Женщина-врач

— А отказать вы не могли?

— Только если бы сам отказался от катания. Но я не мог, я должен был поехать! Лыжный спорт — это моя жизнь! Он для меня все! К тому же я буду выступать за сборную Швейцарии на следующих Олимпийских играх. — Он встал и прошелся по комнате. — Подумать только! Если бы я не участвовал в соревнованиях в Хэмпстед-Хит два года назад, я бы никогда не встретил ее!

— Меня не интересуют такие подробности, — сухо заметила Лесли. — Мне только очень жаль, что вам пришлось привезти миссис Редвуд сюда.

— А что еще я мог сделать? Когда мы съезжали с Вейсхорна, ей стало плохо, и мне пришлось на руках нести ее в Арозу. На это ушло несколько часов! Единственное, куда я мог ее доставить, это к мужу — ведь у нее больше никого нет.

— У нее есть вы.

— Между мной и миссис Редвуд не было ничего такого, о чем вы подумали. Я знаю, так думаете не только вы, но и все англичане в отеле. Но повторяю, между нами ничего нет!

Лесли собрала свои бумаги.

— Если вы позволите…

— Нет, постойте! Вы должны меня выслушать! Я не могу позволить, чтобы мое имя было опорочено слухами! Если его коснется скандал, меня исключат из олимпийской сборной. Вы же доктор и должны хорошо разбираться в людях! Вы же видите, что я не лгу! Говорю вам, между мной и Деборой ничего не было! Да, она влюблена в меня, но я не питаю к ней ответных чувств. Вы даже представить себе не можете, сколько горя я по ее вине натерпелся! Она и слушать не хотела, когда я попросил ее оставить меня в покое. Она просто без ума от меня, потому что я — чемпион!

К чувству гордости, с какой он произнес эти слова, примешивалась досада за то, что он попал в неловкое положение, и Лесли вдруг поймала себя на мысли, что верит ему.

— Боюсь, дела обстоят довольно скверно. Я попробую поговорить с доктором Редвудом.

— Я бы сам хотел увидеться с ним и объяснить, какие чувства испытываю к его жене.

— Боюсь, доктор Редвуд не оценит ваших признаний. — Лесли подошла к двери. — Я попрошу кого-нибудь из сестер проводить вас в вашу комнату. Вы можете переночевать сегодня в клинике, но утром вам лучше уехать.

Только перед самым рассветом Лесли оставила рентгенологическое отделение, пришла наконец к себе и легла в постель. Но, несмотря на сильную усталость, так и не смогла уснуть.

С первыми лучами солнца она встала и приготовила себе крепкий кофе. Когда Бобби ушел в школу, она почувствовала некоторое облегчение и, наспех позавтракав, отправилась делать утренний обход и только потом заглянула в отдельную палату на втором этаже, где лежала Дебора Редвуд.

При ярком свете утреннего солнца она изучала лицо жены Филипа. Как жестоко обошлись годы с этой женщиной! Роскошные длинные волосы утратили свой блеск, красные губы казались слишком пухлыми на этом исхудалом, изнуренном лице, выпирающие углами кости портили это некогда очаровательное и полное жизни тело. Только голос этой женщины остался прежним — нежным и спокойным, все с теми же протяжными саркастическими нотками, снова и снова заставлявшими Лесли почувствовать себя самой юной из медперсонала.

— Что я вижу! Доктор-женщина в мавзолее Филипа! Вот уж не думала, что доживу до такого дня! Впрочем, мои дни теперь, похоже, и впрямь сочтены. Сколько мне осталось?

— Еще многие и многие годы. — Лесли взяла ее руку, чтобы пощупать пульс.

— Где Филип?

— У рентгенолога. Но вам нельзя больше разговаривать. Вы должны лежать спокойно.

— А я думала, мой муж сам будет лечить меня.

— Так и есть. Он ваш лечащий врач. По его личной просьбе вы окружены повышенным вниманием и заботой.

— Пытаетесь пристыдить меня? Не выйдет! Мне ни капельки не стыдно, и в следующий раз, как только представится случай, я, не раздумывая, поступлю точно так же.

Она попыталась сесть, и Лесли пришлось уложить ее силой.

— Пожалуйста, миссис Редвуд, вам нельзя волноваться!

— Хотите сказать, что я должна лежать здесь как бревно? Я бросила Филипа и теперь не могу здесь оставаться!

Она снова попыталась подняться, но Лесли крепко держала ее. После недолгих усилий она упала на подушки и закрыла глаза:

— Что толку бороться? У меня нет больше сил!

— Через несколько недель силы к вам вернутся и вам станет лучше. Поверьте, для вас не должно быть ничего дороже здоровья. А если вы будете попусту сопротивляться, вы не поправитесь.

Несколько минут длилось молчание, наконец Дебора спросила:

— Меня будут оперировать?

— Не знаю. Доктор Редвуд сообщит вам, как только это станет ясно.

— У меня ведь туберкулез? Да?

— Да. Не понимаю, почему вы до сих пор не обратились к врачу?

— Не люблю врачей.

— Но у вас муж врач!

— В этом и кроется причина!

Голос ее сорвался, и она закашлялась. Лесли достала из тумбочки бумажный платок.

— Когда откашляетесь, бросьте платок в мешок рядом с постелью — это снижает риск распространения микробов.

Женщина зашлась в судорожном приступе кашля, и платок тотчас же окрасился кровью.

Лесли встала:

— Я пришлю вам сиделку.

— Не уходите! — слабо выдохнула Дебора. — Я умираю!

— Не говорите чепухи!

Тем не менее Лесли села и снова заговорила. Она не знала, сколько прошло времени — ей показалось, что целая вечность, — когда наконец открылась дверь и в палату вошел Филип.

— Здравствуй, Дебора. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо.

Лесли хотела было подняться и уйти, но Редвуд, бросив на нее суровый взгляд, покачал головой.

— Мне очень жаль, что я навязываюсь тебе, — заговорила Дебора. — Тебе это, наверное, неприятно?

— Было бы хуже для нас обоих, если бы ты попала к другому врачу. В конце концов, ты все еще моя жена.

— Вот как?

Он покраснел.

— Рад, что ты не утратила своего сарказма. Такие вещи обычно свидетельствуют о том, что пациент идет на поправку.

— А я твой пациент? Как это неэтично, Филип! Ты ведь терпеть не можешь, когда нарушают этику!

Редвуд демонстративно уткнулся взглядом в бумаги, которые держал в руке, потом сказал:

— Дебора, ты серьезно больна, и я не вижу смысла скрывать от тебя правду.