Женщина и доктор Дрейф
Шрифт:
именно так он и выглядел, когда улыбался мне, как сам Бог отец, в саду с пряностями!
Она с закрытыми глазами подняла и вытянула руки.
— И он плачет, доктор,
слезы его капают на мой раскаленный, покрытый каплями пота лоб,
тот, кто должен был стать моим мужем, но так и не станет, потому что я вскоре после этого умру,
он плачет так, что сердце разрывается,
ни на минуту не отходит от меня,
и что же с ним без меня будет,
что будет с детками, которых мы вместе произвели бы на свет,
так
а сейчас все это вдруг в далеком будущем!
Она открыла глаза, и одновременно к лицу ее прилила кровь.
— Милая барышня, я не знаю, разумно ли вообще приплетать сюда будущее!
Дрейф и вправду попытался остановить ее, но было поздно, она уже совсем разошлась:
— Вокруг очень грязно и темно,
земля покрыта слоем неплодородного шлака,
вся растительность и большинство животных уничтожены,
выжили только кузнечики, тараканы и мухи,
города громоздятся словно огромные вавилонские термитники до самого свинцово-серого неба, где теперь никогда не видно ни солнца, ни луны ни звезд,
маленькие, болезненно съежившиеся человечки живут здесь короткое время и работают на измор в огромных фабричных комплексах,
которые изрыгают ядовитый дым, оседающий серо-черным налетом глубоко в мозгу людей,
как раз там, где расположен центр снов, доктор,
он блокирует эту область в мозгу — и люди теряют способность видеть сны по ночам,
никто не видит снов,
все живут словно в неосознанной тьме,
отрезанные от своего внутреннего мира и от прошлого,
до того самого дня, когда я вдруг вновь рождаюсь,
а во мне, доктор,
каким-то чудом
еще сохранилась способность видеть сны,
и в этом умирающем, лишенном снов мире я вскоре становлюсь оракулом,
я вижу, как сижу на громадном троне и все властители умирающей земли совершают ко мне паломничество, чтобы услышать, что я видела ночью во сне,
да, люди толкуют мои сны, всячески расшифровывают и думают, что могут постичь мудрость этих снов,
ведь в них сохранились остатки памяти о человеческом прошлом и когда-то живой земле,
а я говорю со всеми, доктор,
со знатью и с людьми низкого звания,
с бедными и богатыми,
я — очень маленькая, бледная, больная несчастная девушка, которой снится все человечество в то время, как земля умирает,
но это уже другая история,
ее я расскажу во время следующего сеанса!
В ящике письменного стола Дрейфа,
в передней,
на трех церковных башнях в городе Триль
часы все шли и шли.
Проходили секунды, и женщина изо всех сил старалась успеть выдавить из себя последнее, до того как истечет время…
— Иногда я старая,
а иногда молодая,
иногда я живу долго и у меня много детишек, которых я от всего сердца люблю, у меня есть и дом и садик и муж, который мне бесконечно дорог, и я всем этим
очень довольна,а иногда мне хочется заняться чем-то другим, доктор,
открывать новые страны,
но там вечно болтается какой-то тупой мужичонка в больших очках и с седыми волосами торчком в странно наклонной комнатушке, который утверждает, что это совсем не естественно и что меня нужно усыпить лекарствами, чтобы половой зов не прорвался на поверхность и не опутал бы его прочными нитями как паук,
и люди говорят, что я слишком слабая, слишком глупая, слишком хилая,
что мои переживания, связанные с родами на глинистых полях, и вонючими больничными койками, и сожжениями на кострах, и проституцией, не подходят для литературной формы и посему не представляют большого интереса для публики,
что они не годятся и для живописи, потому что изображают одних только женщин,
да, люди придумывают всякие глупости…
А иногда я невероятно богата,
особенно один раз!
Она закрыла руками рот и издала ясный, переливчатый, очень довольный смешок:
— Да, это действительно смешно.
Хотя в следующий момент я вдруг до того бедна, что вынуждена продавать свое тело за гроши мужикам, которые потом избивают меня до смерти или просто предпочитают разрезать меня на куски и убить,
и меня насилуют, оскверняют, мучают и унижают,
снова и снова, до бесконечности,
мое тело то сравнивают с вонючей клоакой желаний, то поклоняются ему, доктор,
все это совершенно непонятно,
я не знаю, что и думать,
будто я никогда и не была по настоящему человеком, а скорее какой-то ведьмой-лесовичкой, которая умеет принять угодный мужчине образ, в зависимости от его настроения, вкуса и положения в обществе,
и я никак в этом не разберусь, доктор,
мне говорят, что я, тем или иным образом, отрицаю свою женственность, что очень возможно,
но если женственность состоит в том, чтобы тебя сжигали на костре, насиловали, запирали в лечебнице, чтобы твою душу до неузнаваемости искажали нелепые самодовольные аналитики карликового роста в затхлых комнатушках вроде этой,
то я и слышать о ней не хочу,
а еще люди говорят, что в глубине души я хочу быть мужчиной,
только это неправда, доктор,
враки и полная чушь,
я не хочу ни мужского органа, ни мужского прошлого, потому что я совершенно довольна своей маткой,
она мне замечательно подходит, и не столь важно,
лежит в ней ребенок или нет,
а еще меня называют слабой, доктор,
хрупкой, хилой, нежной,
но разве я могла бы быть таковой, если выносила все это целыми столетиями, и даже более того, и все-таки лежу здесь на диване, живая и здоровая,
в вашей комнате,
с большим камнем, засунутым мне в рот,
поруганная и тысячи раз сожженная на костре,
и рассказываю об этом,
как это может быть, доктор?