Женщина-мышь

Борис подошел и положил руки мне на плечи. Я подняла голову и увидела его улыбающиеся глаза. В голове пронеслась потребность в простой русской ромашке. «Верю – не верю» – виделось мне сейчас самой правильной рулеткой. Понимать что-либо я перестала. Я не хотела больше жить без него, но я совершенно не представляла, как можно жить с ним. Вот такой незатейливый гамбит устроила мне страшная на вид Пермь, даже не парясь тем, что я не играю в шахматы.

– Едем, Люська начнет волноваться, – сообщил мне человек, которого, без сомнения, можно было записать в моем женском «молескине» под аббревиатурой МММ. Мужчина Моей Мечты смотрел с высоты своего фамильного роста, глазами, которые разбегались лучами морщинок в улыбке, глазами, в которых все еще тлели угольки злости и не «по его-шности» ситуации, глазами, которые я уже целовала, но хотелось бы целовать еще.

– А, то есть ты типа бесстрашный, «мы пингвинчики – нам не холодно»?! Едем, не вопрос! – ответила я, отведя глаза.

– Сейчас я тебе покажу невиданный никаким Дю Солей номер: «Вынося невыносимое»! А вдруг тебе так будет труднее разговаривать?! – сообщил Боб, подхватил меня со стула и закинул на плечо, как мешок.

Всю дорогу к лифту, пока Боря возился с дверью, я колотила по нему ногами и руками, распространяясь про попрание человеческих прав, про ростовый фашизм и про то, что уничтоженные им в детстве тонны морковки вполне могли пойти не в рост, а в ум. Боря молча нес меня, периодически шлепая по заднице в случае особенно едкого замечания, но на мои словесные потоки никак не реагировал. Сгрузив меня в машину, Боб взял меня за подбородок и сообщил:

– Я люблю тебя, не мешай мне, поняла?!

– Боря, зачем ты меня пугаешь? – спросила я, действительно напрягшись от этой чеканной сентенции.

– Дурочка моя, я просто сообщаю, что я уже не здоров, если речь идет о тебе, – ответил Боря, целуя меня в нос.

– Не, на фиг, Борич, зачем такие угрозы, предлагаю любить меня вдвоем – ты и я – это же суперкоманда! – сказала я, улыбнувшись.

– Маруся, я знаешь, что подумал? А если тебе рот заклеить, я смогу быть наконец счастливым? – предположил Боб.

– Не-а, тебе будет очень грустно и не с кем поговорить, а еще совершенно невозможно будет целоваться, так что рули давай и брось этот кустарный креатив, при мне-то живой, – ответила я, усаживаясь поуютнее.

Мы ехали практически в тишине. Очевидно, не сговариваясь, мы взяли паузу, чтобы погонять в головах произошедшее. Это был какой-то странный разговор. Я думала, отчего же все-таки я так взвилась? Может, это мне, а не Борису, мало просто ночей? Может, это я стремлюсь «проехать по душе»? В Борисе явной занозой сидела история с изменой жены, но у меня не было никакого желания отвечать за чужие «косяки». Да и проблема эта решалась хорошим психологом за пару месяцев. С другой стороны, меня не по-детски зацепила его внезапная ярость – он не был таким очаровашкой, каким казался. А с третьей стороны, с каких это пор мне стали нравиться положительные герои?! Я злилась на себя за откровенные слова о Марке, но ведь я сама решила попробовать не врать. «Назвался грузчиком – вот тебе кузов», – подумала я. Борис съехал на обочину и остановился. Я заинтригованно наблюдала за ним.

– Маруся?

– Боря? – в тон вопросила я.

– Что мне сделать, чтобы ты перестала выпендриваться? – спросил Боб с легкой ухмылкой.

– Ну не знаю, напиши Деду Морозу письмо, но только «варежки все равно на почте спиздят», ты же в курсе, – ответила я, снова мечтая съесть таблеток от словесной диареи.

– Замолчи, убью сейчас! Попытка номер два: «Маруся»? – настойчиво обратился Боря строгим тоном.

– У? – откликнулась я, не разжимая губы, чтобы не ляпнуть что-нибудь.

Борис облокотился на руль и уставился в ночь. Я сидела мышкой, боясь того, что он собирался сказать, а больше даже себя со своей идиотской манерой сначала говорить, потом думать. Я невольно зажала себе рот ладошкой и тут же убрала руку, увидев, что Боря смотрит на меня и улыбается.

– Ну вот, один союзник у меня уже есть – твоя левая ладонь! – сказал Боб, вылез из машины и, обойдя ее, открыл мою дверь, теперь он стоял напротив меня.

– Угу, – с сарказмом промычала я, держась из последних сил.

– Марусь, я тебя люблю… В моей жизни никогда не было ничего подобного, я понятия не имел, что так бывает, но мне кажется, ради этого и живут, – глухим басом сообщил Борис и замолчал.

Я сидела, прибитая его словами, его голосом и забывшая все до единого составляющие своего недюжего вокабуляра. Я, как дура, смотрела в окно и улыбалась, а потом взяла Борькину руку и от смущения уткнулась в нее лицом. Самый верный штамп из известных звучал как «время остановилось». Больше вообще ничего не вспоминалось, нужно было нажать Ctrl+Alt+Delete. Через какое-то время я раздвинула Борины пальцы на своем лице, чтобы подглядеть, что он делает. Боб улыбнулся, притянул мою голову к себе и стал гладить по волосам.

– Я хочу Люськину котлету, – сообщила я, глядя на Борю снизу вверх.

– Естественно, когда Марусе признаются в любви, она становится страшно голодной, а какие еще варианты, Маруся ведь не может признаться себе ни в чем другом, кроме любви к котлетам?! – хохоча, ответил Борис, возвращаясь за руль.

– Бобик, а прикинь, мы приезжаем на дачу, и ты от ревности начинаешь шмалять по Люськиным котлетам из ружья со словами: «Это моя женщина!» – ответила я, очевидно вернувшись в себя.

– Да что ж ты за гадина?! – ответил повеселевший Боб.

На даче к нашему приезду стало еще веселее, было слышно, что градус собрания всерьез поднялся за время нашего отсутствия. Люська по-прежнему суетилась у каждого, кто казался ей обойденным вниманием. Скалич сидел в компании отца и еще нескольких мужиков. Шесть или семь человек устроили междусобойчик неподалеку от веранды. В гамаке сидела Варвара – дочь Федора и сестра эмо-боя Сэма. Я направилась к ней, а Борис пошел за выпивкой.

– Здравствуйте, нас с вами, кажется, знакомили, но было очень шумно, меня зовут Марина, а вы Варвара, не так ли? – спросила я.

– Так ли, – высокомерно ответила юная особа. У нее были длинные ноги, эпатажно выкрашенные волосы и белый спортивный костюм Bosco. Варвара была довольно миловидной девушкой, со свойственным возрасту максимализмом и злоупотреблением косметикой.

Подошел Борис, накинул на меня плед, дал мне в руки бокал с вином и обратился к Варваре:

– Ну что, пельмешек, скучаешь или не скучаешь?

– Борь, а мне вина ты принести не догадался? – спросила Варвара довольно наглым тоном.

– Пельмешек, а отец с матерью разрешат? – спросил Борис.

Я понимала, что Боря провоцирует подростка. Учитывая уже известный мне факт, что Варвара была по-детски влюблена в Борю, ничем хорошим это закончиться не могло.

– Борь, принеси, пожалуйста, еще бокал. Варвара, вы любите итальянские вина? – решила я уладить надвигающийся конфликт.

– Люблю, – буркнула Варвара.