Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Почему? — спросил Инфант, подставляя быстро иссушенный губами стаканчик.

— Не знаю, — ответил я, с охоткой подливая ему. — Наверное, потому что «миссионеры» — это те, у которых «миссия» такая. А у нас никакой миссии нету. Да и скучное это дело — проповедовать. Вот увлекать собственным примером — мы можем. Более того — должны и будем!

— Каким примером? — снова спросил Инфант, потому что он все старался запомнить поподробнее.

Я пожал плечами.

— Своим примером. Гимном жизни, морем света, цветом счастья, — переврал я из классики. — Мы вообще буревестники легкости, шалопайства, безалаберности и разгильдяйства, гордо реющие над седой равниной.

— Откуда равнина взялась? — удивился Инфант.

— Ты чего, не знаешь, ты же на Среднерусской равнине живешь. Ты разве не замечал, что гор рядом нету? — подключился к образовательному процессу Илюха. — Потому что если рядом горы, то это сразу видно.

— А почему она тогда «седая»? — не сдавался Инфант.

Тут мы пригляделись к нему повнимательней: чудит — не чудит? Похоже было, что чудил.

— Да чего ему попусту объяснять, — махнул Илюха рукой на Инфанта. — Одно слово — «жирный пингвин». А вдобавок — и «глупая гагара».

Тут Инфант совсем растерялся, особенно от «гагары». И мне пришлось проявить с ним солидарность.

— Я тоже никогда не знал, кто такая гагара, — признался я.

— Это потому, что ты на море дольше одного отпуска не жил. Вот в прибрежных птицах и не разбираешься, — объяснил мне Илюха. — В отличие от Максима Горького, который, чуть что не так, сразу на остров Капри сматывался. Я там был, там гагар — не сосчитать.

И тут мы обнаружили, что бутылка распита.

— Быстро, однако, — удивились мы одновременно.

— Ну что, а не пора ли нам внутрь? — предложил Илюха, потому что изнутри уже раздавались энтузиазм и сумятица. И мы двинулись в самую их гущу.

Но в гущу нас так сразу не пустили. Трое натренированных на беспорядки женщин энергично преградили нам путь. Мы и не пытались пробиться через них, а даже если бы и попытались, все равно бы нам не удалось.

Взамен мы прибегли к дипломатии, выдвинув на передний фронт меня. Так как я в Инфантовом опекунском совете (напомню, для тех, кто подзабыл) отвечал именно за дипломатию в разных ее жизненных проявлениях.

— Ребята, — обратился я по-мужски к физически натренированным девушкам. Что само по себе должно было смягчить их суровые феминистские активно-лесбиянские сердца. — У меня вон там, за углом, автомобиль заводиться перестал. Такое ощущение, что форсунка в карбюраторе засорилась, а как ее открутить и промыть, я не знаю. Не подскажете?

Ведь в общении главное что? Главное — найти общую тему, потому что люди именно общими темами соприкасаются и роднятся. Вот я и нащупывал здоровую мужскую тему для здоровых феминисток. И похоже, с первого раза нащупал и попал в нее без промаха, как ворошиловский стрелок.

— Да ты сначала весь карбюратор сними и разбери его, — пожалела меня одна из мастеровитых девушек. — Это не сложно, там главное, чтобы штуцер от прокладки отсоединить. Но для этого ты… — и тут пошли такие специальные термины, с которыми из всех знакомых мне людей только один Инфант мог справиться.

Вот я его и подключил. Они даже отошли в сторонку, чтобы не мешать никому своими терминами. И завязался промеж них, по всему похоже, дельный, только им двоим доступный технический диалог.

— Да, надо было иномарку покупать, хотя бы поношенную, — признался я другой сторожившей вход феминистке. — Потому что с нашими машинами только дырки в бюджете проедать. Я вообще немного получаю, а к тому же совсем не умею с деньгами разумно обращаться. Все время мне кажется, что их у меня больше, чем на самом деле, вот и сберечь ничего не удается. Надо бы бережливо к деньгам относиться, распределять их как-то правильно, инвестировать разумно, а то они все прямо как сквозь пальцы просачиваются. Кто б правильную систему экономии подсказал? А то я сам, боюсь, не справлюсь.

— Да, у меня так тоже было, — призналась одна из двух оставшихся на стреме качков. Для которой, похоже, поднятая тема оказалась близкой и небезразличной. Потому что иная феминистка, как известно, вообще ни в чем не уступает парням, тем более в вопросах ведения материального, экономического хозяйства.

— Тут дело в строгом соблюдении баланса бюджета. Главное — не брать бессрочные кредиты, а если и берешь, то не выше чем полпункта от базового рейта. Потому что тогда еженедельный баланс калькулируется по формуле…

В общем, тут я понял, что пора ее свести с Илюхой. Который по всей этой экономической фигне, по балансам, рейтам и пунктам, оказывался для нее значительно более близким человеком, чем я. И они, похоже, понравились друг другу, когда в сторонку отошли и начали по душам отношение к балансам выяснять.

А мне оставалось растопить последнюю, самую натренированную подругу, которую я и растопил, как паровозная топка растапливает залетевшую в нее сдуру снежинку.

— Знаешь, — подошел я к ней на близкое расстояние, — у меня вообще этап сейчас неудачный такой… Вообще все хреново. Наталья, жена моя, уже второй год от меня не кончает никак. Вот я за советом к вам и пришел, может, насоветуете чего. Вы ведь в этом деликатном деле наверняка сечете неслабо.

Она посмотрела на меня недоверчиво, мол, чего это я так не стесняюсь с сокровенным?

— Да понимаешь, — объяснил я, — что только не пробовал, и так, и эдак, а она все тужится, Наталья моя, и не кончает. И вижу по глазам, как тяжело ей, да и мне несладко. А кому было бы сладко? — попросил я женского сочувствия, но феминистка продолжала тыриться на меня подозрительным взглядом. — Понимаешь, сухая она все время, Наталья-то, — подкинул я стражнице еще одну знакомую проблему. Потому что про разные засушливые места она должна была близко к сердцу принимать. — Как ни берусь, чем ни разбавляю, ничего не получается. Даже любрикант германский, который на вкус клубникой отдает, и тот не помогает.

— Да, было у меня такое, — призналась наконец она. — Очень похожие симптомы. Это ты точно заметил, когда без смазки, тогда оно — хуже пытки. Помню, один раз я аж извелась вся — и тем, и этим, и никак! А она, голубка, все волнуется в моих руках, нервничает, ладонями, как крылами, по подушке бьет…

— Я никогда о Наталье так образно не думал, — задумался я о своей жизни с Натальей. — Как о голубке… нет, никогда! И что у нее ладони, как крылья, мне тоже невдомек было. А вообще-то какой точный образ: городская птица с крылами. И красивый, — перешел я на комплимент.