Женщина с мужчиной и снова с женщиной
Шрифт:
И я оставил глаз, каким он был от природы. Ну подумаешь, блестящий жизнью глаз… И не такое бывает среди бойцов из очень горячих точек.
— Надо бы разорвать ворот рубашки. Так, чтобы верхние пуговицы с мясом отлетели до середины груди, — продолжал искать я в Илюхе достоверный образ бойца, отрывая пуговицы. — Да и рубашка должна быть навыпуск. Как вы думаете?
— Все же он должен быть раненым корсаром, — продолжал упрямо гнуть свою линию Инфант. — Давай его раним.
Я снова подумал, прикинул. По всему выходило, что Инфант был не так уж не прав.
— Действительно,
— Осколок чего? — задал законный вопрос Илюха, и мы все задумались. Потому что каких только осколков не бывает в современных арсеналах. И любой из них может при случае залететь в бедро.
— Шрапнели, — предложила девушка, которая вот так, запросто становилась соучастницей нашей незамысловатой инсценировки. То есть прямо на глазах изменяла своей феминистской партии. А значит, я со спокойной совестью мог задействовать ее в инсценировке.
— Подставь плечо, — попросил я ее.
И она его мне подставила. У нее оказалось небольшое, приятное, но крепкое плечико надежной по жизни женщины. На такое плечо вообще приятно опираться, тем более с мыслью, что оно не подведет.
— Б.Б., — передал я плечо Илюхе, — попробуй опору. Костыля ведь у нас нет, вот тебя и выведет на сцену твоя боевая подруга.
— Я что, тоже из горячей точки? — поинтересовалась девушка, с ходу входя в роль.
— Ты из прифронтовой полосы, — напутствовал ее я.
— И куда нам вдвоем идти? На сцену, что ли? — попытался сориентироваться в зале Илюха.
Тут я развел руками: мол, куда же еще? Мол, извини, друг, но больше тебе идти некуда.
— Там ведь Маня в президиуме, вот и увлеки ее огневой речью.
— Речью? — повторил за мной Илюха. — Вообще-то я не готовился сегодня выступать. Хотя, — он задумался на секунду, — мне всегда есть чем поделиться с заполненной аудиторией, особенно с такой внимательной. Может быть, не очень огненно, но как раз по теме.
— Главное, не вступай в дискуссию, — напутствовал я его перед стартом. — Главное, Маню уведи за собой. И помни, ты из горячих точек, вот и веди себя соответственно, с достоинством. И не разменивайся по пустякам.
— Старикашка, как говорили древние индусы: доверяй тому, кому доверил, — зачем-то вспомнил про индусов Илюха. — И вообще, по-польски тебе скажу: не бжи, матрос ребенка не обидит. Слушай, — сменил он тему, — а Маня меня точно не узнает?
— Не волнуйся, — заверил я его. — Ты сильно загримирован, и вообще, человека, как известно, по одежде встречают. Вон Золушку даже ее родная мачеха на балу не узнала, а там вся разница лишь в хрустальных туфельках была. А ты по сравнению с Золушкой просто мастер камуфляжа.
— Да-да, — согласился Инфант, — ты просто сливаешься с окружающей средой.
— Ну и ладненько, — удовлетворился Илюха. — Давай, прифронтовая подруга, подставляй свое надежное тело под мое изуродованное шрапнелью бедро. Пойдем твою Маню уводить от несчастной рассудком Жеки. Тебя не смущает, что ты еще и Манина прифронтовая подруга?
— Это-то как раз нормально. Даже прикольно. Я вот только не уверена, что ты ее уведешь. Ты сам-то что думаешь? Справишься? — спросила
девушка, пристраиваясь плечом под Илюхино тело.— Ха, — самоуверенно подтвердил Илюха. — Ты же слышала, что про нас тут со сцены говорили.
— А придумал уже, про что твоя речь будет? — протянул наполненный стаканчик раненому бойцу Инфант.
Но Б. Бородов с ответом не спешил. Сначала он зарядился несколькими глотками и лишь потом поднял на нас свой единственный, поразительно светлый глаз.
— Да само польется, — уверенно вымолвил он и хлопнул нас с Инфантом по плечам.
Я лишь кивнул в ответ, благословляя. Потому что если я и был в ком-нибудь когда-нибудь уверен, кроме себя, так это в подпитом БелоБородове. Парень в правильном алкогольном состоянии чудеса мог творить.
И они пошли — сильно хромающий бедром Илюха и поддерживающая его телом верная боевая подруга. Они неспешно двигались по проходу, оставляя ряд за рядом позади себя, и ряды замирали и, замеревшие, провожали их повлажневшими взглядами.
Потому что феминистки, они, может быть, и тверды сердцем, но все равно — бабы. И как их может не тронуть прифронтовая верность женщины? Пусть и по отношению к мужчине.
— Можно слово сказать? — скромно попросил раненый у президиума, осматривая при этом каждую заседающую в нем женщину своим пронзительно живым вторым, пока еще не выбитым, глазом. Фокусируя его острее всего на Мане.
Ну как президиум мог отказать бойцу из очевидной горячей точки? И он не отказал.
Потом этот боец долго влезал на пьедестал, уж очень мешало поврежденное шрапнелью бедро. Хотя мужественная подруга и помогала вовсю, не щадя своего плеча.
Наконец Илюха возвысился над трибуной, окинул взглядом неутомимого глаза зал, задерживаясь на отдельных, особенно миловидных женственных лицах. Затем он с явным усилием перенес упор своего тела с девушки на трибуну и отстранил девушку. Мол, иди, отдохни от прифронтовой полосы, спасибо за все.
Та тоже мельком осмотрела помещение, хотя, в отличие от бойца, ничего не выискивала в нем, ничего не отделяла. Видимо, если она и вправду интересовалась феминизмом — то только феминизмом. Лесбиянством в ней и не пахло.
«Надо будет ей все же дозвониться», — подумал я в очередной раз.
— Друзья, подруги, — проговорил, оставшись один на сцене, боец Б.Б. — Я только что вернулся из горячих точек. Не буду сейчас об этом, скажу только, что там действительно горячо. В смысле, жарко. Так жарко, что даже губы сохнут и пить хочется постоянно.
В зале раздался вздох сочувствия, даже Инфант присоединился к нему своим громким тяжелым дыханием.
— Но сейчас я про другое. Я хочу передать привет вашей прогрессивной организации сексуального меньшинства от нашей прогрессивной организации сексуального большинства. От дружественной организации, братской, которая направила меня, чтобы выразить солидарность с вашими, понятными нашему сердцу, чаяниями.
Зал наполнился потрясающей тишиной. Что скажет еще этот мужественный человек с перевязанным галстуком глазом? Какие найдет слова поддержки? Какими поделится знаниями?