Женщина по средам

Насилие и изнасилование... Это ведь разные вещи?

– О!
– восхищенно воскликнул Смоковницын.
– Вы очень тонко чувствуете слово. Вам надо поступать на юридическую специальность.

– Спасибо. И еще я хочу добавить... Насильники сами признались в том, что они сделали.

– Не будем об этом... Когда в дверь начинают стрелять, в чем угодно признаешься... Они все побывали здесь, в этом кабинете, с каждым из них я имел подробную беседу... Их показания подшиты в этой вот папке... Должен вам сказать, они были весьма откровенны, убедительны...

– И произвели хорошее впечатление?

– Вы часто бывали в квартире, где, по вашему утверждению, вас изнасиловали?

– жестко спросил Смоковницын в ответ на укол, который позволила себе Катя.

– Вы так часто повторяете это слово... Будто это доставляет вам удовольствие, - негромко проговорила Катя. Они понимала, что ее слова можно истолковать, как вызов, как дерзость, но не могла сдержать себя.

– Удовольствие сомнительное. Называть вещи своими именами - моя служебная обязанность. И мне не хотелось бы, чтобы когда-нибудь на вас свалились подобные обязанности. Как бы вы сами не называли случившееся, как это не называли другие участники...

– Они всего лишь участники?

– Виновными их может назвать только суд. Даже не я. Суд. Если, конечно, он состоится. Если найдут основания передать в суд все эти бумаги, - Смоковницын с легкой небрежностью сдвинул серую папку на край стола.

– Вы таких оснований не видите?

– Мне поручено разобраться, - Смоковницын был неуязвим для таких вопросов. За десятилетие своей работы он прекрасно освоил науку отвечать, не отвечая, настаивать, - не настаивая, отрицать - не отрицая. Все многократно выверенные слова были у него наготове и он произносил их, не задумываясь.
– Мне поручено разобраться, милая девушка. Что я и делаю в меру своих сил. Я почувствовал ваш упрек в том, что поговорил с ребятами... Но я не могу делать выводы, выслушав только одну сторону... Вы согласны?

– Конечно.

– Итак, я снова вынужден вернуться к вопросу... Часто ли вы бывали на квартире Чуханова.

– Я там не была до того вечера.

– Что пили, когда вас пригласили войти?

– Шампанское.

– Щедро... По нынешним временам шампанское пьют не часто. Было весело?

– Нет.

– Грустно?

– И грустно не было.

– Случаются и такие праздники, - понимающе кивнул Смоковницын.

– Это не было праздником, - поправила Катя.
– Они затащили меня в квартиру, я не собиралась к ним идти.

– Простите, но в этой папке есть показания соседей, которые утверждают нечто противоположное. Они утверждают, что вы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж, зашли в квартиру без всяких усилий со стороны ребят. С улыбкой на лице.

– И что же из этого следует?
– спросила Катя, исподлобья глядя на следователя.

– Если позволите, могу поделиться своими соображениями. Из этого следует, как мне кажется, то, что вы посещаете эту квартиру не первый раз. Вы вошли туда с удовольствием, отлично сознавая, что вас там ждет.

– И что же меня там, по-вашему, ожидало?

– Вы сами сказали - шампанское, мужское общество, неплохое общество...

Преуспевающий бизнесмен с отдельной квартирой, красавец-студент, друг детства... Кстати, сын высокопоставленного человека, влиятельного, состоятельного...

– Полковника милиции?
– уточнила Катя.

– Да, он работает в городском управлении внутренних дел, его звание полковник. Вы совершенно правы. А перечислил я их всех, чтобы подвести к мысли, которая, уверен, вас посещала не один раз...

– Что же это за мысль такая интересная?

– Она не столько интересная, сколько расчетливая... Любой из этих парней мог бы осчастливить вас на всю оставшуюся жизнь. Ведь ваш возраст сейчас, это возраст поисков и находок.

– Простите, - звенящим прерывающимся голосом сказала Катя, - уж если вы так любите все называть своими именами... Я их всех изнасиловала, или они меня?

– Вам не откажешь в остроумии, - рассмеялся Смоковницын и, достав комок носового платка, приложил его к одному глазу, потом к другому.
– Но отвечу - пытаюсь выяснить. Следователь не имеет права подходить к делу с заранее известным ответом, с готовым решением.

– Но если вы сомневаетесь в том, что произошло... В искренности моего заявления... Тогда скажите - зачем мне все это?

– Ну, - разочарованно протянул Смоковницын.
– Это очень простой вопрос и все ответы очевидны. Возможно, вы хотите получить от них деньги, откупные, так сказать. Возможно, в вашей юной головке созрел коварный план получить квартиру... А там кто его знает, не исключено, что кто-то из них дрогнет и в отчаянии женится на вас, а?

– Вы думаете, что на мне можно жениться только от отчаяния?

– Сейчас? Да, - по лицу Смоковницына медленно расползлась сочувствующая улыбка.
– Подпишите, пожалуйста, вот здесь, - он протянул Кате листки протокола, исписанные мелким почерком.
– Можете прочесть, если хотите... Но вообще-то, - Смоковницын взглянул на часы, - время уже обеденное...

Поторопитесь.

***

Через неделю Иван Федорович Афонин, проходя мимо пустых обычно почтовых ящиков, а пустые они были потому, что люди напрочь перестали выписывать газеты, а уже тем более журналы, подскочившие в цене в тысячи раз, так вот, проходя мимо пустых, пыльных, забитых окурками ящиков, увидел в своем отсеке свеженький конверт. Вынул, осмотрел со всех сторон и убедился, что конверт казенный - вместо марки стоял жирный фиолетовый штамп. Вскрыл старик конверт уже дома, уединившись на кухне. Внутри он обнаружил половинку стандартного листа бумаги с несколькими строчками текста. В правом верхнем углу был отпечатан на машинке адрес и фамилия получателя - Е. Н. Афонина. Ниже шел текст, без обращения и потому показавшийся старику особенно унизительным.

"Сообщаю, что Ваше заявление рассмотрено. Удовлетворить его и привлечь к уголовной ответственности В. Н. Пашутина, И. В. Зворыгина и Б. Ф. Чуханова не представляется возможным, поскольку, как установлено следствием, в половую связь с вышеупомянутыми гражданами Вы вступили добровольно".

И ниже подпись следователя Смоковницына. Старик еще и еще раз вчитывался в печатные строчки, и все больше его охватывало уже знакомое чувство полной беспомощности. Его поразил не сам ответ, чего-то похожего он ожидал, растревожила оскорбительная уверенность следователя. Смоковницын нисколько не сомневался в том, что истину он нашел, обнаружил, доказал. И все. Поехали.

Жизнь продолжается.

– Дерьмо, - пробормотал старик.
– Какое дерьмо...

– Ты с кем там разговариваешь?
– в кухню заглянула Катя и, увидев конверт в руке старика, взяла письмо. Молча прочла, и, побледнев, опустилась на стул. Старик подошел, прижал к себе ее голову, замер на какое-то время. Не было у него ни слов утешения, ни слов гнева.
– Ты ждал чего-то другого?
– спросила, наконец, Катя.

– Нет, но... Вот так... Это нехорошо.

– Обедать будем?