Жили-были, ели-пили. Семейные истории

– Аллочка, это все хорошо, но сегодня же не вечер русского романса! – сказал громким голосом Марк Фрадкин. – Это же прямо целый концерт, все, наверное, устали! Надо же и другим дать сыграть!

Баянова опешила, тотчас встала из-за пианино и отошла. Мама сказала что-то Марку, взяла бутылку шампанского – Баянова пила только игристое вино – и пошла с Аллой в другую комнату. Представляю, как они там Фрадкину мыли кости. А Марк сел за рояль и начал петь, обращаясь к каждой женщине поочередно, которые были в комнате: «Придет и к ВАМ любовь! И к ВАМ! И к ВАМ!», многозначительно подмигивая кому-то из особо понравившихся и намекая на то, что любовь может прийти в его лице.

Вскоре гости снова пели хорошо поставленными голосами, коверкая слова и хохоча от души: «Разденься и жди, вся ночь впереди!», «Я, ты, он, она, выпьем красного вина!», «Из полей доносится «Налей»! А потом и вовсе кто во что горазд, переходили на похабные частушки. Дом сотрясался от смеха! Но лучше всех пел частушки Анатолий Кузнецов, товарищ Сухов – они в его исполнении звучали замечательно-неприлично, прочувствованно и как-то с другой стороны, отрешенно, по-акынски – вот, пою, что было, ничуть не приврал. Люди умирали со смеху, а Толя продолжал петь – спокойно, чуть трагично, печальным голосом летописца, называя все своими именами, без капли юмора, но с легкой всепрощающей улыбкой, чем еще больше накалял страсти вокруг.

К этому поздневечернему времени, почти к ночи, уже было выпито немало – пили тогда в основном водку, армянский коньяк и с боем доставшийся где-то по блату вишневый ликер «Черри Херринг», питье для девочек. Или «Клюковку», присланную папиным другом Маратом Тарасовым специально из Петрозаводска. Иногда нам дарили огромные четырехсполовинойлитровые бутыли виски на специальной подставке, которые тоже иссякали довольно быстро. Вино пили мало – французское было в диковинку, а грузинское не считалось праздничным.

А совсем поздно ночью уже для избранных, для тех, кто этого ждал, папа читал стихи: новые и старые. Поднимался на второй этаж в свой кабинет, брал несколько написанных от руки листков и читал, читал…

Знаешь, я хочу, чтоб каждое слово этого утреннего стихотворения вдруг потянулось к рукам твоим, словно соскучившаяся ветка сирени. Знаешь, я хочу, чтоб каждая строчка, неожиданно вырвавшись из размера и всю строфу разрывая в клочья, отозваться в сердце твоем сумела. Знаешь, я хочу, чтоб каждая буква глядела бы на тебя влюбленно. И была бы заполнена солнцем, будто капля росы на ладони клена. Знаешь, я хочу, чтоб февральская вьюга покорно у ног твоих распласталась. И хочу, чтобы мы любили друг друга столько, сколько нам жить осталось. [7]

7

Рождественский Р. Удостоверение личности. – М.: Эстепона, 2002. – с.422.

Потом виновато говорил «Ну вот…»

И все всегда молчали. Впитывали, переваривали, вздыхали.

И снова наливалось, выпивалось и веселилось. Постепенно к утру весь машинный парк у дачных ворот таял, гости разъезжались. И уже никто из соседей не стоял у ворот в надежде взять автограф у кого-нибудь из известных.

Кобзон и Алла Баянова

Татьяна Лиознова у нашей дачи

Гости на дне рождения

Леонид Рошаль и мама

За роялем отец, частушки в исполнении Леонида Рошаля и Анатолия Кузнецова

С близким другом семьи Феликсом Розенталем. Начало 90-х

Перестроечный юбилей

Один папин день рождения, 60-летие, я очень хорошо помню. Все остальные на моей памяти проходили шумно, хлебосольно, открыто, очень весело, с лотереями и песнями и были на самом деле похожи друг на друга и по меню, и по составу гостей, и по концертной программе. Этот был в 92-м году, когда с деньгами было трудновато, не до жиру, папа болел, сил не было. Но решили праздновать – юбилей все-таки. Я работала тогда риелтором и была, честно говоря, одним из основных добытчиков в семье. Более или менее сносные продукты можно было купить в то время или на рынке, или в валютном магазине. Был, правда, еще один стоящий магазин на Кутузовском под названием «Хороший» – туда-то я и решила заехать, тем более по дороге в Переделкино. Магазинчик был маленький, в три прилавка всего, но вмещал все возможные деликатесы – копченые балыки и икра разного цвета, колбасы и ветчины, сыры и французские вина, фрукты и шоколад. Все было очень кучно и сконцентрированно. Помню, скупила тогда полмагазина. Приехала на дачу, еле дотащив в три приема сумки от калитки до дома. Разложила всё художественно на столе, как для фото к «Книге о вкусной и здоровой пище» сталинского образца – миноги мерились ростом с угрями, красная семга оттеняла нарезанного на жирненькие плотные кружки желтоватого осетра, розовый карбонад на блюде удачно сочетался с сероватой бужениной – а что, розовое и серое – классика, в общем, овощи и соленья добавляли цвета, а свежий лаваш поднимал калорийность. На отдельном блюде красненьким шипастым хороводом лежали усатые раки. А шестилетний, вечно голодный Леша ходил вокруг стола и заигрывал с копченой рыбой, заглядывая ей в глаза и поглаживая лоснящуюся спинку. Единственным неприятным моментом во всем этом роскошестве было то, что, когда открыли упаковку с корейской морковкой, из нее, чуть пошатываясь, но вполне игриво, вылез оранжевый промаринованный тараканчик. Казалось, он даже немного икал.

Позвала папу, он работал у себя на втором этаже. Пришли мама, Ксеня, Лидка. Помню, было утро, дети почти спросонья, все стоят вокруг стола и смотрят. Молча, иногда сглатывая слюну. Нюхают. Вздыхают. Но почему-то, именно молча. Папа сел, закурил и тихо произнес: «Дожили…»

Да, дожили. Дожили не до такого роскошного стола, а до того времени, когда такой стол был в редкость, дожили до того, что отец сам не мог себе такое позволить – дожили, в общем. Расстроился тогда, увидев все это великолепие. Посидели, помолчали, как на поминках. Но пора уже было готовить – гость на пороге. Раньше всех гостей приехала машина от Иосифа. Машина, полная выпивки, фруктов и сигарет – тогда еще все курили. И с тех самых пор, перед каждым Новым Иосиф и Неля присылают маме корзины с деликатесами.

Наша дача в Переделкино, построенная пленными немцами после войны

Ракоед

Отец был не только известным ракоедом, но и замечательно их варил. Сам раков никогда не ловил и вообще был не рыбак, в отличие от мамы, но про раков знал всё! Что их, как и устриц и всяких там морских чуждых нам гадов, можно ловить только в те месяцы, где есть буква «р»: с мая по август они выводят потомство, линяют и полностью заняты своим рачьим делом, трогать их нельзя. Зато потом, сентябрь-октябрь, самое то время для их ловли: раки толстенькие, нагулявшие вес и закончившие все свои мирские дела! Только вот непонятно, они вкуснее весной или осенью? Папа всегда удивлялся, что, по словам своих приятелей-рыбораколовов, раки всем мясным, рыбным и куриным приманкам предпочитают укропчик и черный хлеб с начесноченной горбушкой, практически, то, в чем их потом варят – укроп и зубчик чеснока. «Привыкают к мысли, видимо».

Отец раков варил сам. Считал это дело мужским, как рыбалку или охоту. Как и к шашлыкам никого из женщин не подпускал. Сам.

Так вот, сначала на рынке покупались раки, и не те, которые по три, а именно те, которые по пять. Считалось, что они, несмотря на большой размер, намного нежнее и вкуснее маленьких. И надо было отслеживать, чтобы не клали калек – без клешни рак уже и не совсем рак. Продавец нырял в чан, выныривал, держа в руках по раку, и они вовсю перебирали лапками, демонстрировали целостность клешней, шевелили глазищами, усищами и хвостищами, прямо как на всемирной рачьей выставке. И раку мало было быть просто живым, он должен был быть еще и активным! Вести, так сказать, активный образ жизни! Почему рак должен быть всегда живым перед варкой? Дохлым или больным можно запросто отравиться, сколько его ни вари. Поэтому, чем рак активней и веселей, тем меньше шансов им отравиться, что важно. Если дохлый рак все же случайно сварен, его хвост остается прямым, а не закругляется. Таких прямохвостых раков надо без сожаления выбросить!

После искусственного отбора мы аккуратно везли их домой, и надо было следить, чтобы никто при перемещении не пострадал и не потерялся, а что еще хуже, не заполз куда-нибудь в дебри нашего старенького «Москвича» и, не дай бог, не помер бы, а то потом век машину не проветрить. Я наловчилась на такие поездки брать с собой таз и класть в него пакеты с раками, чтобы всех их держать в поле зрения, рукой придерживая пакеты и чувствуя шевелящуюся массу. Как и все дети, я не понимала, почему такие густо-зеленые звери ложатся на блюдо уже ярко-красными. Мама призналась, что это тоже в свое время было для нее важным вопросом. Мы же их покупали зелеными, так почему же мы их едим красными? Что с ними в кастрюле происходит? Отчего они краснеют? Им жарко? Стыдно за нас? Ведь говорят же, что ты красный, как рак? Короче, как мне ни объясняли, что с ними происходит, понять я не могла. Да и сейчас не могу. Ну и ладно. И еще не понимала, что такое раковая шейка и где она у него. А когда мне дали конфету «Раковая шейка», я запуталась окончательно.