Жена нелегала

— Да, у них как-то сразу… не получилось друг другу понравиться…

— Ну, я так и понял! Нет, это было чрезвычайно неосторожно с вашей стороны… И я просто удивлен, между нами, действиям Фионы… А ведь в нашем кругу у нее была репутация самой благоразумной девушки, может быть, даже слишком благоразумной (и глаза у Билла слегка затуманились. Или Джули только так показалось?).

— Вы знаете, — прервала его воспоминания Джули. — Никакого бракоразводного процесса не будет. Даже если дойдет до худшего, до разрыва, до развода (Джули даже сглотнула, так тяжко было ей выговорить это ужасное слово), даже если дойдет до этого, мы найдем полюбовное решение. Зачем нам судиться? Мы слишком уважаем друг друга, чтобы трясти грязным бельем в суде.

— О, мне не раз приходилось слышать подобные речи в начале пути, — сказал сыщик. — И очень искренние. Но потом все так осложняется. Когда есть собственность, ценности. И когда есть дети. И особенно — когда есть и то, и другое.

— Нет-нет, это не наш случай… нет, и дети есть, и ценности, но… нет, не могу представить нас в суде!

Волчок только грустно улыбнулся — дескать, как угодно, только опыт мой говорит о другом…

И с этого момента после этого снисходительного жеста стал еще более Джули неприятен.

Но именно поэтому она взяла себя в руки и стала холодно и деловито перечислять всякую ерунду, все подряд, что ее в поведении Карла смущало или удивляло. Например, что один из своих чемоданов он все время держал запертым на ключ и отшучивался, когда Джули заводила об этом речь. А она ничего плохого вовсе не подозревала, но ей было просто по-женски любопытно.

Или звонки загадочные, на которые он отвечал как-то очень коротко. Вроде цифры по-немецки называл, и все — данке шен! Пару раз письма или бумажки какие-то уж очень тщательно уничтожал — рвал на мельчайшие куски, даже в туалет их спускал. И опять же отказывался объяснять, что это за бумажки. Один раз сказал: да послания глупых поклонниц — из прежней жизни, до нашей встречи с тобой. И смеялся.

— Интересно, — кивнул Волчок. — Очень интересно!

Все это он записывал в свой блокнот. А увидев обеспокоенный взгляд Джули, произнес:

— Не тревожьтесь! Это у меня годами отработанная система. Полная конфиденциальность гарантируется, все записи по завершении дела строго уничтожаются. Не хуже, чем письма вашего мужа! — И захихикал. «Какой все-таки идиот!» — подумала Джули. А Волчок добавил: — Кроме того, взгляните: я применяю свой собственный, индивидуальный набор стенографических знаков — кроме меня, никто не прочтет!

Джули посмотрела — действительно какие-то невообразимые каракули вместо букв и слов. Ну ладно, допустим.

И Джули опять принялась вспоминать, пока не дошла до того странного, дурного эпизода, который случился еще на раннем этапе их отношений. Вдруг Карл предложил ей отправиться вдвоем в соседний курортный город — Истбурн — и провести там «романтический уик-энд». Дескать, командировка сорвалась, два дня освободились, почему бы не посвятить их друг другу?

В Истбурне Джули никогда не была, но слыхала, что он не так уж сильно отличается от Фолкстона. Тоже ныне захиревший, а когда-то знаменитый королевский курорт. Такая же примерно длинная и уютная набережная, как фолкстонская Лиз. Кажется, Истбурн меньше пострадал во Вторую мировую войну, поэтому больше сохранилось образцов классической викторианской архитектуры, сверкающих на фоне синего неба и солнца белых домов с огромными окнами и высоченными потолками с лепниной.

Фолкстону-то ужасно досталось: он был первым английским городом на пути немецкой авиации в глубь страны. И последним тоже — на него сбрасывали оставшийся, недорасходованный бомбозапас. А потому пришлось затыкать после войны многочисленные дыры, как будто протезы вставлять в потерявшую много зубов челюсть. Причем протезы дешевые, экономичные. Поэтому скороделки конца сороковых и начала пятидесятых, а потом и примитив шестидесятых заполнили целые районы города или, что еще хуже, встали безобразными пломбами в рядах белоснежных красавцев в Вест-Энде. Такого нет в Истбурне, уверял кто-то из друзей Джули. Там все аутентично. Ну вот она и поехала в предвкушении увидать как бы более полноценный Фолкстон — то, каким ее родной город мог бы быть, если бы ему повезло больше.

Но оказалось — ничего особенного. Кажется, викторианских домов действительно сохранилось больше, но не настолько, чтобы определить образ города. Фолкстон как-то все-таки даже поуютнее, пришла к выводу Джули.

Но с этим уик-эндом вообще получилось сплошное недоразумение. Оказывается, реклама, которую где-то в газете прочитал Карл, была обманом, ввела в заблуждение. Вместо элегантного современного отеля международного класса они оказались в каком-то сарае на окраине города — как раз в одном из таких районов, которых в Фолкстоне хватает и от которых Джули надеялась в Истбурне отдохнуть.

Убогие обшарпанные стены, вялотекущий душ, ванна с ржавыми разводами, влажноватое белье. Правда, в ответ на гневную филиппику обманутых в своих ожиданиях постояльцев им сделали бесплатный «апгрейд» — перевели в какое-то подобие номера люкс, где, помимо более широкой кровати, имелся еще какой-то закуток со столом, креслом и даже чем-то похожим на небольшой диван. Правда, содержание влаги в постельном белье и ржавого металла в ванной осталось примерно на том же уровне. Да и завтрак не стал от «апгрейда» менее убогим. Карл почему-то особенно огорчился размером туалета-ванной, там действительно было очень тесно. Ну да ладно, зато они славно послонялись по городу, по набережной. Все почти как в Фолкстоне, но как-то иначе.

В пабе в старом центре города просто, но вкусно пообедали. Даже традиционный и всем с детства поднадоевший «Пастуший пирог», оказывается, можно приготовить тонко, так что получается ничуть не хуже лучших образцов итальянской лазаньи. И, может быть, даже лучше! А главное — Карл был полностью в ее распоряжении, со своими историями, шутками и улыбками. Он мог бы сделать счастливой огромную аудиторию своих фанов (если бы он потрудился, конечно, ими обзавестись), но вместо тысячной ревущей толпы была она одна. И она не орала, и не топала ногами, и не улюлюкала от восторга. Тихонько, как учили родители, скромно смеялась. Хотя и трудно было местами сдерживаться, особенно когда он в лицах изображал новые методы охоты на носорогов для туристов из Германии или приключения хасида в таиландском ресторане. И, как всегда в таких случаях, немного переживала, чувствовала себя чуть-чуть узурпатором, присвоившим себе больше, чем ей полагалось. Больше того, на что она имела право. Но главное — не показать этих переживаний Карлу. Не надо ему было об этом знать.

В тот день дождь шел не так уж долго — всего полтора часа, и ветер был терпимо пронизывающим. В общем, это была прекрасная суббота. А воскресенье… Нет, в воскресенье было уже все не то и все не так. Потому что ночью случилось вот что.

Часа в два или три Джули вдруг проснулась. Карла не было рядом. А из закутка с диваном доносились едва слышные странные звуки. Джули подняла голову и увидела две человеческие фигуры, сгрудившиеся вокруг стола. От них шел слабый, синеватый свет, и постепенно она разглядела Карла и незнакомого мужчину. Вернее, разглядела — это сильно сказано. При этом странном свете, исходившем из какого-то подобия фонаря, который держал в руках неизвестный, толком рассмотреть что-то было трудно. И вроде бы, так ей показалось, Карл быстро перелистывал какую-то пачку бумажек, а мужчина направлял на них свой странный фонарь.

— Карл! — сказала Джули громким шепотом. — Карл, что происходит? Кто этот человек?

Синий свет тут же погас, и комната погрузилась в полную темноту. Джули стало страшно, она даже невольно вскрикнула, пыталась нащупать выключатель ночника, но ей никак это не удавалось. Но буквально через секунду Карл уже был рядом с ней, обнимал ее, гладил своими горячими руками… Наконец ей удалось зажечь свет. В комнате не было никого, кроме нее и Карла.

— Что с тобой, дорогая, сон плохой приснился? — спросил Карл.