Женщина по средам

– Ты так это произнес, деда...

– Я произнес это так, как есть на самом деле, - так же резко сказал старик. И Катя еще раз убедилась - переменился ее деда.

– Какой-то ты другой, - произнесла она с сожалением.
– Я даже не знаю, что сказать...

– Не переживай, - он положил свою перетянутую жилами руку на ее плечо.

– Я вернусь. Я отлучусь ненадолго и опять вернусь.

– Куда?
– не поняла Катя.

– К себе вернусь. К тебе. Я снова стану таким, каким ты привыкла меня видеть, каким я тебе больше нравлюсь.

– Ты мне любым нравишься.

Старик бросил на нее быстрый взгляд и снова наклонился к своей тарелке.

Ничего не ответил. Но была, была в его взгляде благодарность, и Катя успела ее заметить.

– Мы выживем, да, деда?
– спросила она.

И старик дрогнул.

Он и сам не заметил, как на глаза навернулись слезы. Он наклонился к столу еще ниже, сжал челюсти, стараясь, чтобы Катя не заметила его слабости, но не выдержав, прошел в ванную и запер за собой дверь. Сев на холодный край ванны, старик прижал кулаки к глазам. Попытался подавить рыдания. "Выживем, внучка, - бормотал он вполголоса.
– Выживем и воспрянем... Выживем и воспрянем..."

Твари, проснувшиеся в нем, были не только безжалостными, но, оказывается, могли и всплакнуть. Впрочем, одно без другого и не бывает. Сильные и суровые чаще плачут, чем слабые и трусливые.

***

Старик вышел из дома явно принарядившимся. На нем был пиджак, рубашка с твердым воротником, седые вихры, обычно торчавшие во все стороны, он пригладил, причесал. Так может выглядеть человек, которому предстоит что-то важное.

Не задерживаясь во дворе, старик свернул на улицу, сел в троллейбус, долго ехал на окраину города, потом шел пешком по разбитым, прогретым солнцем улочкам и, наконец, вышел к невзрачному пятиэтажному дому, сложенному из серых блоков, исполосованных ржавыми потеками от балконов, подоконников, от каких-то железок, торчавших в самых неожиданных местах.

Видимо, он знал этот дом, бывал в нем, потому что ни у кого не спрашивал дороги, шел уверенно. Миновав три подъезда, вошел в четвертый, поднялся на верхний этаж и позвонил в дверь, обитую узкими деревянными планками.

Его ждали.

– А, Иван Федорович, - обрадовался пожилой рыхлый человек в пижамных брюках и в майке с обтянутыми плечиками.
– Входи, дорогой! Всегда рад тебя видеть! Входи...

– Привет, Илюша, - старик пожал мягкую, влажную ладонь хозяина и прошел в комнату.
– Все без перемен, - сказал он, осмотревшись.
– Все на местах.

– Да, да, да, - горестно подтвердил Илюша, опускаясь на стул. Присаживайся, Иван... Открою бутылочку, выпьем по стопке, вспомним старые времена, когда мы с тобой еще кому-то нравились...

– Я и сейчас многим нравлюсь, - нахмурился старик.
– Но, боюсь, не выпьем.

– Что так? Сердце?

– Рука.

– Ха! А что может случиться с рукой?
– простодушно удивился Илюша, присматриваясь к рукам старика.

– Дрожит.

– Ну и пусть дрожит! Я не буду наливать слишком полно, чтобы ты не расплескал своей дрожащей рукой, а?

– Нет, мне нельзя, - ответил старик как-то не в тон.
– Нельзя, чтобы рука дрожала, - повторил он, но тут же, спохватившись, умолк.
– Ладно... Так уж и быть... Где наша не пропадала... Был бы повод.

– А повод есть?

– И неплохой. Значит, так...
– старик помолчал, собираясь с духом. Значит, так... Ты когда-то говорил, что не прочь купить дачу...

– Оглянись, Иван!
– хозяин развел в стороны голые полные руки так, что пальцами почти дотянулся до противоположных стен.
– Скажи, здесь можно жить?

Здесь помирать и то нельзя, потому что гроб невозможно вынести в дверь, развернуть на площадке, снести вниз! Один мужик помер в соседнем подъезде, так, не поверишь, гроб стоймя выносили... Ужас. А недалеко в одном доме... Подъемным краном с балкона гроб спускали... Представляешь?

– Что-то ты, Илюша, рановато заговорил о гробах... Ты вот что... Бери мою дачу.

– Что?!

– Бери, Илюша.

– А сам?

– Перебьюсь.

– Взять у тебя дачу? Да никогда!
– и хозяин, подтверждая свою решимость, даже отвернулся к окну, как бы не желая даже разговаривать на подобные темы.

– Бери, Илюша, бери... Пока другие не взяли. К тебе-то я хоть иногда смогу на денек приехать, авось, не выгонишь... А к другим, к чужим, не смогу.

Можешь даже завтра въезжать. Все равно пустует. Мои по заморским барахолкам носятся, я с Катей занят... Не до дачи мне сейчас.

– Ты что... всерьез?
– в голосе Илюши было равное количество и сдерживаемой радости и откровенного недоумения.

– О цене, помнится, мы говорили... Поднялись цены, - старик незаметно перешел к главному.

– Что случилось, Иван? Если нужны деньги, дам денег... Сколько нужно, столько и дам... И торопить с отдачей не буду... Сколько тебе нужно?

– Десять тысяч долларов.

– Да?
– Илюша озадаченно склонил голову к плечу и некоторое время смотрел на старика, пытаясь понять, что стоит за его неожиданным предложением, что стоит за этой суммой, громадной по нынешним временам. В переводе на рубли - десятки миллионов...

– Ну?
– поторопил его старик.
– Берешь?

– А почему десять? Почему не восемь, не одиннадцать?

– Согласен и на одиннадцать.

– Завод покупаешь?

– Послушай меня внимательно, Илюша, - старик плотно прижал ладонь к столу, как бы призывая хозяина говорить по делу и не отвлекаться на догадки и предположения.
– Деньги мне нужны срочно. Сегодня. А на оформление покупки уйдет месяц... Деньги дашь сейчас. Пошаришь по своим тайникам и дашь. А я здесь же, сейчас, подписываю любую бумагу, которою пожелаешь мне подсунуть. Дескать, деньги получил сполна, признаю, что дача мне уже не принадлежит...

– Вместе с участком?
– уточнил Илюша.

– Да, восемь соток лесного участка. Все подпишу. А ты с завтрашнего дня начнешь, не торопясь, оформлять документы, справки, купчие и прочее. Я не подведу, назад не отшатнусь, пакости не устрою... Соглашайся, Илюша.

– Ты что-то от меня скрываешь, Иван?
– раздумчиво протянул Илюша. Что-то скрываешь.

– Конечно.

– Что?

– Не скажу. Тебе это не нужно. На наших с тобой отношениях это не отражается. Я же не спрашиваю, откуда у тебя десять тысяч долларов...