Жили-были, ели-пили. Семейные истории

– Вот, это вам, вы Рождественский, я вас узнал.

Домой папа еле успевал за мной, я почти бежала. Прямо в прихожей бросилась открывать коробки. В одной – шикарное белое платье из набивного бархата в пол, длинное, с пышной юбкой и треугольным пончо с двумя бело-розовыми цветками где-то у плеч. В другой – длиннющая фата, как надо фата, без экономии, продуманная, вся такая французская, воздушная. В третьей – флер-д-оранж: нежный веночек из мелких, хорошо сделанных цветиков с ленточками, верх изящества. И в четвертой – легкие шелковые туфельки на каблуке. Как мы все квакали вокруг этого роскошества! Лидка сразу принесла булавки, чтобы платье «посадить». А я влезла на каблучищи и делала попытки отрепетировать легкую свадебную поступь. Ночью, конечно, не спала, воображала. Несмотря на все приметы, показала платье Димке, который сразу же на полном серьезе заявил своим родителям, что жениться отказывается – ему не в чем идти на свадьбу: «Катька такая красавица, и даже туфельки у нее с птичками, вот». В общем, Диминой маме Кларе пришлось бежать в валютный магазин «Березка», где после недолгого выбора был приобретен чешский костюм-тройка. Нет, сказал Димка, никогда и ни за что. И хоть деньги потрачены, он это позорище не наденет. Включил капризы. Зря я, конечно, платье показала… В общем, пришлось тому же Алексу Московичу из того же Парижа присылать еще один свадебный подарок – костюм. Все уже было впопыхах, время поджимало, а тут выяснилось, что не хватает одной детали для жениха – бабочки. Какой же жених без бабочки! Выручил шафер, Ося Давыдович. Подарил свою, бархатную, темно-синюю, со стразами на перешеечке. Стразы эти я бросилась сразу камуфлировать кусочком бархата – молод еще был жених для такого великолепия. В общем, к свадьбе все было готово, снята квартира в круглом доме на Мосфильмовской, продуман свадебный день, который приближался с жуткой быстротой. Димка, девятнадцатилетний, сам почти ребенок, решил попрощаться со своим детством: собрал свои самые любимые игрушки – конструктор лего и пистолетик – и отнес их к детям наших друзей Розенталей. Вроде вступать в супружескую жизнь с пистолетиком и лего было уже как-то неловко.

Мы торжественно расписались в ЗАГСе, причем абсолютно были не в курсе, что за этот «акт» надо платить три рубля. Все нарядились, с собой денег ни у кого не нашлось. Самым зажиточным оказался мой шафер – Иосиф Давыдович Кобзон. Если б не он, свадьба не состоялась бы по причине некредитоспособности. Потом нас свозили к церкви на Никитской, где венчался Пушкин с Натали, мы постояли там на ноябрьском ветру, ёжась от холода, пофотографировались, посмотрели на купола и решили заранее ехать в ресторан.

Место для свадьбы выбирали долго. Дома точно отпадало – такую тучу приглашенных ни одна квартира не выдержала бы, на даче никак нельзя, потому что ноябрь и непогода, а столько гостей можно только на лужайке принять, а в ресторане ЦДЛ куча лишних нетрезвых классиков набежит с мерзкими криками «Горько!». Ресторан Союза композиторов совсем мал. Выбирали, как водится, по блату – необходимо было договориться с директором, чтобы принести хоть часть своего алкоголя. Хотя при наличии такого замечательного шафера, как Иосиф Кобзон, блат везде был обеспечен. Иосифа Давыдовича знали и уважали все, поэтому в любой проблематичной ситуации, когда помощь действительно была необходима, обращались к нему. Он предложил ресторан «Прага». Мы выбрали самый большой и красивый зал со сценой и с фонтаном посередине – «Зимний сад».

– Удобно, солидно, в самом центре, вкусно. А с директором я договорюсь.

Так и решили. В «Праге». На свадьбу пригласили всех по тому же списку, что и на Робин день рождения. Еще столько же гостей со стороны жениха, всего 200 человек.

В «Праге», несмотря на такое чешское название, была хорошая старая русская кухня с небольшими чешскими вкраплениями. Наше свадебное меню было пафосным, праздничным, как в таких случаях и положено: на столе покоилось пять полутораметровых копченых или вареных осетров на длинных серебряных блюдах с засунутыми во все места маслинками, розочками из масла на хребте, как у дракона, приделанными к бокам прозрачными кусочками лимона с вкраплениями красного перчика – произведение искусства, достойное царского стола! Одно только «но» – рыбины нарезаны не были, а декоративно стояли цельной тушкой посередине стола, как реквизит в театре. Не все гости отваживались ковырять вилкой осетров – стеснялись вроде, а когда просили официантов нарезать, те вежливо соглашались и уходили якобы за ножом. Видимо, по сценарию свадьбы эти осетры должны были достаться официантам и поварам, что, собственно, и произошло. Почти вся еда осталась на столах во главе с осетрами, а маме дома потом пришлось жарить яичницы гостям, которые пришли к нам после «Праги» продолжать народные гуляния. Из закусок еще было три-четыре салата – оливье, сырный, из свежих овощей, что-то еще, много разной нарезки – буженина, сервелаты, ветчины, рыбные ассорти помимо осетров, – нарезано же, вот и ешьте! Много солений, икра такая и сякая, тарталетки с сыром и чесноком и знаменитые пражские завитки – рулетики из ветчины с сыром в желе, которые были только в «Праге». На горячую закуску подали жюльен из шампиньонов и основное блюдо на выбор – бифштекс, котлета по-киевски или судак орли. Вино пили грузинское. Водку «Столичную» и «Московскую» купили в магазине «Березка» – договорились, чтобы была своя, блат все-таки. И так свадьба нам обошлась в целых пять тысяч – огромные по тем временам деньги. Чтобы водку не воровали, нам порекомендовали свинтить все крышечки от бутылок.

Дима благодарит своих родителей за то, что они наконец-то разрешили ему на мне жениться

Шафер Иосиф Кобзон растроганно утирает слезу

В Грибоедовском ЗАГСе

Свадебная песня в исполнении И. Кобзона. У рояля А. Пахмутова

Поздравление Магомаева. Аккомпонирует А. Бабаджанян

Что же тогда папа мне говорил?

Шафер Иосиф Давыдович подписывает наше с Димой свидетельство о браке

Приехали за три часа и были усажены в кабинете директора. Аквариум с рыбками, бутерброды с осетриной и копченой колбасой, чай с лимоном – вот мои предсвадебные воспоминания. И мысли: поскорей бы все это закончилось. Нас выпустили из заточения, только когда пришли все гости и встали по бокам лестницы, и мы тогда прошли как сквозь строй. Я почти бежала, наступая на лепестки роз. Внизу лестницы разбили по бокалу – на счастье, – и потом весь вечер мы цокали из-за осколков, которые впились в подошвы. Пока торжественно шли к столу, к Димке, новоиспеченному мужу, подошел в стельку пьяный метрдотель и сказал, что если его не угостить бутылкой водки, то жизнь у молодых может не сложиться. Дима показал на стол, где стояли бутылки, тот взял одну и сунул ее в карман почему-то горлышком вниз. Поблагодарил, присев в смешном книксене и нетвердо пошел вон, оставляя за собой неровный след водки, которая сочилась из открытого горлышка через весь его организм.

Свадьба была по всем правилам – у нас среди приглашенных был один генерал и одна видимая беременная: Неля Кобзон тогда ждала Андрюшку, который должен был вот-вот родиться. Были танцы и шикарный концерт, который устроили сами гости – а как иначе, если шафер Иосиф Кобзон и все остальные рангом не ниже? Драки, правда, не было, как на свадьбе положено, но зато один из гостей со стороны жениха упал в фонтанчик и некоторое время молча и невозмутимо лежал там, глядя на всех своими голубыми глазками. Видно было, что ему там нравится. Когда вытаскивали, начал сопротивляться. Лучшим тостом на свадьбе был тост жениха: спасибо, сказал мальчик, маме и папе за то, что они наконец разрешили мне жениться на Кате. И всё. И навсегда!

Димка

Веселая семейка

Димка. Уже 7 лет законный муж

С Димкой мы познакомились на отдыхе в Юрмале, а где ж еще с Димками знакомиться? Мы стали приезжать в Дубулты со второй половины 60-х. В течение 13 лет подряд ездили сюда с родителями, Лидкой и сестрой отдыхать на полтора-два летних месяца и жили в коттеджиках у моря. Я с такой теплотой вспоминаю их названия: Директорский дом, старая развалюха в стороне от всех, где жил сам директор Михаил Бауман; Детский корпус для писательских детей с бабушками и одним туалетом на этаж; Белый дом, в котором жили обычно секретари СП; любимый корпус главреда «Литгазеты» Александра Чаковского, о нем сейчас мало кто уже помнит, а тогда говорили с придыханием; Дом у фонтана, деревянный, двухэтажный, с башенкой, и фонтан был большой, круглый, с золотыми рыбками и лягушками; мой любимый Шведский дом, в котором когда-то жил Паустовский, а перед входной дверью, на цементном полу, сохранился отпечаток ножки хозяйской дочки, кому этот коттедж и был в свое время подарен; Дом с привидениями и главный девятиэтажный, вполне современный корпус. В главном корпусе была своя иерархия – чем ниже живешь, тем меньше значишь! Самых важных персон селили на престижном девятом этаже. Отец, как секретарь СП, жил с мамой там, высоко. А мы с бабушкой прозябали ближе к земле, в коттеджах, пережили во всех! Приезжие делились на особенные литфондовские категории: мудопис, жопис, допис. Неужели не ясно? Муж дочери писателя, жена писателя и дочь писателя. Были, конечно, еще и сыписы и тёписы, редко когда маписы. А главным, без сомнения, был сам писатель, член Литфонда, надежда и опора семьи!

Очень часто семью в Литфонде разлучали, как в нашем варианте – селили писателя с женой отдельно, в Главном, самом-самом главном корпусе, а домочадцев в Детском, например, или, хуже того, в Доме с привидениями. Он стоял особняком от основной курортной жизни, в самом дальнем углу большого парка с гротами и лишайниками, в тени огромных сосен и объемных густых кустов жасмина, откуда вечером и ночью доносились таинственные женские вздохи и мужские бормотания – детям сразу становилось ясно, что этот дом, дом с привидениями, так назван не случайно!

Это социально-возрастное неравенство в одном отдельно взятом санатории-государстве никак не влияло на общение детей – они, собираясь в стайки, играли в пинг-понг, теннис и бильярд, если столы не были заняты классиками советской литературы, плавали, ходили смотреть взрослое польское кино, ели мороженое и пили молочные коктейли в баре, шлялись по улице Йомас, отрывались в Луна-парке и были просто по-детски счастливы, независимо от того, на каких этажах жили их отцы.

Жизнь в Дубултах кипела, бурлила и выплескивалась через край. Новые молодые жены писателей, если они посмели приехать с мужем на отдых, подвергались резкому и бескомпромиссному обсуждению общественности, в которое включались все – от самого молодожена до официанток в столовой. Любовницы писателей жили, как водится, на разных этажах со своими воздыхателями – уж не знаю, как они назывались в Литфонде – люпис? любопис? А может, племяпис? И взъерошенно-смешно выглядывали из дверей номера, чтобы посмотреть, не застукает ли их кто на чужом этаже, нет ли лишних глаз. Лишние глаза были всегда! У нас существовала своя детско-шпионская сеть на всех 9 этажах основного корпуса. Новостей ведь раньше совсем не было, сплошная посевная и перевыполнение планов пятилетки, а тут вся школа жизни перед глазами! И вечером в номере с мамой и бабушкой девчоночья беседа, обсуждения, дискуссии на тему адюльтера, супружеских ценностей и какемунестыднопослеэтогосмотретьвглаза! А ходоки были будь здоров! Имена! Лауреаты! Миллионные тиражи! Писатели, поэты, лирики, романтики! Надо же было практиковаться, понятное дело.

Все тусовались в огромном вестибюле главного корпуса, который вел в столовую и бар, где обожали сиживать писатели, пить и размышлять о судьбе классика советской литературы. Там же был кинозал, а перед вечерним фильмом около входа в зал стоял трогательный подносик с разлитым в стаканчики кефиром, чтобы облегчить писателям назавтра муки творчества…

Моё детство, уже вполне сознательное, пришлось на расцвет Вознесенского и Ахмадулиной, Аксенова и Искандера, Гамзатова и Риммы Казаковой. Любили в Юрмалу приезжать Галина Волчек, Михаил Козаков, Любимов с Целиковской, Коротич и Мариэтта Шагинян. Шагинян была почти совсем глухая и очень старенькая. И когда однажды она не вышла на завтрак, а потом и на обед, писатели заволновались. Они собрались делегацией, долго стучали в номер, но поэтесса не отзывалась. Приняли решение ломать дверь. Классики были в теле, хлипкую дверь выломали легко и увидели работающую за столом Шагинян. Рядом на столе лежал выключенный слуховой аппарат. Она подняла на раздухаренных мужиков глаза и сказала: