Жестокий роман

Я не вынесу. Я не с могу с этим жить.

Может, он готов меня убить. Может, ему проще принять подобную неизбежность, смириться с правилами своего проклятого рода. Но мне не проще. Я не готова. Я отказываюсь.

— Уходи, — хриплый голос как раскат грома.

Вздрагиваю всем телом, перевожу взгляд в сторону. Цепенею от осознания.

Темная фигура отделяется от кресла. Поднимается, полностью показываясь из-за громадной деревянной спинки. Встает в полный рост.

Он. Огромный. Мрачный. Угрожающий. Марат собственной персоной.

— Ты был здесь? — задыхаюсь от волнения. — Ты все слышал?

— Иди за ним, — произносит ровно.

Никакой насмешки. Никакой издевки. Будто всерьез советует удирать, цепляться за первый и последний шанс, ловить эту хрупкую нить на волю.

— Я полагаю, Егор уже улетел, — отвечаю чуть слышно.

Никто не костерит мою глупость на чем свет стоит. Сквозь стеклянную перегородку не доносятся дикие крики моего друга. Рычание лопастей вертолета постепенно затихает. Точнее — удаляется. Раз выбор сделан, возвращаться назад не станут.

— Я позвоню его пилоту — вернется, — криво ухмыляется.

— Даже так? — судорожно сглатываю.

— А ты поверила, будто твой журналюга меня обставил? — хмыкает. — Я позволил ему разыграться, но каждый шаг на контроле держал. Было интересно, как далеко этот гаденыш зайдет, как сильно обнаглеет.

— Ты же не накажешь его? — нервно усмехаюсь. — Теперь. Наверняка он тебя очень впечатлил.

— Слабак, — отрезает холодно. — Главную задачу не потянул. Всю мою систему безопасности нагнул. А тебя — нет.

— Я виновата, — пожимаю плечами. — Отказалась лететь.

— И в чем проблема? — хмурится. — Должен был тебя скрутить и внутрь затолкать. Нечего бабу слушаться.

— Я приняла решение, — заявляю твердо.

— Сдохнуть? — его губы дергаются точно от судороги.

— Остаться с тобой, — смело смотрю в горящую черноту его глаз.

Глава 56

— Ты должен выбрать место, — говорит отец. — Взыскание долга требует серьезного подхода. Это особенный момент. Торжество справедливости.

— Место? — хмыкаю. — Какое здесь может быть место? Я не намерен затягивать процесс. Не стану устраивать спектакль. Где придется, там и покончу с девкой. Быстро.

Я не всегда одобрял решения отца. Однако выполнял их беспрекословно.

Глава семьи решает, что правильно, а что нет. Точка. Жизнь шла по прямой. Без сомнений, без вопросов. Четко по направлению к цели.

До сегодняшнего дня. Ха. Черта с два. До того, как я встретил ее. До того, как увяз, влип по уши, погряз по самые яйца в этой проклятой бабе.

— Сын, — усмехается отец. — Это свою личную рабыню ты мог прирезать, где пожелаешь и посчитаешь нужным. Но с долгом так не пойдет. Все должны присутствовать. Вся наша семья будет в сборе. Все представители нашего рода. Каждый обязан прочувствовать суть грядущего действа.

— Зачем? — кривлюсь. — В чем смысл?

— Возмездие, — произносит холодно. — Долг крови. Странно, что ты постоянно забываешь об этом и всякий раз приходится снова напоминать.

— Моя рабыня и долг мой, — чеканю мрачно. — Так почему я сам не имею права решить, как нужно поступить?

— Ты теперь семью ведешь, — как неразумному дитю втолковывает. — Ты должен понимать, что несешь ответственность перед всеми представителями рода. Перед ныне живущими и перед предками. Перед каждым, кто с нашим кланом кровью связан. Твои чувства никогда не станут превыше общего блага.

— Чувства? — хмурюсь. — Что за намек?

— Стрелецкая умоляла меня о пощаде, — ровно заявляет отец. — День за днем. Рыдала, в ногах валялась, упрашивала вернуть ее к детям, давила на жалость. Пробовала разные методы. Даже в любовь поиграть успела, изображала внезапно вспыхнувшую страсть, боролась до последнего, отказывалась признать поражение, ждала спасения, надеялась разжалобить.

— Плевать, как она…

— Их женщины умеют завладеть членом, — чеканит дальше. — У них нет гордости, нет морали. Они готовы пойти на все. Дать тебе такое, о чем нашей женщине помыслить стыдно. Прирожденные шлюхи, созданные ублажать низменный зов плоти. Их тела порочны, призваны искушать, будоражить горячую кровь. Однако на то мужчине и дарован мозг, чтобы прочие органы в узде держать.

— Эта истина для меня не открытие, — бросаю в ответ. — Но я привык сам своими вещами распоряжаться. В подсказках не нуждаюсь.

— Тогда чего на дыбы встаешь? — пронизывает взглядом. — В чем цена кобылы, которая каждому жеребцу себя покрыть даст?

— Дело не в кобыле, а в принципе, — цежу сквозь зубы. — Убийство бабы никому чести не принесет, еще и прилюдное.

— Полагаешь, я поступил неверно? — интересуется, прищурив глаза. — На веки вечные возмездием замарался?

— Я своего мнения не скрывал, — отрезаю. — Ты мне виновного не отдал, а потом и мою собственную жертву заграбастать пожелал. Будто не веришь, что я способен взыскать долг по правилам.

— Ты так и не усвоил главный урок, — вздыхает. — Старший должен уметь поделиться. Не отдавать, не раздавать все на разные стороны. Именно — делиться. Разделять ношу. Горе. Радость. Боль. Месть. Кровь. Исключений существовать не должно.

— Я все помню, — склоняю голову.

— Значит, действуй по совести, — заключает отец. — Согласно порядкам и традициям. Воля одного важна. Но всеобщая воля важнее.

А что, если совесть идет против порядка? Против традиций? Против семьи? Против всех наших законов? Что, если я больше не готов подчиняться своему роду?

Преступные вопросы. Сомнения. Крамольные.

За это меня самого надо казнить. Без промедления. Кто предал в мыслях, тот и в деяниях предаст. Отступник. Изгой. Покойник. Такого только пристрелить, как бешеного пса.

— Я советую тебе провести казнь в доме, — продолжает отец. — Где все началось.

— В дом я жену приведу, — заявляю резко. — Нужно другое место.

— Как скажешь, — кивает. — Времени много. Выбирай. Решай. Завтра вечером сообщишь, где нам собираться.

— Завтра? — выдаю автоматом.