Жезл маршала. Василевский

Эпилог

На календаре — апрель 1952 года. В это воскресное утро военный министр маршал Василевский шёл на доклад к Сталину. Прежде чем отправиться в Кремль, он вызвал к себе первого заместителя маршала Соколовского. Тот не заставил себя долго ждать.

— Василий Данилович, возьмите, пожалуйста, документы на испытание новых ракет, я подписал их. Что вам надлежит сделать? Лично переговорите с главным конструктором и нашими людьми из Генштаба, чтобы испытания были тщательно подготовлены и прошли без всяких задержек. Товарищ Сталин уже дважды интересовался этим вопросом.

— Хорошо, Александр Михайлович, я сейчас этим займусь.

«Почти семь лет миновало с тех пор, как закончилась война, а наши конструкторы уже создали баллистическую ракету, — подумал Василевский. — Да, армия и флот уже далеко не те, что были в войну, они стали гораздо сильнее и мобильнее». Он снял трубку прямого телефона с начальником Генштаба генералом Штеменко.

— Сергей Матвеевич, пора нам к высшему начальству, так что выходи к моей машине.

В кабинет вождя они вошли вместе. У того был маршал Булганин. Пригласив их сесть, Сталин спросил военного министра:

— Испытания новой ракеты ещё не начали?

— На днях начнутся, я уже подписал документы. Хочу и сам побывать на полигоне.

— А как обстоят дела с испытанием ракеты «Стрела» на Черноморском флоте? — Сталин пристально посмотрел на Василевского. — Командующий флотом адмирал Пархоменко вам не докладывал? Он ведь член Государственной комиссии по приёму ракеты на вооружение.

— Пархоменко не докладывал, а адмирал Кузнецов говорил мне, что ракету испытали без боевого заряда, всё прошло хорошо.

— Я могу добавить к сказанному, — вмешался в разговор начальник Генштаба Штеменко, — что адмирал Пархоменко готовит испытания ракеты с боевым зарядом.

— Что, будут стрелять на море по деревянному щиту? — усмехнулся Сталин.

Василевский замялся, а генерал армии Штеменко ответил, что Пархоменко просил Генштаб дать ему разрешение ударить ракетой по какому-либо большому кораблю устаревшего типа.

— Вот как! — удивлённо воскликнул Сталин. — И что же предлагает адмирал Пархоменко?

— Сделать мишенью новой ракеты крейсер «Красный Кавказ».

— Да вы что? — подал голос до этого молчавший Булганин. — Ракета наверняка потопит крейсер, а коль так, зачем нам губить корабль, экипаж которого прославил себя в годы войны? Он оборонял Севастополь, высаживал морские десанты... Не лучше ли взять большую самоходную баржу, загрузить её металлоломом и шарахнуть по ней ракетой?

— Баржа не крейсер, — возразил Василевский. — Полагаю, что адмирал Пархоменко прав. Баржа может затонуть и от взрыва снаряда, не то что ракеты. А ракета с боевым зарядом, говорил мне конструктор, способна уничтожить тяжёлый крейсер. Это и надо проверить!

— Логично, товарищ Василевский. — Сталин шевельнул усами, потом взглянул на начальника Генштаба: — Вы разрешили адмиралу Пархоменко взять для испытаний крейсер?

— Никак нет, товарищ Сталин, у меня нет прав, чтобы дать согласие на уничтожение крейсера, — ответил Штеменко. — Решить этот вопрос — в вашей компетенции. Поэтому я посоветовал адмиралу Пархоменко попросить адмирала Кузнецова обсудить эту проблему с вами.

— Адмирал Кузнецов ко мне не обращался, — сухо произнёс Сталин. — Кстати, почему он сюда не прибыл?

— Я не знал, что военно-морского министра следовало пригласить, — объяснил Василевский. — А указаний на этот счёт вы мне, Иосиф Виссарионович, не давали.

Сталин по «кремлёвке» позвонил Кузнецову, но ему никто не ответил. Тогда он вызвал Поскрёбышева:

— Разыщите адмирала Кузнецова!

Когда дверь за Поскрёбышевым закрылась, Сталин вновь заговорил:

— В прошлом году мы сняли с поста военно-морского министра адмирала Юмашева и на эту должность назначили адмирала Кузнецова. Мы с вами, товарищ Василевский, не совершили ошибки?

Тот заметно смутился, отчего на щеках появились красноватые пятна.

— Нет, Иосиф Виссарионович! От того, что адмирал Кузнецов снова возглавил военный флот, Вооружённые Силы выиграют. Это не только моё мнение, но и Генерального штаба. Кое-что на флотах уже сделали. Успешно проведены учения с использованием боевого оружия, о чём я вам докладывал. Лично я, — продолжал Василевский, — высоко ценю адмирала Кузнецова и как военно-морского министра, и просто как человека. Не раз мы с ним обсуждали вопросы укрепления воинской дисциплины на флотах, выполнение программы строительства новых кораблей, особенно подводных лодок... Словом, неплохо идут дела у адмирала Кузнецова. Он живёт морем и знает, чем живёт флот и что ему надо в первую очередь...

Для Василевского заседание Главного военно-морского совета в 1951 году было памятным. А всё началось со звонка заместителя военно-морского министра адмирала Левченко. Он попросил маршала принять его по «важному вопросу».

— В сорок первом, когда я командовал войсками Крыма, вы защитили меня...

— Как же, помню, — прервал Василевский адмирала. — Захват Крыма немцами, арест ваш и маршала Кулика... Всё помню, Гордей Иванович. Я тогда сказал товарищу Сталину, что вы не виновны в потере Крыма и судить вас не за что... Ну, а что волнует вас теперь? Адмирал Юмашев вам не может помочь?

— Он в этом не заинтересован и намекнул, что, если вынесу «сор из избы», мне несдобровать.

— Вон оно что... Тогда приходите!

Василевский приветливо встретил адмирала:

— Давно мы с вами не виделись, Гордей Иванович. У вас, вижу, седины прибавилось?

— Я поседел в сорок первом, когда меня арестовали после крымской трагедии, — скупо обронил Левченко.

— Война многих обожгла, — грустно заметил Василевский. — У меня тоже седины прибавилось плюс два шрама от ранений.

— Крещение огнём! — усмехнулся адмирал. — Мне тоже не раз огонь дышал в лицо. А потом — арест... До гроба не забуду, как вы, в ту пору заместитель начальника Генштаба, вступились за меня. Если честно, я боялся, что получу девять граммов свинца или Берия упрячет меня в лагерь. Но меня лишь разжаловали до капитана первого ранга. А в апреле сорок четвёртого я снова стал адмиралом и заместителем наркома ВМФ.

— В те дни наши войска отступали и Сталин тяжело переживал, — сказал Василевский. — Он был мрачный как туча, и я это сам видел. А уж потом, когда под Москвой немцам дали жару, дела у нас пошли лучше. — Маршал помолчал. — Так с чем вы пришли ко мне?