Женское нестроение
Шрифт:
Эти спокойныя, скромныя слова русской двушки-революціонерки были произнесены почти что подъ вислицею: это послднее слово подсудимой Софьи Перовской въ отвтъ на обвинительную рчь Муравьева, по длу 1-го марта. Въ половин девяностыхъ годовъ я имлъ случай познакомиться съ старымъ свитскимъ генераломъ, который допрашивалъ Перовскую. Этотъ человкъ пропустилъ сквозь свои руки сотни, если не тысячи, борцовъ русскаго освободительнаго движенія, смотрлъ на нихъ съ чиновнаго высока, равнодушно-злобно, какъ на беззащитнаго врага, подлежащаго, сколько онъ тамъ ни барахтайся, роковому, непремнному растоптанію. Но Перовскую онъ уважалъ.
— За что?
Генералъ долго молчалъ, потомъ признался:
— Ужъ очень она насъ презирала. Другія ненавидли, a эта презирала.
Мужество сознательнаго энтузіазма борьбы и презрнія къ врагу не оставило Перовскую до роковой петли. Ужасный экзаменъ смертной казни былъ ею выдержанъ съ безпримрнымъ мужествомъ. Почти неслыхавная вещь произошла: вс казнимые, какъ бы храбро ни встрчали конецъ свой, блднютъ на эшафот, a Софья Перовская вдругъ загорлась румянцемъ, точно невста предъ алтаремъ.
Софья Перовская — заключительное по энергіи слово того политическаго энтузіазма, въ которомъ жила и которымъ жила женщина семидесятыхъ годовъ. Лучшую
Женщины чайковцевъ, женщины долгушинцевъ, женщины нечаевскаго дла… Но первымъ политическимъ процессомъ, который потрясъ общество зрлищемъ именно женской революціонной готовности, остается все-таки «дло пятидесяти», съ шестнадцатью обвиняемыми женщинами. Изъ нихъ шесть пошло на каторгу, дв — въ рабочій домъ, a остальныя — въ Сибирь на поселеніе.
Глазамъ не врю —На казнь идти и гимны птьИ въ пасть некормленному зврюБезъ содроганія глядть!Это мрачное нзумленіе майковскаго Деція охватило всю старую Россію, когда предъ нею, какъ восторженно разсказываетъ Степнякъ, «лучезарныя фигуры двушекъ, съ спокойнымъ взоромъ и съ дтски безмятежной улыбкой на устахъ, прошли туда, откуда нтъ возврата, гд нтъ мста надежд«. Умирающій Некрасовъ послалъ участницамъ дла стихотвореніе — последній стонъ своей измученной души. Потрясенный, растерянный Полонскій явился простодушнымъ выразителемъ общественнаго смущенія, написавъ чуть ли не лучшую и самую страстную свою вещь:
Что мн она? Не жена, не любовницаИ не родная мн дочь;Такъ, отчего жъ ея доля проклятаяСпать не даетъ мн всю ночь?и т. п.
A Тургеневъ глубоко задумался и пріхалъ въ Петербургъ, чтобы присутствовать на политическомъ процесс Южно-русскаго рабочаго союза, отдленномъ отъ «дла пятидесяти» двумя мсяцами. И въ высшей степени знаменательно, что сербскій переводчикъ «Нови» не нашелъ лучшаго способа комментировать этотъ политическій романъ, какъ — приложивъ къ нему предисловіемъ послднее слово С. И. Бардиной. Впослдствіи Тургеневъ посвятилъ памяти Софьи Перовской свой знаменитый «Порогъ».
У каждаго политическаго движенія есть свои мистики. Одинъ изъ нихъ, въ глухомъ сибирскомъ городк, уврялъ меня, что для русской женской эволюціи вообще, a для революціи въ особенности, апокалипсическое имя — Софья. Оно, дйствительно, чрезвычайно часто повторяется и въ боевыхъ революціонныхъ реляціяхъ: Софья Перовская, Софья Лешернъ, Софья Бардина, Софья Гинсбургъ, и въ лтописяхъ научнаго женскаго движенія: Софья Кавелина, Софья Ковалевская. Софь Перовской, какъ террористк, суждено было взять самую высокую ноту революціоннаго діапазона. Софь Бардиной — выпало на долю суммировать причины, сдлавшія русскую женщину душою революціи. Ея знаменитое послднее слово на суд — евангеліе той «мирной культурной пропаганды», которою дышало русское освободительное движеніе до перелома, ознаменованнаго выстрломъ Вры Засуличъ. Я позволю себ напомнить два мста изъ этой общей программы, гд Софья Бардина, какъ женщина, говоритъ за женщинъ:
— Относительно семьи я также не знаю: подрываетъ ли ее тотъ общественный строй, который заставляетъ женщину бросать семью и идти для скуднаго заработка на фабрику, гд неминуемо развращаются и она, и ея дти; тотъ строй, который вынуждаетъ женщину, вслдствіе нищеты, бросаться въ проституцію и который даже санкціонируетъ эту проституцію, какъ явленіе законное и необходимое во всякомъ благоустроенномъ государств; или подрываемъ семью мы, которые стремимся искоренить эту нищету, служащую главнйшей причиной всхъ общественныхъ бдствій, въ томъ числ и разрушенія семьи?
И — конецъ рчи, который хорошо и справедливо звучитъ еще и для нашихъ дней:
— Наступитъ день, когда даже и наше сонное и лнивое общество проснется и стыдно ему станетъ, что оно такъ долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, вырывать y себя своихъ братьевъ, сестеръ и дочерей и губить ихъ за одну только свободную исповдь своихъ убжденій! И тогда оно отомститъ за нашу гибель… Преслдуйте насъ — за вами пока матеріальная сила, господа; но за нами сила нравственная, сила историческаго прогресса, сила идеи, a идеи — увы! — на штыки не улавливаются!
Бардина, безъ ложной скромности, могла бы прибавить:
— A не улавливаютея идеи на штыки потому, что мы идемъ на штыки за идеи! И идемъ не однажды, не случайно, не мгновеннымъ
порывомъ и вдохновеніемъ страсти, но изо дня въ день, годъ за годомъ, всю свою жизнь!Для всхъ этихъ женщинъ, покуда он въ Россіи, жизнь длится на тюрьму и дятельность. Если он не въ тюрьм, значитъ — он агитируютъ. Если он не агитируютъ, значитъ, он въ тюрьм. Какой фантастическій романъ можетъ сравниться съ біографіей Перовской, съ ея арестами, побгами, переодваніями, отчаянною работою въ подкопахъ, тюрьмами и перелетами изъ конца въ конецъ по Россіи? Но вдь Перовская — только наиболе типическая индивидуальность, боле или мене такъ жили вс ея подруги по длу. Ихъ фанатизмъ къ работ свободы страшенъ въ своей несокрушимой гибкости, какъ клинокъ толедской стали. Когда, въ 1878 г., не удалась вооруженная попытка отбить y жандармовъ Войнаральскаго, участники покушенія гораздо больше, чмъ полиціи, боялисъ: что скажутъ женщины партіи? что скажетъ Перовская? Гартманъ съ товарищами ршили — въ случа обыска, не отдаваться живыми, похоронить себя вмст съ жандармами подъ разваливами дома. Ho y кого не дрогнетъ рука произвести самоубійственный взрывъ? Общимъ ршеніемъ выбираютъ Перовскую. Софь Лешернъ смертная казнь замнена пожизненною каторгою. Она впала въ истерику и рыдала весь день, оскорбленная, что y нея отняли честь умереть съ товарищами — Браднеромъ, Антоновымъ и Осинскимъ. Лешернъ была взята при вооруженномъ сопротивленіи. Гд женщины революціи, тамъ, посл выстрла Засуличъ, почти всегда и вооруженное сопротивленіе. Он не боялись ни боя, ни тюрьмы, ни казней. Он — «неисправимыя». Кутиновская бжитъ изъ Нерчинска. На свободу? Нтъ — только, чтобы стрлять въ генералъ-губернатора Ильяшевича. Имя Вры Засуличъ впервые мелькаетъ мимоходомъ еще въ нечаевскомъ процесс! Кто разъ появился ва роковомъ красномъ фон, остается на немъ вчно, лишь перемщаясь, какъ свтящаяся муха. Мужчины устаютъ, мужчины мняютъ мннія, мужчины иногда просятся на отдыхъ и сдаются на капитуляцію подъ милостивыя условія частныхъ амнистій. Въ женской революціи процентъ сдающихся до того ничтоженъ, что даже не легко припоминаются имена. Въ организаторскихъ създахъ 1879 года, ршившихъ судьбу Александра II, участвовали равно мужчины и женщины, но женская группа ихъ не выдлила впослдствіи ни Тихомирова въ кофточк, ни Гольденберга въ юбк. Когда женщина старой русской революціи устаетъ и не надется на свои силы, чтобы дале нести свой крестъ мести и печали, y нея одинъ выходъ — въ могилу. Бывали годы, наполненные такимъ отчаяніемъ женскимъ, что самоубійства повторялись чуть ли не эпидемически. Ужасенъ въ этомъ отношеніи некрологъ 1883-ro года, въ теченіе котораго въ Женев застрлилась Софья Бардина, въ Берн отравилась Евгенія Завадская, въ Красноярск отравиласъ Колотилова, въ Енисейск — Лидія Клейнъ, въ дом предварительнаго заключенія повсилась Настасья Осинская, сестра знаменитаго Валеріана Осинскаго, повшеннаго въ Кіев въ 1879 году — и рабочій Бочинъ въ Якутской области задушилъ Елену Южакову, въ развязк романической исторіи, что, собственно говоря, слдуетъ отнести тоже къ разряду нравственныхъ самоубійствъ. И, все-таки, опять надо сказать: женскіе нервы выдерживали борьбу съ большею выносливостью, чмъ мужскіе. Просматривая въ книг Бурцева некрологи революціи съ 1875 года по 1896 годъ, я насчиталъ 48 мужскихъ самоубійствъ на 15 женскихъ. Количество женскихъ сумасшествій относится къ мужскому, какъ 5:12. Цифры эти, конечно, далеки отъ точности и, при томъ, говорятъ только о вождяхъ, такъ сказать, объ аристократіи движенія: масса отъ нихъ ускользнула и врядъ ли поддается подсчету, — но схему отношеній он, во всякомъ случа, даютъ — и съ достаточною выразительностью. Наоборотъ, выносливость физическая, какъ и слдовало ожидать, несравненно дольше сохраняетъ мужчинъ въ тюрьм и ссылк и длаетъ боле удачными ихъ побги. Для женщины Восточная Сибирь и каторжная тюрьма — смертный приговоръ, растянутый не боле, какъ на два, на три года, много — на пять лтъ. Поразительный примръ Вры Фигнеръ, которую не могли ни заморить, ни измнить двадцать лтъ шлиссельбургской кельи, своею исключительностью только подчеркиваетъ общее правило. Уходя въ революцію, женщина твердо знала, что обрекаетъ себя на смерть скорую и неминуемую — отъ правительственной ли кары, отъ своей ли руки, что революціонная работа есть самый быстрый и врный способъ украсть y себя жизнь. Но рдко кого смущало это сознаніе. Сильные женскіе характеры встаютъ одинъ за другимъ непрерывною цпью — и не только по одиночк, a очень часто цлыми группами. Революція иметъ свои женскія династіи: сестры Фигнеръ, сестры Любатовичъ, Субботины. Разсматривая женскія революціонныя самоубійства, не трудно видть, что большинство ихъ создано или, дйствительно, такою безысходностью положенія, что только и остается — перерзать себ осколкомъ стакана сонную артерію, какъ Гинсбургъ въ Шлиссельбург, или вполн понятнымъ отчаяніемъ ранней юности. Въ 1881 году въ Красноярск повсилась семнадцатилтняя Викторія Гуковская, осужденная на поселеніе по одесскому длу въ 1879 году, когда ей было всего 14 лтъ. Не то удивительно, что ребенокъ лишилъ себя жизни, — удивительно, что онъ терплъ жизнь два года!
VII
Система «просвщеннаго абсолютизма» оказалась не по плечу русской монархіи, и въ 1887 году императоръ Александръ III написалъ на доклад графа Делянова свою знаменитую резолюцію:
— Прекращай образованіе!
Резолюція опоздала: Александръ III, съ обычною ему откровенностью, только прямо приказалъ и назвалъ по имени процессъ, длившійся уже 15 лтъ. Для мужского образованія ршительною эрою прекращенія была побда толстовской классической системы. Для женскаго — одновременное правительственное сообщеніе, направленное противъ русскихъ студентовъ въ Цюрих, отъ 21 мая 1873 года. Этотъ замчательный документъ, сохранившись для потомства, будетъ возбуждать въ грядущихъ вкахъ такое же печальное изумленіе, съ какимъ мы читаемъ «Молотъ на вдьмъ» какого-нибудь Спренглера или «Демономанію колдуній» Бодена: несокрушимый мавзолей человческаго самодурства и лукаваго суеврія! Извстно, что въ документ этомъ русскія учащіяся женщины приравнены къ проституткамъ, a двушки обвинены въ изученіи акушерства съ спеціальною цлью длать выкидыши. За неимніемъ другого авторитета къ подтвержденію этихъ сплетенъ, правительственному сообщенію пришлось ссылаться на квартирныхъ хозяекъ города Цюриха: Марта Швердлейнъ приглашена въ судьи и законодательницы нравственности! Въ политической части своей документъ гласитъ чистосердечно: не желаю студентокъ за границею, потому что ими держится революціовная почта и создается вихрь политической агитаціи. «Правителъство не можетъ допустить мысли, чтобы два-три докторскіе диплома могли искупить зло, и потому признаетъ необходимымъ положить конецъ этому ненормальному движенію».