Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Гу… кого? — пошутил Инфант. Хотя на самом деле он не шутил.

— Хорошо бы, конечно, Маневича в полный голос послушать, но жалко, что инструмента здесь нет, — все же пожалел я Инфанта. — А без инструмента какая же опера? — одна сплошная любительская а капелла получается. Да и вообще, Б.Б., не пора ли опустить занавес, похоже, концерт окончен.

Илюха тут же погрустнел. Он окинул ряд бутылок под журнальным столиком и разочаровался — они были окончательно пусты. А значит, концерт на сегодня, похоже, действительно был окончен.

Мы поднялись и гуськом потянулись в коридор.

— Зачем вы так со мной жестоко? С этой поэзией и рисованием? А еще с китайцами? — прошипел упреком в коридоре Инфант. Так прошипел, чтобы только до нас с Илюхой его шипение долетело, совершенно при этом не затронув Маню.

Но Илюха не внял его укоризне, он осторожно ощупывал паркет каждым своим шагом. Видно было, что не чувствовал он полной уверенности в паркете.

— Ты скажи спасибо, что мы тебя Гуно петь не заставили в оригинале. Я бы вполне мог на губной гармошке тебе подыграть. Ты знаешь, Розик, — обратился он уже ко мне, — что я в детстве на губной гармошке умел. И еще на ксилофоне, палочками. — Тут Илюха показал, как он умел в детстве палочками на ксилофоне, а потом снова обернулся к Инфанту с очередной угрозой: — Или не потребовали, чтобы ты лепил Манину скульптуру… — снова энергичная музыкальная дробь на ксилофоне, — …из пластилина и в полный рост.

— Ну ладно, Инфантище, мы пошли, — успокоил я вмиг перепугавшегося хозяина. — Ты, главное, когда распеваться начнешь, голосом-то не форсируй особенно. Ночь все-таки, и соседки твои коммунальные за стенкой уже спят давно. Да и те, которые под полом, тоже небось. Так что ты соизмеряй модуляции…

— …голоса, — добавил за меня Илюха.

— Соизмерю, соизмерю, — пообещал Инфант, провожая нас, спускающихся по лестнице, и даже помахивая нам одной рукой.

Потому что другой рукой он прижимал полностью приникшую к нему Маню. Не только физически приникшую, но и духовно приникшую тоже. И именно поэтому оказавшуюся единственной из нас четверых, для кого сегодняшний Инфантов концерт еще, вероятнее всего, не закончился. И для кого занавес даже и не думал опускаться.

Ну а мы, как бывает после любого концерта, вышли из парадного подъезда на улицу. Хотя нельзя сказать, что он был уж очень парадным — так, серенький, достаточно вшивый подъезд. Ничем не лучше всех остальных московских подъездов.

Глава 8 За 68 страниц до кульминации

А на улице, кстати, медленно раскачивалась ночь раннего лета, и не потому она раскачивалась, что мы выпили много, — совсем нет. Просто в ранних летних ночах присутствует некое воздушное колебание, как будто летние частички ночи то поднимаются вверх, то смещаются влево, а то и в другую, обратную сторону. И ты чувствуешь его, это колыхание, но не только плавной воздушной волной по коже, а еще и звуком, и светом вот от того соседнего желтеющего фонаря, например. От которого такая же желтеющая пыль разлетается в разные стороны и рассыпается такой же неровной волной в синей обступающей дымке.

Я о том, что хорошо было на улице, ничем не хуже, чем у Инфанта в замкнутой стенами комнате.

— Ну что? — обратился Илюха к своей девушке, которая еще совсем недавно могла стать не его, а моей девушкой. — Поехали, что ли, ко мне? — предложил Илюха, и в голосе его сквознула грусть.

Потому и сквознула, что в самой своей глубине не хотел он разменивать эту колдовскую ночь на пусть даже очень приятную девушку. Может быть, потому что девушка будет и днем, а вот ночи — уже не будет.

Но хочешь не хочешь, а должен был он предложить. По всем джентльменским правилам должен. Во-первых, потому, что иная девушка, может, и обидится, если променяешь ты ее тем более на ночь. А вот ночь тем и хороша, что не обижается ни на что.

А кроме того, есть же еще и чувство долга… И мучает оно тебя, когда не доводишь ты до конца то, что задумал заранее. Когда даже попытки не сделал. Потому что плохая это привычка — не доводить до конца. Ведь долг — он для того и долг, чтобы выполнять его, независимо от обстоятельств, — вроде ночи этой ранней, летней, которую так нелепо покидать. Но Илюха, кстати, был человеком долга, особенно в вопросе девушек, и поблажку себе позволить не мог.

А вот девушка запросто могла. И позволила.

— Ну ты, Ильюш, прикольный такой! — сказала она, но в голосе у нее не звучало прежнего восторга. Скорее вызов. — Ты думаешь, что если я от Лондырева с вами поехала, так и спать с тобой сразу буду? Размечтался! — бросила она в лицо действительно мечтательному сейчас Илюхе.

— Не будешь сразу? — решил убедиться Илюха, что он все правильно понял.

— Нет, — отказала ему решительно девушка, которая совсем недавно могла так же решительно отказать и мне. — Сразу точно не буду. Да и буду ли потом, неизвестно еще, — пригрозила она на будущее веселым, смешливым голоском.

— И правильно, — согласился я с ней. — Действительно, ты потрудись, Б.Б., пусть тебя пот прошибет от натуги. Ты поухаживай, затрать ресурсы, повожделей немного, может, потом и обломится с веточки, а может, и нет. Зато если обломится, вкуснее будет.

— Во, точно, — согласилась со мной веселая девушка. — Слушай товарища: затрать, повожделей, поухаживай, может, и обломлюсь. Кто меня знает, — сказала она, да так, что я понял, что не такая уж она и однозначно веселая, не такая уж смешливая. А просто прикольная очень, вот и прикалывалась весь вечер. Да и почему нет? Имеет право.

Мы поймали ей машину.

— Мужик, — попросил водилу Илюха, — довези девушку в сохранности. Я позже ей позвоню, проверю.

И он протянул несколько свернутых купюр как плату за предстоящий проезд.

— Проверь, проверь, — разрешила девушка Илюхе, отодвигая его руку с деньгами. — Не траться пока, прибереги на потом, — посоветовала она ему и укатила без всякой натуги.

А мы стояли и провожали взглядами ее укатывающее авто, которое тоже колебалось в летнем ночном воздухе, смешивалось с ним, с фонарями, отраженными в асфальте, в косяках легких, нависших над улицей домов… И так продолжалось, пока оно не смешалось совсем.

— Да… — вздохнул Илюха, тоже колеблясь слегка вместе с воздухом. — Хорошая девушка, да и права она: зачем форсировать, мы же не реку какую переходим. Но ей обязательно надо будет позвонить — не сегодня, так потом.

И мы отвернулись от дороги, во всяком случае от проезжей ее части, и двинулись в обратную сторону, просто в ночь, просто отмеривая ее шагами.

— А все-таки странно, стариканер, — произнес я после первых ста шагов. — Все-таки не до конца понятно, почему мир так своеобразно устроен?

— Ты о чем? — уточнил Илюха, выходя из поверхностной задумчивости.

— Как о чем? Да все о том же, о женщинах. Ты сам посуди, что произошло сегодня на наших глазах. Мы просто-напросто впарили Маню Инфанту. Или наоборот, Инфанта — Мане, тут не поймешь сразу, кому кого. И достаточно грубо впарили. А главное в том, что одними лишь словами уговорили ее признать Инфанта с его любовью. Не делом даже, а одними лишь словами.

— А чего тут странного? — не согласился Илюха. — Женщины любят ушами, давно известно, задолго до нас с тобой.