Жёнка

– Где все?
– поинтересовалась я, когда муж одним движением перекрыл доступ к холодному воздуху.

– Они тебе сейчас нужны?
– муж обнял меня. Я прислушалась к ощущениям. Не знаю, но неизвестность меня пугает.
– Голуба топит баню с детьми, - последовал ответ после небольшого молчания.

– А дед Тур?

– Он с воеводою дела обсуждает. Влад взял его под своё покровительство, так что жить он будет с ним.

Меня вновь скрутило. Бер отвёл меня в общую светёлку, оставив близ одного из сундуков, против очага.

– Давай попробуем на схватке выдыхать звук "Э" животом, не грудью, растягивая на весь выдох, - муж затянул для примера, и я попробовала. Вышло вначале коротко, а муж всё тянул, и я пробовала вновь и вновь. Так действительно было легче. О боли почти не думалось.

В промежутках между схватками мы разговаривали о малышке. Бер интересовался, положу ли я её рядом или подвесить люльку. Первый день она будет со мною, а вот как дальше? Предлагал даже на печи нас положить.

И выгнать Голубу? Ну уж нет. Она ведь меня со свету сживёт. Сколько времени мужа не видала, а приехал с молодою жёнкою да выпер? Да и крест меня начинал пугать, тут помимо веры в Единого Бога примешивалось колдовство. Плохо. Сказать мужу? Отринув сомнения, поведала. Кому доверять, как не ему. Может подсобит чем?

Он взял крест рушником* и бросил в печь.

– Семаргл Сварожич*, прошу, сожги всю волшбу*, - муж поклонился до земли перед печью. Огонь, словно в ответ, вспыхнул синими искорками, обхватывая языками пламени вещицу, а затем, когда крест догорел, печь словно кашлянула, выдыхая огонь в избу. Он полыхнул по избе, проникая даже в мою светёлку, облизав своими тёплыми языками меня и мужа, но не причиняя вреда.

– Благодарствую, Семаргл, - я слегка поклонилася, а огонь втянулся вновь в печь.

Печь всегда считалася связью с чем-то потусторонним, обычно божественным мiром. Муж вновь поклонился от своего рода, благодарствуя за оказанную милость.

Несколько раз Бер ощупывал мой живот, уже не так сильно выпирающий, прикосновения были приятными. Общался с малышом, говоря слова поддержки, что мы рядом, всё будет замечательно.

– Представь, ты сегодня увидишь маму, откроешь свои очи и увидишь её, и Солнышко родимое и землю-Матушку, - муж говорил с улыбкою, а у меня сердце щемило и наворачивались слёзы. Он так нежно говорил. Бер поднял взгляд на меня и улыбнулся, так искренне.

– Ты счастлив?

– Я самый счастливый муж на свете.

В си мгновения существовали лишь мы втроём.

Во время схваток мы пели, иногда голос мой срывался, но муж продолжал тянуть, и я старалась тоже, перебирали привезенное приданное для малыша, простыни послеродовые, и прочие вещи, которые могут понадобиться во время или после родов. Мы с мамой много наготовили всего, и травяных сборов всяких закупили, ведь свежих дома не было. А сейчас мы с мужем разложили бельё по стопочкам, чтобы не путаться и не искать.

Затем Бер отвёл меня в баню. Голубу я так и не видела. Как она там? Точно ли в порядке? Тишина напрягала, но схватки позволяли думать лишь о новом чадушке, приходящим в сей мiр*.

По преданиям, я должна бродить сейчас в Нави в поисках нужной души. Считается, что пока малыш сидит в животике, у него промежуточная душа, которая потом сливается с новой сущностью, которая во время рождения призывается из мiра духов. Мама с двенадцати лет к сему меня готовила. Вот только что по ту сторону, никто не знал, воспоминаний не оставалось, стоило лишь вернуться. Говорят, что когда бродишь там, то в Яви можешь что-то говорить, вот по тем обрывкам фраз и складывается мнение. Но мы верим в Навь*, так же как и Явь* и Правь*. Бер говорил, что я уже была в Нави, но я так и не вспомнила.

– Готова?
– спросил муж, сажая меня в лохань с тёплой водою.

– К чему?
– как-то тревожно мне на душе.

– Идти в Навь. Уверена, что вернёшься?
– его взгляд был встревожен. Он прав, оттуда выбраться сложно, так говорят. Но по-другому нельзя, потому что может призваться не та душа.

– Ты уже проделывал се с Голубою?

– Она отказалася. Не пошла. Положилась на волю Богов.

Боялася, значит. И я боюся. Но в очах мужа было столько уверенности в правом деле, столько силы. А недавнее присутствие Семаргла отвергало сомнения. Воля Богов -- может быть опасна. Дети могут стать ведомые ими и целиком им отданные в услужение. Такие многое делают за свою короткую жизнь, но не хотелось бы своей доченьке такой судьбы.

– Я готова.

– Я не смогу пойти с тобою, - он словно просил прощение за се. Я тронула его щёку и улыбнулася.
– Буду ждать тебя здесь, любимая, - он поцеловал меня нежно, отстранился, взглядом спрашивая ответа. Я кивнула и ощутила рывок, словно выбило дух из тела.

А в следующее мгновение я не чувствовала больше своё тело, а бесплотный дух бродил в плотном вязком тумане. Было несколько боязно, не столько, что навредят, сколько что я сама не захочу возвращаться. Всё же тут можно встретиться с ушедшими, коли они ещё не переродились. А там и забытьё может наступить, ежели связь окрепнет. Казалось, марево пытается меня удержать, не пустить дальше. И мне стоило огромных усилий воли, чтобы двинуться вперёд.

Потом были голоса, казалось, целые леодры* разных. Они говорили одновременно разное и в мешанине было не понятно, что именно. Се малость раздражало. Хотелось прикрикнуть на них и потребовать замолчать. Но вспомнила, что я тут гость и негоже так себя вести.

Я старалась ощутить ту душу, которую мне следует притянуть.

Остановилась внезапно, не в силах двинуться дальше, словно упёрлась в стену. Я не видела, кто предо мною, но связь меж нами однозначно была. В груди защемило от смешанных чувств: радости встречи, грусти и боли.

– Прости, тебе ещё рано, - и я пересилила себя и пошла вперёд, сквозь сей сгусток тумана. Нельзя так быстро воплощаться, могут остаться воспоминания, тем паче меж близкими людьми будет продолжаться ся связь.

Нахлынули воспоминания.

Жили мы, скитаясь, с Боровом то в одном месте, то другом. На меня часто заглядывались мужчины, а муж злился и срывался с места.

Однажды я не выдержала.

– Боров, я так не могу больше. Я же вижу, как мучишься. Ты весь ревностью изводишься. Мы только на одном месте начинаем налаживать быт, как вновь уезжаем. Я не могу всю жизнь бегать. Дело не в переездах, се меня не страшит. Бегают только трусы. Ты ведь не такой, я знаю!
– и я верила в свои слова. Ни тени сомнения!
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя. Неужели до сих пор не доверяешь?

– Дело не в тебе, а твоём проклятии.

– Проклятии?

– Красоте, - сухо и жёстко ответил он, а мне стало обидно. Да, мужчины обращали на меня внимание, и порою я мечтала быть обычной простушкой, чтоб его избежать, но когда в словах любимого столько яду... И меня словно прорвало, надоело быть послушной девочкой.

– Се в последний раз. Ты меня понял?! Иначе я уйду от тебя. Ты мужик в конце концов или нет? Бежишь как трусливая баба. Ладно Князь, ему нечего было противопоставить, но от любого сельчанина бегать...