Женщины его жизни

– Мне ничего не нужно от тебя, папа. – Нелегко было отстаивать свои убеждения.

Филип вспомнил знаменитую фразу Тома Хейдена, председателя ассоциации «Студенты за демократическое общество»: «Борьба идет уже не между хозяином и работником, а между капиталистом и его сыном, не желающим унаследовать отцовское дело». Он процитировал ее Бруно.

– В этом смысл твоего отказа? – допытывался Филипп.

– Трудно прийти к пониманию, – не смутился Бруно, – если говорить на разных языках, рассуждать на основе противоположных принципов и не иметь уважения к чужому мнению.

– Я тебе предлагаю империю на серебряном блюде, – Филип рассуждал с нетерпимостью фаворита, которому навязывает инициативу какой-то аутсайдер, – а ты морочишь мне голову своими утопиями. Чего ты в конце концов добиваешься?

– Ничего, – холодно ответил Бруно. – Совершенно ничего.

Филип вытер лоб салфеткой. Опять он чувствовал себя преданным своим единственным сыном.

– «Ничего» – дурацкое слово! – вскричал он в сердцах. – Человек не может ничего не желать от жизни.

– Я ничего не хочу от тебя, папа, а это другое дело. – Бруно говорил спокойно, чтобы дать отцу понять, что не возмущение и не ненависть движут им. – Я кое-чего жду от жизни, но хочу добиться этого сам.

– Это законное желание, – осмелилась подать голос Мэри-Джейн.

Филип смерил ее презрительным взглядом. Он вдруг как будто еще больше постарел.

– Как ты можешь утверждать подобный вздор, когда в жизни еще пальцем о палец не ударил, если не считать учебы?

– Это не совсем так, – поправил его Бруно. – Наследство баронов Монреале приносит хороший доход, особенно благодаря заслугам Кало, хотя я тоже принимаю участие в управлении имением.

Опять и опять в самые трудные минуты жизни Филипа настигал все тот же кошмар: этот проклятый остров, это имя, ставшее для него источником терзаний, весь этот никчемный, вырождающийся мир, который ему хотелось уничтожить, растоптать, стереть с лица земли.

– Сицилия! Монреале! – сплюнул он с презрением. – Призраки, сказки для детишек. Мой единственный сын одержим бесплодной иллюзией. Да чего стоит состояние Монреале в сравнении с богатством Брайанов?

– Я верю в эту иллюзию, – со спокойной улыбкой возразил Бруно.

– Ты можешь себе это позволить, – саркастически фыркнул Филип. – Ты же не воевал, ты жил на всем готовеньком. Как сыр в масле катался.

– Вот и пора мне выбираться из золотой клетки.

Он мог бы рассказать, что ему пришлось пережить, когда умерла его мать, раскрыть тайну гибели деда, убитого у него на глазах, но сумел сдержаться, сохранив молчание и невозмутимость.

– Подумай хорошенько, – угрожающе заговорил Филип. – Наше состояние – плод трудов пяти поколений. И вот теперь ты отказываешься взять ответственность на себя. Это недостойное поведение.

– Мне очень жаль, папа, – ответил Бруно, поднимаясь из-за стола. – Уже довольно поздно, и, мне кажется, нет смысла продолжать спор, который ни к чему не приведет. Ты хочешь, чтобы я стартовал с пьедестала, построенного пятью поколениями Брайанов, я же хочу начать с нуля. Я уважаю твое мнение, хотя и не разделяю его, но надеюсь, что в один прекрасный день ты сумеешь меня понять.

Филип тоже встал.

– Хорошо, сынок. Это твое последнее слово? – спросил он.

– Это мое последнее слово.

– Я не одобряю твоего выбора, – подытожил Филип, – но мне придется принять его к сведению. Знай, однако, что с этой минуты ты больше не являешься членом семьи Брайан. – Его голос был пронизан горечью и гневом. – Что бы ни случилось, не проси у меня помощи. От меня ты больше ничего не получишь.

– Мне очень жаль, папа. – Бруно протянул руку, но Филип отвернулся, чтобы ее не видеть.

Мэри-Джейн обняла его.

– Опомнись, Бруно, подумай хорошенько, – прошептала она ему на ухо. – Я помогу вам помириться.

– Ты очень добра, Мэри-Джейн, – он поцеловал ее в обе щеки и ушел.

Репортер бросился к ближайшему телефону и с ходу продиктовал историю о полном разрыве отношений между отцом и сыном в семье Брайан. На следующий день сенсационное известие фигурировало на видном месте в разделах экономической и светской хроники.

НЕФТЯНАЯ СДЕЛКА

Солнце садилось над заливом Сан-Франциско, окрасив бухту в золотые и пурпурные тона. Воздух был напоен дыханием Тихого океана. Юсеф, Бруно и Кало ехали на «Престон-Таккере» дяди Джорджа, построенном в Чикаго на заводе, выпускавшем двигатели для штурмовой авиации. Несмотря на горькое расставание с отцом, Бруно чувствовал себя счастливым. Перед ним была вся жизнь, в голове теснилось множество смутных планов, которые рано или поздно предстояло осуществить. Сенатор не стал ни критиковать, ни поддерживать его решение, он просто принял его к сведению, верный своему принципу, согласно которому каждый волен выбирать свою дорогу.

– Чувствуешь запах дома? – вопрос был обращен к Кало.

– Апельсины – они везде апельсины, – ответил великан, – но таких, как на Сицилии, нигде нет.

Они пересекали Орандж-кантри, красивый и радостный край апельсиновых рощ.

Мощный автомобиль уверенно держал путь на Беркли. За рулем сидел Бруно. Юсефу пейзаж казался неотразимо прекрасным: он никогда не видел Сицилии, этой жемчужины Средиземноморья, и ему не с чем было сравнивать, кроме как с морем золотого песка Аравийской пустыни. Вспомнив о ней, он ощутил тоску по дому и с радостью подумал о скором возвращении в Абу-Даби. Потом его красивое и серьезное лицо омрачилось. Ему было жаль, что друг так и не сумел прийти к соглашению с отцом.

К обсуждению главной темы, о которой молчали всю дорогу, друзья приступили, вернувшись в квартиру Бруно.

– Ты хоть знаешь, с чего начать? – по-американски, прямо в лоб, без предварительной подготовки спросил Юсеф.

– Нет, – ответил Бруно с напускным равнодушием.

– Ты выбрал самый трудный путь, – заметил арабский юноша.

Кало налил виски для Бруно и апельсинового сока для Юсефа.

– Я тоже так думаю, – согласился Барон, кивнув головой, – но я верю в древний лозунг моих предков: «Каждый сам кузнец своего счастья». Я должен сам знать, чего я стою.

– От скромности ты не умрешь, – усмехнулся Юсеф. – Будем надеяться, что судьба проявит к тебе благосклонность.

– Многие начинают, имея за душой гораздо меньше, и добиваются успеха.

Бруно знал, что может рассчитывать на безоговорочную поддержку дяди Джорджа, у него был диплом по экономике, а на Сицилии – состояние, способное обеспечить ему приличный доход.

– Да сохранит тебя Аллах, – торжественно провозгласил Юсеф. Он говорил грустно, словно прощаясь. Друзьям действительно предстояла разлука после стольких лет, проведенных вместе. Адмад Юсеф должен был вернуться в Абу-Даби, Бруно с помощью Кало уже паковал чемоданы, чтобы ехать на Сицилию. Он заслужил короткий отпуск, хотя и отказался от сказочного путешествия через семь морей, предложенного ему Филипом.