Женщины

— Пью.

— Алкоголя тут полно, — сказала Этель. — Смотри в оба. И мой тебе совет — будь осторожна. Я не пью, но и не осуждаю. Живи здесь и сейчас. Делай что хочешь, если это поможет пережить ночь.

Этель встала и протянула Фрэнки руку:

— Давай, поднимайся, лейтенант, отряхнись и приведи себя в порядок, сейчас мы набьем животы, а потом хорошенько оттянемся в клубе. Ты только что пережила свой первый МАСПОТ.

Фрэнки впервые видела, чтобы человек ел так быстро. Этель походила на гиену, которая глотает добычу, видя, как приближаются хищники.

Наконец Этель отодвинула пустую тарелку и сказала:

— Я хочу танцевать. Пойдем?

Фрэнки посмотрела на недоеденный солсбери-стейк с коричневым соусом [14] и переваренной зеленой фасолью. И зачем она съела так много пюре?

— Танцевать?

Какие могут быть танцы? В животе бурлило. Она никак не могла переварить ни ужасов, которые видела, ни свою никчемность. Ей было стыдно и плохо. Она поднялась со стула.

В столовой было полно солдат в перепачканной кровью форме. Она удивилась, как громко они болтают и как много смеются. Она не понимала, как человек, прошедший через МАСПОТ, может так быстро о нем забыть.

14

Солсбери-стейк, «стейк для бедняков», — по сути, обычная котлета, имитирующая по форме стейк; коричневый соус — классика французской кухни, соус на основе мясного бульона.

Они с Этель вышли из столовой. Проходя мимо сцены, Этель рассказала о рождественском концерте в Кути, когда войска развлекал сам Боб Хоуп [15] .

— Я отправила фотографию с Хоупом отцу. Он повесил ее в амбаре и теперь всем рассказывает, что его дочка спасает жизни…

Фрэнки не слушала. Ей хотелось побыть одной. Она начала сворачивать к бараку. Этель схватила ее за руку, словно прочитав мысли:

— Погоди, Фрэнк.

Когда они подошли к клубу, Этель отодвинула занавеску, и бряцанье бусин заполнило тишину между песнями.

15

Боб Хоуп (настоящее имя Лесли Хоуп, 1903–2003) — американский комик, обладатель пяти премий «Оскар», часто выступал перед американскими солдатами в зонах военных конфликтов.

Внутри было ни сесть ни встать — столько набилось народу. Мужчины, сгрудившись в небольшие компании, курили, разговаривали и пили. На полу валялся выпуск «Звезд и полос» [16] , на первой полосе — заголовок: «Линия Макнамары укреплена вдоль ДМЗ». Воздух был серым от дыма.

Как они могут стоять здесь, курить и пить, будто ничего не случилось? У кого-то на волосах еще осталась кровь.

— Ого, Фрэнк. Ты дышишь как арабский скакун. Танцев не будет, я поняла. Пойдем. — Этель схватила две холодные банки кока-колы и направилась к выходу.

16

Stars & Stripes — ежедневная газета Министерства обороны США, предназначена для военного контингента за пределами страны, также это неофициальное название национального флага США.

— Эй, красотки, не уходите! — крикнул кто-то из толпы.

— Вы что, обиделись?

— Я даже штаны надену. Возвращайтесь.

Обогнув туалеты и пустые душевые кабинки, девушки подошли к баракам.

Этель открыла дверь и почти силой заставила Фрэнки подняться в темную, сырую и вонючую комнату.

Она включила свет и, взяв Фрэнки за плечи, посадила на койку.

— Я вся пропахла кровью, — сказала Фрэнки.

— Да и выглядишь так себе. Тут всегда так.

— Мне нужно в душ.

Этель протянула ей банку колы. Так они и сидели бок о бок, плечом к плечу.

Фрэнки посмотрела на фотографии фермы и лошадей над койкой Этель и ощутила легкий укол грусти.

— Мы с братом как-то раз катались на лошадях. Мне очень понравилось.

— Первая лошадь у меня появилась в четыре. Каурый Честер, — сказала Этель. — Мама запрягала Честера, сажала меня на спину, и мы катались по саду. Я до сих пор об этом вспоминаю.

— Она…

— Умерла. Рак груди. Только не надо меня жалеть. Давай без соплей. Сколько тебе лет, Фрэнк?

— Двадцать один.

Этель мотнула головой и присвистнула:

— Двадцать один. Черт, уже и не помню, когда это было. Мне двадцать пять.

— Ого, — сказала Фрэнки.

— Думала, больше? Здесь год идет за десять, Фрэнк. А это мой второй контракт. К концу службы у меня сядет зрение и вырастут волосы на подбородке, вот увидишь. — Этель зажгла сигарету.

Комнату окутал сизый дым, Фрэнки вспомнила маму, и ей стало чуть легче.

— А где Барб?

— Сегодня привезли мальчика из ее города. Поджаренный, как цыпленок в масле. Тяжелый случай. Уж поверь, она от него не отходит.

— Цыпленок в масле?

— Весь в ожогах. Знаю-знаю, сравнение так себе. Но ты быстро привыкнешь, Фрэнк. Мы смеемся, чтобы не плакать.

Фрэнки едва ли могла это понять.

— Кажется, я не нравлюсь Барб, — сказала Фрэнки. — Не могу ее винить.

— Дело не в тебе, Фрэнк. Барб пришлось нелегко.

— Почему?

Этель удивленно посмотрела на нее:

— Ты же заметила, какого она цвета?

Фрэнки покраснела. В школе Святой Бернадетты чернокожие девочки не учились, они не ходили в церковь Святого Михаила и не жили на бульваре Оушен. Ни в женском клубе, ни в колледже она их тоже не видела. Почему?

— Да, но…

— Но все, Фрэнк. Давай остановимся на том, что Барб сильно устает, и закроем тему. Она одна из лучших операционных медсестер на свете. — Этель обняла Фрэнки. — Слушай, я хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Мы все через это прошли. Ты думаешь, что облажалась, приехав сюда, думаешь, тебе здесь не место. Но послушай меня, девочка. Неважно, где ты родилась, в какой семье выросла и в какого бога веришь. Если ты здесь, ты с нами, а мы с тобой.

Фрэнки легла на койку, волосы были еще влажные после едва теплого душа. Она лежала и смотрела в потолок. Прошло несколько часов, но она так и не заснула.

Боль пульсировала в стертых до пузырей ногах. Мерный храп Барб, словно шум океанских волн, заполнял собой всю комнату. Где-то вдалеке слышались выстрелы. Этель ворочалась во сне, и ее кровать жутко скрипела.

В голове Фрэнки, как в калейдоскопе, мелькали ужасные картинки. Оторванные конечности, пустые взгляды, целые реки крови и множество зияющих ран. Молодой солдат кричит и зовет маму.

Ей нужно в туалет. Может, разбудить кого-то из соседок, чтобы не идти одной?

Нет. Уж точно не после такого дня.

Она откинула одеяло, выбралась из постели.

На полу что-то зашуршало, но ей было все равно. Что такое крысы после сегодняшнего дня?

Она натянула форму, сунула ноги в ботинки и тут же снова почувствовала каждую мозоль.

В лагере было тихо. Лишь вдалеке слышались отдельные выстрелы, где-то жужжал двигатель (а может, генератор) и очень тихо играла музыка. Наверное, кто-то слушал радио.

Она знала, что выходить одной опасно. «Не все солдаты джентльмены», — сказала Этель, напомнив Фрэнки, что армия не так уж отличается от обычной жизни.