Жена самурая

— Сделаем крюк и свернем к реке, — Кенджи ударил пятками коня и слетел вниз, увлекая за собой ожидавших их у подножья холма солдат.

Незадолго до заката они достигли реки Удзи и перешли ее по шаткому мосту. Каждый раз Фухито оборачивался со все нараставшим беспокойством: среди них не найдется и пяти десятков солдат, а способных держать оружие будет и того меньше. Численность солдат Тайра, по самым жизнеутверждающим его прикидкам, была вдвое больше.

— Разбирайте мост, — велел Кенджи, когда последний воин ступил на берег.

— Кенджи-сама? — Фухито подошел к нему, ведя под узды коня.

— Пусть переходят вброд, — глава клана хмыкнул. — Или ищут другой мост. Он как раз в паре ри* отсюда.

— Мы не выстоим, даже если убьем половину, когда они полезут через реку, — сказал Фудзивара, наблюдая за солдатами, что снимали настил моста.

Кенджи промолчал, только взглянул, но Фухито, устыдившись, осекся почти мгновенно. Вспомнил, кому и что говорил, и склонил голову.

Закатное солнце осветило их спины, когда на другом берегу показался отряд Тайра. Фухито понял, что ошибся в своих расчетах: их было больше сотни. Кончиками пальцев он погладил оперение стрелы и, прищурившись, натянул тетиву.

— Сдавайтесь! — крикнули с того берега, и Фудзивара по голосу узнал молодого самурая Асигаку из побочной ветви Тайра.

Он переглянулся с Кенджи-самой, уверенный, что они подумали об одном и том же. Нобу Тайра намеревался покончить с ними как можно быстрее, раз уж отправил следом ближайшего своего сторонника.

Дождавшись кивка Кенджи-самы, вместо ответа Фухито выпустил стрелу. Та, звеня, взвилась вверх и воткнулась в землю ровно у ног Асигаки. Тот, к его чести, не вздрогнул и даже не отшатнулся. Оглядел наполовину разобранный мост, выстроившихся вдоль берега солдат Минамото и Фудзивара и обнажил катану. Повинуясь взмаху меча, его воины двинулись вперед.

— Раз! — выкрикнул Фухито и выпустил вторую стрелу одновременно со своими людьми. Боль в его раненом плече стала почти нестерпимой. — Два!

Он успел сделать третий выстрел, когда с другого берега — их отделяло не больше половины тё* — начали отвечать.

Фухито приник к земле, пока над ним со свистом проносились стрелы, и с тревогой повернул голову, чтобы отыскать взглядом Кенджи-саму. Тот, припадая на правую ногу, на корточках продвигался ближе к берегу.

Характерный всплеск воды дал им понять, что солдаты Тайра преодолели не разобранную половину моста. Фухито вскочил и бросился туда, презрев поредевший град стрел.

Почуяв запах крови, на двух берегах испуганно заржали лошади.

Фухито ступил по колено в воду, и его пятки утонули в мягком иле. Подле него выстраивались воины, а напротив спрыгивали с моста в ледяную речку солдаты Тайра. Фудзивара удобнее перехватил катану, готовясь занести ее для первого удара. Они заняли удобное положение, перекрыв единственный подступ к крутому, покатому берегу. В этом месте речка мелела, и ее с трудом, но можно было перейти. Чуть дальше же вода накрывала с головой, и потому можно было не опасаться, что кто-то из людей Тайра сможет обойти и их и выбраться на берег в стороне, нанести удар в спину.

Их сил хватит, чтобы выдержать прямую атаку. Не так уж много солдат нужно, чтобы защитить узкий подступ к берегу.

— Токи-но-коэ! * — зло закричал Фухито и стремительно шагнул вперед, чтобы первым встретить врага.

Его катана с чавкающим звуком вспорола чью-то плоть, и он увидел, как закатились глаза поверженного солдата.

Очень скоро река вокруг них стала алой от крови, а ее течение унесло мертвые тела на много тё вперед.

— Токи-но-коэ! — раздавался то с одной, то с другой стороны старинный самурайский клич. Непримиримые соперники умирали с одними словами на устах.

Фухито потерял счет времени; иногда ему казалось, что небеса и земля поменялись местами — настолько все смешалось перед глазами. Он падал и уходил с головой в воду, поднимался, отфыркиваясь, в потяжелевшей, набухшей одежде, что стесняла движения. Он убивал и получал ранения, отступал и шел вперед. Перешагивал через мертвых — своих и чужих.

Ярость питала его изнутри, не позволяла опустить катану. Схожую ярость он видел и в глазах воинов: расправа над Такеши произошла в их присутствии, и за поруганную честь своего господина они отплатят сполна.

Фухито рычал сквозь зубы, когда стало невыносимо раз за разом вскидывать оружие; стискивал зубы и замахивался вновь.

В конечном счете их спасли сумерки и ярость — столь истая, что заставила Асигаку отступить на берег. Он первым опустил оружие и велел своим воинам уходить.

Фухито пошатнулся, с трудом удержав в ослабевших руках катану. Он оглядел оставшихся воинов: мертв был каждый второй.

С противоположного берега долетали приглушенные стоны и ругательства: Асигака уводил людей.

— Они уходят, — среди воинов прошел удивленный шепот. Мало кто из них надеялся увидеть новый рассвет. Но свою жизнь каждый собирался продать задорого.

Возле самых подступов к берегу Фухито увидел Кенджи-саму. Его катана была в крови, и против воли Фудзивара улыбнулся деревянными губами. Он приказал трем своим людям всячески оберегать главу клана Минамото, который все же изыскал возможность скрестить с врагом катану.

Кенджи-сама смерил его долгим взглядом, и Фухито понял, что ему еще предстоит ответить за проявленное своеволие.

Они разожгли костер и перевязали самых тяжелых раненных, выдвинувшись в путь в час перед рассветом.

К полудню их поредевшее войско достигло границ Фудзивара.

***

Хиаши Фудзивара был желчным, неприятным стариком. Его волосы уже давно побила седина, и сейчас они были белыми, словно снег на горе Фудзияма.

Выслушав рассказ о произошедшем, он свел на переносице густые брови и хмыкнул.

— Ты втянул в это наш клан, племянник, хотя, видят Боги, я был против!

В ушах Фухито шумело от полученных ран, но он смог поднять голову и встретиться с дядей взглядом. Тот смотрел насуплено, рассерженно.

— Но подпись на соглашении о союзе — твоя, — заметил Кенджи и сделал глоток чая, невозмутимо выдержав взгляд старика.

Они с Хиаши слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы Кенджи могли обмануть его слова или недовольство.

Почти бесшумно разъехались двери, и в комнату с подносом вошла Ёрико-сан. Как и всякий раз в ее присутствии, взгляд Хиаши потеплел. На жену своего племянника он смотрел с почти отеческой любовью, которой редко удостаивался сам Фухито.

Поклонившись, Ёрико-сан присела перед низким столиком и принялась расставлять на нем пиалы и чаши. После трех дней, проведенных в пути на рисе и воде, даже столь скромная трапеза будоражила аппетит.