеки у нее были красные, но она… как будто повеселела. — Русалки вот, по поверьям, становятся частью океана. Мы — его дети, а он — наш отец и господин, понимаешь? Он нас создал. А как… говорят об этом у вас?

— У нас считают, если в одном месте кто-то умер, то в другом — кто-то родился, — Микк поднял на русалку глаза, отрываясь от созерцания ее нежной тонкой ладони, и легко повел плечами. — А пока душа человека ищет свой путь к новому телу — она идет по дороге из света. Поэтому… чаще всего мы не говорим, что человек умирает, мы говорим — он уходит в свет.

Алана восторженно вдохнула, смотря на него полными радости и воодушевления глазами, и улыбнулась, прижимая ладони к груди и смущённо втянув голову в плечи на мгновение.

— Очень красиво, — шепнула она и прикрыла глаза, будто что-то вспоминая. — А нас забирает океан, и мы говорим, что человек именно умирает, хотя когда я была совсем маленькой, мы верили, что сирены становятся морской пеной, что наши души становятся пеной, — ностальгически проговорила девушка и улыбнулась с коротким смешком. — Но океан — это личность, это бог, один из древнейших, как земля или небо, и именно поэтому он горюет или радуется, именно поэтому мы можем говорить с ним и слушать его. Океан всегда о чём-нибудь говорит: шепчет, бормочет, почти незаметно, но стоит только прислушаться, как сразу же погружаешься в множество его голосов и мыслей, — на её нежном лице застыла мечтательная улыбка, и Алана расслабленно хохотнула, когда Тики аккуратно нанёс мазь на рану на другой ее ноге. — Когда-то океан был вспыльчив и не позволял собой так попенять, но сейчас он слишком устал, чтобы даже просто злиться. Он большую часть времени плачет и тоскует, — печально вздохнула она и сразу же встряхнула головой, словно отгоняя мрачные мысли.

— Тоскует по своим детям? — осторожно спросил он, перевязывая ей ноги и мягко гладя по коленям, тут же замерцавшую глазами и не отпускающую ни на минуту.

— Верно, — девушка улыбнулась в ответ. — У океана много детей, Тики, — поделилась она легко. — Русалки, например, появились из-за его влюбленности в земную женщину, и наши волосы — это память о ее волосах, а наши голоса — это память о ее пении. Океан очень влюбчив — наверное, поэтому они с отцом и нашли общий язык так просто.

Мужчина засмеялся, тут же, конечно, заметив явный камень в огород морского царя, и Алана засмеялась с ним, жмурясь и растягивая в улыбке розовые губы.

— Потрясающе, — мотнул головой Микк в конце концов, и с сожалением прекращая свои поглаживания и поднимаясь на ноги. — Нет, у нас такого нет… — он нахмурился. — Мы не дети океана, мы — пепел.

На этот раз ханбок был все-таки желтый. Раз уж Алана — незамужняя девушка, цвета должны быть соответствующие. Однако… Тики подумал о том, как может заплести ей волосы, и прикусил губу.

Мог же он хоть потешить себя иллюзией, правда? Девушка ведь не должна разозлится, если что — он сошлется на этого ее претендента в женихи. Он же есть, разве нет?

Микк обернулся с ханбоком в руках и обласкал русалку коротким взглядом, на самом деле немного сожалея о том, что больше не сможет прикасаться вот так просто к ней обнаженной.

Пожалуй, он слишком привык к этому. К хорошему ведь всегда привыкаешь быстро.

Надели платье они без особых заминок — Алана встала на ноги, накинула на себя нижнюю сорочку, продела тонкие ладони в рукава, послушно не двигалась, когда мужчина разбирался со всеми завязками, и Тики вдыхал её морской аромат, которым, казалось, пропиталась вся каюта, любовался нежным станом, хрупкой шеей и плавными плечами, просто не в силах с собой что-либо сделать, потому что девушка становилась желанней с каждым новым днём, моментом, мыслью.

Русалка восторженно прокрутилась вокруг своей оси перед зеркалом, и пышная юбка ханбока пшеничной нивой взметнулась над полом и тут же опустилась, скрывая под собой нежные лодыжки. В одежде Алана смотрелась ничуть не хуже, чем без неё — это точно.

Тики удовлетворительно кивнул сам себе и аккуратно усадил девушку на кровать, взяв гребень.

Он заплетёт ей косы, которые носят в Поднебесной невесты. Но только для того, чтобы никто к ней не лез. А не потому, что ему ужасно хочется хоть на мгновение помечтать о ней как своей будущей жене.

Алана смотрела на них в зеркале с улыбкой, и Тики не мог не улыбаться сам, когда ловил ее взгляд в солнечно-ярком отражении. Косы получались красивые — замысловатые, длинные и широкие, у невест они были плоскими, из пяти прядей, и очень заметными за счет своей необычной формы, что давало возможность сразу распознать девушку, в которую лучше бы не влюбляться.

И к которой лучше вообще бы не приближаться.

Мудреной прической девушка восторгалась долго и много, даже назвала их «узорчатыми» и крепко обняла Тики за то, что тот умудрился сотворить с ней «такую красоту».

И еще — она очень долго крутилась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. И пока она крутилась, Тики наблюдал, как взметается юбка ее ханбока и с невыносимой нежностью думал о том, как же так его угораздило, и какая Алана дурочка.

Разве платье и косы могут сделать красивой дурнушку?

— Ладно, — в итоге вздохнул он, — я пойду переоденусь сам, раз уж мы дальше отправляемся сушей, ладно? А то в такой одежке на лошади будет неудобно и жарко.

Алана метнула на него нечитаемый взгляд, словно о чём-то раздумывая, и уже раскрыла рот, чтобы что-то сказать, как вдруг замерла и, чуть стушевавшись, улыбнулась, согласно кивнув.

— Конечно, тогда я выйду палубу, — мягко проговорила она, и Тики отвесил ей лёгкий шутливый поклон, на что девушка задорно рассмеялась и присела в неуклюжем реверансе, явно пародируя то, что когда-то показывала ей Элайза, после чего покинул каюту и направился к себе.

Память о семье в Алане была крепка, настолько крепка, что мужчина даже поражался — та часто вспоминала о них, рассказывала о прошлом с такой ностальгией, такой любовью во взгляде и грустью, что хотелось, ужасно хотелось, поддержать её хоть как-нибудь.

Но Тики заметил, какой же она была всё-таки скрытной: редко показывала какие-нибудь негативные эмоции, всегда была отстранённо-холодна и лишь иногда радовалась как ребёнок — когда Мана был рядом и рассказывал ей что-нибудь, или же когда сам Микк нянчился с ней (хотя разве можно было назвать всё это «нянчился»?). В остальное же время Алана была подобна человеческим жрецам — такая же блаженная и с устремлённым вдаль благостным взглядом.

Иногда она была похожа на богиню. А иногда — на дикарку.

Вот и думай, драконовы горы, что это за царевна такая.

Тики быстро переоделся в просторную льняную рубаху и удобные шаровары (в Поднебесной, правда, всё же ханьфу носили, но моряки частенько надевали одежду других стран — ту, которая им казалась комфортнее) и выскочил на палубу в поисках убежавшего куда-то Изу, мешочек которого, явно ещё не до конца собранный, аккуратно лежал на кровати мужчины, как вдруг заметил мальчика рядом с Аланой.

Они сидели на лавке у борта, и девушка о чём-то рассказывала увлечённо слушавшему её ребёнку с мягкой улыбкой, иногда поворачивая голову к морю и что-то шепча, отчего вода, вновь заволновавшаяся, успокаивалась на несколько мгновений — и вскоре снова начинала качать корабль.