Жена неверного генерала, или Попаданка на отборе

В тот вечер я сидел в своем кабинете, откинувшись в кресле.

Передо мной лежал шпионский отчет одного из моих дружинников-разведчиков, который я уже перечитал не один и не два раза.

Близилось Кровавое Суперлуние.

Охотничья Луна, чтоб ее…

Одна из наиболее почитаемых темными ночей, когда над городом встает багровая луна, которую они славят во имя всеобщего хаоса и празднуют с небывалым размахом.

В эту ночь Серенну традиционно ожидает разгул нечисти, множество преступлений, кровавые ритуалы и пирушка в самой Башне хаоса, которую правильнее было бы назвать оргией.

Потому, можно было бы мне со своей дружиной наведаться в башню на Охотничью Луну и, скажем так, объяснить хаосникам и конкретно темному дожу Ксаргулу, что в Серенне нужно вести себя потише.

А то, судя из этого шпионского отчета, приготовления к Кровавому Суперлунию ведутся нешуточные.

Да и Данте, скорее всего, туда наведается, несмотря на проблемы на границе.

Приятно будет показать темным и особенно моему любимому братишке, кто в доме хозяин.

С другой стороны, есть ли смысл пока связываться с темными ради того, чтобы просто навести шороху в башне? Или лучше ударить их, заручившись поддержкой старейшин Эфемера?

В мире духов сейчас происходит много чего интересного.

Насколько я знаю, могущественный темный Фобос, дух войны и власти, перешел черту, выступил аж против самих старейшин и почти захватил Эфемер. Они победили Фобоса с огромным трудом, и с тех пор темные у старейшин не в чести.

Их старейшины всегда следили за соблюдением баланса между темными и светлыми духами, но теперь, после дерзкой попытки Фобоса захватить власть, чаша весов склонилась явно в пользу светлых.

Я снова взял в руки отчет, как вдруг весь третий этаж потряс грохот. Судя по этому грохоту, в Руберно через окно третьего этажа вломилась стая чумных, не меньше.

Когда я распахнул дверь, показалось, что мимо моих ног в мой кабинет метнулась маленькая черная тень. Я уж хотел вернуться – инстинкт меня никогда не подводил… По-моему, я даже успел заметить длинный лысый хвост.

Но тут увидел, ЧТО произошло, и забыл обо всем на свете.

Это был бюст отца, выполненный из звездчатого мрамора самим Эрвином Васконсо – знаменитейшим скульптором эпохи, и лично преподнесенный Васконсо отцу на сорокалетие.

Несмотря на то, что я был человеком военным, искусство я любил и даже спонсировал Академию Художеств.

Этим я пошел в мать, которая в детстве вечно таскала меня на всякие выставки и вернисажи, скупала картины именитых художников и даже у нас дома, в Руберно, организовала что-то вроде хранилища предметов искусства.

Это Данте был грубым солдафоном, который даже не мог различить работу кисти Лирона от работы кисти Тенгрима.

Да и девушек намного удобнее было кадрить, демонстрируя свой эстетический вкус.

Бюст был бесценен, но не только потому, что создан руками легендарного мастера, а потому, что оказался предметом силы, который запечатлел в себе искру души моего умершего отца.

И в какие-то моменты, если положить руку на его холодное мраморное плечо, то можно было почувствовать, как статуя нагревается – словно твоя рука лежала на плече живого, теплого человека.

Каюсь, порой я так и делал.

Ведь даже не смотря на страшные слова, которые он сказал мне перед смертью, в глубине души я все равно не прекращал мечтать о его признании и любви.

Бюст полководца Ричарда Сальваторе стоял в Арабесковой гостиной, расположенной как раз недалеко от моего кабинета, и тщательно оберегался. Моя семья нередко получала предложения от коллекционеров, готовых купить одну из самых талантливых работ Васконсо за любые деньги, но, разумеется, все эти предложения были отвергнуты…

А сейчас бюст лежал на драгоценном паркете, выполненном из пяти ценнейших пород дерева…

Точнее, там лежало то, что от него осталось.

Белое мраморное крошево, в котором с трудом угадывались детали знаменитой статуи…

И над ним, над этим крошевом стояла она.

– Коровница… – сатанея от ярости, прорычал я. – Что ты наделала?

В моей ладони непроизвольно вспыхнуло кровавое алое пламя магии, которая бы не оставила от нее живого места – пронзила насквозь, словно десяток мечей.

– Муж мой, я не специа-а-ально… – проблеяла эта идиотка и громко заревела. – Пр-р-рааститите, пр-о-о-о-оостите меня! Я все соберу, я все склею!

– Собери их и аккуратно разложи на столе по размеру, от самого малого до самого большого, – процедил сквозь зубы я, с усилием убирая пламя в своей руке.

Статую можно будет восстановить магией, но искры души отца в нем уже не будет…

Фиона упала на колени и, выполняя мой приказ, принялась собирать остатки бюста по камешку.

Ее руки тряслись, пухлое лицо с тройным подбородком дрожало.

С тройным?!

Хм, пожалуй, подбородков у моей женушки стало, вроде, значительно меньше.

А я и не заметил, как сильно она похудела – но сейчас это ясно видно.

Похудевшее лицо Фионы выглядело все так же ужасно…

Но по-другому.

И вся она смотрелась аккуратнее, чем обычно.

Свободное голубое платье не обтягивало ее, как барабан, черные волосы были приглажены, а не торчали в разные стороны, как разворошенное гнездо.

Она выглядела даже пристойно.

Но все равно при этом моя жена была некрасива.

Простецкое лицо с маленькими поросячьими глазками и рябинами выдавало в ней ту, кто она есть, и кем останется до самой своей смерти.

Несчастной коровницей с фермы, которая даже не подозревает, каким стала посмешищем.

Каким посмешищем мы ее сделали.

Я опустился в кресло и плеснул себе из графина с золотистой жидкостью, разглядывая ее, а она ползала по ковру у меня в ногах, собирая мельчайшие крошки мрамора.

В детстве я мечтал, что стану сильным, справедливым и благородным, защитником слабых, обездоленных и униженных.

У меня – светлая магия, и я стану светлым, в отличие от темного подонка Данте.

И вот она передо мной – та, кого я, по идее, должен защитить. Вот только сейчас я должен защищать ее от самого себя.

Глупая неуклюжая деревенская девка, которая даже не подозревает, на что она обречена. Такая слабая и жалкая, что аж с души воротит, когда смотрю на нее.

Зачем я втянул ее в свою игру?

Ведь Фиона Дауни не годится даже на роль пешки.

Развестись с ней, пока не прошел год, и проклятье не вступило в полную силу.