Жестокеры
Шрифт:
М. Кундера. Бессмертие
Однажды в городе …sk
Уже и не вспомню, зачем я вышла на улицу в то хмурое, промозглое ноябрьское утро. Шквалистый ледяной ветер пробирал до костей. Я повыше подняла воротник своего старенького пальто, но это, конечно, не могло спасти меня от пронизывающих порывов.
Пройдя несколько шагов, я заметила, что впереди, вдоль забора, огораживающего стройку, странной неустойчивой походкой, шатаясь, плетется высокий мужчина в длинном сером плаще. Сделав еще несколько шагов, он упал. Я подбежала к нему и с трудом перевернула
– В вас что, стреляли?
Раненый не отвечал. Только слабо водил глазными яблоками из стороны в сторону, избегая зрительного контакта. Я осмотрелась в поисках ближайшей телефонной будки.
– Держитесь! Я сейчас позвоню в скорую.
Несчастный, наконец, остановил на мне взгляд и слабо прохрипел:
– Не звоните… Они не приедут…
– Почему?
Он долго молчал, прежде чем ответить. Я пыталась зажать ему рану краем его плаща.
– Я им… не нравлюсь… – наконец с трудом выдохнул раненый.
Я опешила и замерла. А потом, вспыхнув от ярости, вскочила и попыталась поднять его, поставить его на ноги. Я не смогла этого сделать – слишком тяжелый. Но я упрямо тянула его за руку, и, должно быть, причиняла ему невыносимую боль, потому что раненый морщился и стонал.
– Идемте, я сама отведу вас в больницу! Только вы помогайте мне – я вас не дотащу.
Раненый застонал еще громче и, казалось, внезапно стал еще тяжелее. Он тянул меня вниз, словно огромный камень, привязанный к моей шее.
– Оставьте меня здесь. Это все… все… бесполезно…
Я все-таки смогла кое-как поставить его на ноги. Раненый обхватил меня сзади за плечи. Мы с трудом сделали несколько шагов. Точнее, я сделала несколько шагов. Последние силы покидали несчастного: он просто повис на мне и тащился за мной, волоча ноги по асфальту. Я шла, до предела напрягая каждый мускул. От неимоверных усилий, казалось, вот-вот треснет мой позвоночник. Раненый висел на моих плечах, как тяжелый-тяжелый мешок, больно придавив собой мои длинные распущенные волосы. Он сползал вниз и тянул их за собой, и я думала, что сейчас он выдернет их из моей головы! Я подняла подбородок вверх, чтобы хоть немного уменьшить это болезненное натяжение. С каждым моим шагом раненый как будто становился все тяжелее и тяжелее. Повернув голову вбок, я крикнула ему:
– Эй, вы! Не отключайтесь там! Помогайте мне вас нести!
Легче мне не стало. Может, раненый меня не слышал, может, действительно отключился. Не знаю. Но каждый шаг давался мне неимоверным трудом. Несколько раз мы падали и поднимались снова. Шапка моя сбилась на бок и держалась каким-то чудом – казалось, она вот-вот спадет с головы. Злой холодный ветер дул мне в лицо – от боли ломило скулы.
Путь показался мне бесконечным. Наверно, прошло несколько часов, прежде чем мы дошли до приемного покоя. С трудом взобравшись со своей ношей на крыльцо, я открыла дверь. Мы ввалились внутрь, упав на пол оба: я от потери сил, раненый – от потери сознания. Люди в белом не спеша вышли навстречу. С пренебрежением осмотрев раненого, они сказали мне, лежащей у их ног:
– Зачем вы принесли нам это?
И, посмотрев на мое ошарашенное лицо:
– А у вас тушь потекла!
Нахмурившись, я смотрела на их ничего не выражающие лица. Они поняли, что надо пояснить:
– Нет, лечить мы его не возьмем. Но, если хотите, мы можем его похоронить.
И начали переодеваться в черные халаты.
Все еще сидя на полу, я обхватила руками голову и сжала ее, до боли, до треска.
«ОНИ ТУТ ЧТО, С УМА ВСЕ СОШЛИ ЧТО ЛИ?»
С ужасом
смотрела я вокруг, переводя взгляд с одного равнодушного лица на другое. Я уже привыкла к тому, что в этом городе любят разыгрывать жестокий, циничный, бредовый фарс. Но то, что я видела сейчас, переходило всякие границы.– Пойдите прочь от нас! – крикнула я из последних сил, кинув в них свою шапку.
Черные люди, равнодушно пожав плечами, удалились. Я поняла, что нам никто не поможет. Тяжело дыша, я сидела на полу, глядя на подстреленного. Он был в отключке и ничего не слышал.
.……………………………………………………………………………………………………………
Когда человек пришел в себя, я помогла ему подняться и вывела его на улицу. Мы с трудом доковыляли до лавочки и тяжело опустились на нее. Не помню, сколько мы там просидели, глядя на слепые, тусклые больничные окна, безразличные ко всему. Наверно, в одной из таких больниц умер когда-то мой отец. Раненый дышал хрипло, прерывисто, с каким-то свистом, и все больше клонился на бок. Я понятия не имела, что с ним делать. Я напрасно пыталась собраться с мыслями.
– Так, слушайте. Мы сейчас пойдем в другую больницу…
Он долго копил силы, чтобы ответить.
– Нет, больше никуда меня не носите … Я… больше не могу.
Рукой он зажимал свою рану. От злобы и отчаяния я закричала на весь больничный двор:
– Значит, мы не уйдем отсюда, пока в них не проснется совесть, и они не выйдут, чтобы нам помочь!!!
Мой голос громко прозвенел в окружавшей нас тишине.
Ответом было равнодушное молчание. Я закрыла ладонью рот и разрыдалась. Меня трясло. Раненый положил руку мне на плечо. Я бросила на него виноватый взгляд поражения. Он слабо улыбнулся в ответ. Он смотрел на меня с сочувствием и успокаивающе похлопывал по спине.
.……………………………………………………………………………………………………………
От усталости и отчаяния я забылась. Когда я вновь осознала себя, было уже совсем темно. Я по-прежнему сидела на той самой лавочке, во дворе больницы. Раненого рядом не было. Я жутко замерзла. Нужно было куда-то идти. Не сразу я вспомнила, что в этом чужом городе у меня есть мой чужой дом, куда мне совсем не хотелось возвращаться.
Не разбирая дороги, брела я по улицам. Пуговицы пальто оторвались – наверно, когда я тащила на себе раненого, и он судорожно хватался за мой ворот. На моих руках до сих пор была его кровь. Редкие прохожие с опаской поглядывали на меня. Студеный ветер трепал мои спутанные волосы и распахнутые полы пальто, продувая меня насквозь – до самой души – но мне было на это плевать. Я не чувствовала ничего. Я подошла к какому-то рубежу, за которым ничего нет – ни чувств, ни мыслей.
Мегащиты (хотя и некому было слушать их ночью) орали что есть мочи, рассказывая пустой улице о каком-то предстоящем грандиозном карнавале. Пестрые яркие перья и стразы на экране отражались в темных стеклянных фасадах небоскребов, от чего казалось, что все вокруг лихорадочно мигает разноцветными квадратиками. Я попыталась воскресить в памяти лица всех родных и близких людей, которые у меня есть и когда-либо были. Дим, отец, мать, бабушка Фрида, Неля… Я поняла, что забыла, как они выглядят. Имена, события, лица – все стирается на расстоянии…
В глаза мне смотрел большой город, равнодушный к чужой боли. Огромный город, который не прощает сентиментальности. Этот город уродлив и люди его жестоки. Им нет никакого дела до того, что кому-то сейчас так плохо среди этих бездушных, давящих, нависающих сверху массивов бетона и стекла. Я почувствовала себя оторванным куском от себя же самой, брошенным на потраву его день и ночь лающим собакам. Меня словно придавила плита невыносимого одиночества и отчаяния.
«Как ты до этого докатилась, АЕК?»