Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Есть у меня другой список, — вздохнул на надоедливого БелоБородова распорядитель. — Но он лично Инфантом Маневичем составлен, так что я не думаю… — он еще раз оглядел нас, всех троих, и в его взгляде не читалось уважения, — …что вы там присутствуете.

При словах «лично Инфантом Маневичем» мы все подтянулись ближе и обступили мальчугана плотным кольцом.

— Проверьте, проверьте, — посоветовала Жека, потирая свои колкие кулачки.

— Как, вы сказали, вас зовут? Белошеев? — обратился мальчуган к Илюхе.

Илюха посмотрел на меня, вздохнул тяжело, но сдержался. Он вообще умело владел собой и запросто ухитрялся сдерживаться в разнообразных, порой экстремальных жизненных ситуациях. Во всяком случае, передо мной он не раз этим хвастался, рассказывая.

— Просто посмотрите на Бело, — посоветовал он уравновешенным голосом.

Карандашик в пальчиках снова засуетился, но теперь уже по коротенькому листу, и тут же повис в воздухе.

— Да присутствует, Бело-бо-ро-давков, — попытался прочитать неразборчивый Инфантов почерк юный администратор. — Тут еще два имени. Весь список всего на три позиции.

— Ты сейчас в четвертой позиции окажешься, бюрократ, — пообещала Жека, не скрывая угрозы.

— Это она балетные позиции имеет в виду, — предпочел я сгладить за Жекой. — Вы балетом, кстати, не занимались?

— Занимался, — сразу обрадовался юноша, узнавая в нас не только почетных гостей фестиваля, но и знатоков не менее элитарного искусства. — Я и в пятую позицию могу встать, и в шестую. И вообще в любую, — начало тут же хвастаться молодое дарование.

— Конечно, — сказал я с пониманием.

— Оно и заметно, — процедила рядом Жека.

— Бывает, — вздохнул Илюха, который хоть и сам был не чужд разнообразия, но не до такой же степени!

— Так мы пройдем внутрь? — увел я всех от двусмысленной темы. — А то первое отделение, похоже, началось.

— Да, да, конечно, — засуетился неудавшийся премьер, элегантным прыжочком отскакивая в сторону. — Милости просим, гости Инфанта Маневича нам особенно дороги. Более того, они оказывают честь нашему вечеру.

Мы снова посмотрели друг на друга, развели руками, ничего не понимая.

— Какой вечер? — снова закачала головой Жека. — День же еще!

— Я только для вас пиджаки принесу. — Выкормыш Петипа окинул меня и Илюху взглядом. Теперь уже если не откровенно оценивающим, то заинтересованным.

— Не надо, не утруждайтесь пиджаками, — ответил снисходительно Илюха и отстранил грациозное балетное создание в сторону. Тот даже не попытался сопротивляться, а сразу встал в позицию. Возможно, что и в четвертую.

Мы вошли в квартиру. Еще в коридоре стало понятно, что всех Инфантовых коммунальных жиличек срочно эвакуировали. А было их — всего две старушенции, укрывавших своей теплой заботой безалаберного в хозяйстве Инфанта и даже нас, поздних порой гостей, встречавших приветливо, как родных.

Были они подружками еще с детства, так как выросли именно здесь, в этом древнем доме, поэтому и старость свою берегли именно здесь и наотрез отказывались покидать свои величественные дореволюционные комнаты ради отдельных малометражек где-нибудь в Выхине-Солнцеве. Да и Инфанта, который был им не хуже иного внука, бросать на произвол жестокой Инфантовой судьбы они тоже не могли.

Но на этот вечер их тем не менее эвакуировали. Куда и до какой поры? — вот это осталось за кадром. Во всяком случае, за нашим.

Квартира, однако, не пустовала, скорее наоборот — была плотно набита бомондом, хотя самого Инфанта нигде не наблюдалось. Вместо него на стенах висели тесные ряды листов из плотного картона, на каждый из которых был направлен свет из галогенных электрических осветителей, как-то хитро приспособленных под потолком. Через всю комнату, тоже под потолком, был растянут транспарант абсолютно типографского качества:

«Обнаженный Портрет!» — гласил транспарант. — «Творческая выставка работ Инфанта Маневича».

Так мы поняли, что перед нами выставка. А на листах картона, перед которыми, кстати, толпились ценители, — творчество.

И вообще, в комнате, из которой все лишние предметы были эвакуированы вслед за старушками-коммуналками, тоже нависала атмосфера праздничного творчества — мелким шепотком часто звучали слова «находка» и «образ», а кроме того, слово «видение». А еще атмосфера нависала шуршанием мужских ботинок по натертому паркету и женских вечерних платьев по плечам и спинам их владелец. Не говоря уже про их талии.

Мы тоже обошли комнату по периметру, осмотрели картонки.

Ну что сказать — на каждой из них был нарисован домик с окошком, дверью и трубой, из которой абсолютно везде вился извилистый дымок. Впрочем, творчество автора выходило за рамки функциональных стен и крыш.

Действительно, каждый домик отличался от другого чем-то уникально своим. На одном — прямоугольное окно было замазано густо-синим, на другом — ядовито-оранжевым. Но и не только окно, двери часто тоже были замазаны, и тоже разными яркими, бросающимися в глаза цветами.

— А что, — объединил наше общее заключение Илюха, — дверь — она тоже прямоугольная. А прямоугольник — он тот же квадрат, только с неравными сторонами.

— Ну как же, одно слово — Маневич, — перешла на личности Жека.

Потом мы стали приглядываться к табличкам под картинами. Говорил ли я, что там имелись таблички под каждой картонкой и на них было что-то написано? Оказалось, судя по названиям, что разрисованные домики, все, абсолютно поголовно, были обнаженными портретами.

Большинство домиков определенно описывали главный предмет Инфантова вдохновения — девушку Маню. Как правило, окна и двери здесь были разукрашены в яркие, жизнеутверждающие цвета. Хотя фантазия автора двинулась еще глубже, и некоторые окошки поражали гитарообразной плавностью форм — иногда овальных, иногда округлых, — чем напоминали морские иллюминаторы. Впрочем, тоже старательно выкрашенные.

Но не только Манины обнаженные портреты привлекли наши неискушенные взгляды. Вскоре мы прочитали на табличке две заглавные «Б» и точку между ними. Что однозначно намекало на известного нам БелоБородова.

— Да, стариканчик, — посочувствовал я Илюхе, — черного на тебя не пожалели. Ни на дверь, ни на окно. Одна сплошная чернуха. Что тут поделаешь, если этот Маневич тебя так видит.

— А чего… — Жека отошла на шаг назад, чтобы с расстояния лучше охватить всю объемность произведения. — Что-то есть общее с живым оригиналом. Самому догадаться, конечно, тяжело, но если Б. Бородова рядом поставить в виде образца, то можно и сходство уловить.