Жестокеры

–Ты что думаешь, она тебе подружка? – насмешливо спросила Полина.

Нет, она мне не подружка. Но я не могла спокойно смотреть, как в моем присутствии доводят человека. Полина смотрела на меня и невозмутимо улыбалась.

– Твоя доброта здесь никому не нужна, дурочка! – издевательски добавила она. – Ты разве не понимаешь, что ты выглядишь смешно?

Я смотрела на ее садистскую ухмылку. Мне стало мерзко от того, что я нахожусь тут и вынуждена слушать полные яда слова такого хищного ничтожества, как она. После того как «Девушка на обочине» побывала на выставке. После всего остального, такого невероятного и волшебного, что за последнее время со мной произошло и во что я до сих пор не могла поверить, – вот после всего этого мне было еще сложнее, в разы сложнее, чем раньше.

Скелетора продолжала издевательски улыбаться. Я закрыла глаза.

«АЕК! У себя дома, в маленькой каморке, вопреки им всем и вопреки всему, вопреки себе самой ты сотворила свое первое настоящее произведение искусства. То, к которому так долго шла. Вот это важно, а не то, что сейчас здесь происходит».

И все-таки, уже тогда мысленно начиная отвязывать себя от «Искуства жить», я не могла перестать об этом думать. Я шла с работы, перешагивая через лужи, и прокручивала в голове эту неприятную сцену.

«Я понятия не имею, кто там плачет. И как-то даже меня не волнует это…»

А ведь насколько точно эта фраза выражает жизненную позицию этих странных людей! Вспоминая глаза ядовитой змеюки Полины, кривую усмешку Киры, выползшие на макушку брови глупой Эллы, я поняла, почему я так и не влилась в этот коллектив, почему наши отношения сложились именно так. Они и не могли сложиться по-другому. Коренное, непримиримое различие между нами – его можно выразить несколькими простыми словами: просто мне паршиво, если из-за меня кто-то плачет, тогда как они, странные люди, с радостью и удовольствием заставляют других проливать слезы. Ведь чужие слезы их и правда не трогают. Наоборот – вызывают желание поиздеваться и добить. Я горько усмехнулась. Эмоциональная тупость – может, в этом их счастье? Они наверняка гораздо более устойчивы, чем я. Таким, у которых непробиваемая носорожья броня, которые не чувствуют ничего, никакого стыда за свои слова и поступки, жизнь наверняка дается легче.

Но – не знаю, почему – мне было жаль их.

Я не заметила, как пришла на школьный двор. Я присела на скамейку – не хотела в очередной раз нести домой свое душевное смятение. Старенькие обои на стенах комнатки бабушки Фриды итак годами впитывали мои негативные эмоции. Я смотрела на здание школы. Уроки давно закончились, дети разошлись по домам. Только в нескольких окнах горел свет. Я подумала о том, что еще в школьные годы определились наши судьбы и то, какими мы вырастем. Все начинается в детстве: кто что пережил, передумал, перечувствовал и впитал, – то с ним на всю жизнь и останется. Таким он и будет. «Я понятия не имею, кто там плачет. И как-то даже меня не волнует это»… Я вспомнила ту милую девчушку, которая беззаботно и радостно смеялась над тем, что у меня умер отец. А ведь это и есть та исходная точка, еще в детстве – первое издевательское равнодушие к слезам того, кто плачет по твоей вине. Радостный и беззаботный смех при виде чужой душевной боли. Дальше ты уже не исправишься.

«Я понятия не имею, кто там плачет. И как-то даже меня не волнует это»…

«А вот меня, Полина, волнует, если из-за меня кто-то плачет. Это не может не волновать человека, если он – Человек».

И снова я ощутила дичайшее одиночество от этой мысли – что я одна такая в целом мире. «Единственная нормальная девочка в классе»… Но все-таки мне хотелось верить, что это не так, что не все вырастают такими, как Полина, Элла и Кира. Я как будто не могла дышать, не могла дальше жить, если бы мне пришлось думать, что все такие, как они.

Внезапно я увидела ее – Девочку с иголками. Еще издалека узнала ее фигурку и походку. Твердыми чеканными шажками, засунув руки в карманы, она приближалась ко мне. Подойдя, Лена приветственно улыбнулась и присела рядом. Помня шок моей первой с ней встречи, я инстинктивно откинулась назад и посмотрела на ее спину, прикрытую старенькой, как будто с чужого плеча, курточкой.

– Что ты тут делаешь в такое позднее время?

Девочка подняла на меня свое бледное личико.

– Ничего. Просто гуляю.

– И я тоже.

Какое-то время мы молчали. Лена продолжала время от времени пытливо на меня поглядывать. А потом опустила голову и, ковыряя прутиком землю, начала свой рассказ:

– Сегодня на большой перемене мы гуляли во дворе. И тут я увидела у себя под ногами – прямо на асфальте – земляного червяка. Утром прошел дождь. Наверно, он выгнал червяка из его подземного домика – вон в той клумбе.

Я улыбнулась. Лена посмотрела на меня серьезно и строго, и мне стало неловко за свою улыбку.

– Мне стало жалко этого земляного червяка – ведь он полз прямо по дороге, где любой мог на него наступить. Я взяла его и отнесла на клумбу. Там, в земле, ему спокойней и безопасней… – Лена запнулась. – А они… девочки… они стали смеяться надо мной… ну.. над тем, что мне жалко какого-то земляного червяка. Они показывали на меня пальцем и говорили, что теперь я грязная, чтобы я к ним не подходила … Что у меня грязные руки – ведь я его трогала… Тетя, – девочка подняла на меня глаза, – это плохо, что мне жалко земляного червяка?

Как оказалось, ее тоже, как и меня, мучили глупые вопросы, которыми большинство так называемых нормальных людей – я уверена – даже и не подумало бы озадачиться. Моя рука сама протянулась и погладила ребенка по голове.

– Я думаю, в этом нет ничего плохого – в том, что тебе жалко земляного червяка.

Какое-то время Лена обдумывала сказанные мной слова. С улыбкой я наблюдала за движениями ее мысли – они были написаны на ее лице.

«Какой хороший ребенок. Чистый и светлый. С большим добрым сердцем. Подумать только, – я снова улыбнулась, – ей жалко даже червяка! – Тут я помрачнела. – А кому-то и человека не жалко».

Я нахмурилась и подняла взгляд на тучи, бегущие по темнеющему небу.

«А ведь мы с ней удивительно похожи – с этой девочкой. Обе жалостливые, чувствительные… Со своей добротой, которая никому не нужна. Обе как ношу несем наше сиротство на земле… нашу удивительную неприкаянность,..»

Я подумала о том, как и чем я могу помочь этому ребенку. Помочь ему стало для меня насущно важным – как исправить какую-то давнюю ошибку…

– Что вам давали сегодня в школе на обед?

Девочка строго и удивленно посмотрела на меня и промолчала. Страшная догадка поразила меня.

– Ты вообще что-нибудь ела сегодня?

Лена улыбнулась.

– Тетя, мы с бабушкой живем бедно – это так. Но мы не нищие. Конечно же, мы едим каждый день. Ведь у бабушки есть ее пенсия.

Я улыбнулась.

– Можно я как-нибудь приду к вам в гости?

Лена ненадолго задумалась.

– Да. Мы с бабушкой будем очень рады. Только вы, наверно, испугаетесь того, как мы живем…

Я вспомнила свой «барак» и своих придурковатых соседей.

– Не думаю, что меня что-то испугает. Только можно тебя еще кое о чем попросить?