Жить

– Это сестра бабки которая?

– Ну да, она ж не ходит. Нагадит в ведро, а мне потом выноси.

– А ты её как бурундучка.
– рассмеялся Дима.

– Придурок.

Паша понёс выливать ведро в речку. В числе других отходов туда плюхнулся большой подгузник, до того скрываемый на дне ведра толщей мутной вонючей воды.

– Дед!
– закричал Паша.
– Дед!

Дед показался на крыльце.

– Вы нахрена памперс в это ведро кинули?

Дед немного постоял, видимо, осмысливая значение услышанной информации, махнул рукой и ушёл обратно в дом.

Дима довольно смотрел на Пашу.

– Сколько мы насобирали?
– спросил он.

– Штук тридцать.

– Полыхнёт.
– радостно сказал Дима.

– Полыхнёт.
– подтвердил Паша.
– Серёга у бати возьмёт соляру.

– Это хорошо. Надо повыше сделать, чтоб даже в деревнях видно было и на Юго-Западе.

– Да будет. В том году сколько, штук пятнадцать всего, а горело так, что даже в газете написали.

Дима сорвал с растущего рядом куста смородины несколько кисточек с ярко-красными ягодами и принялся рассматривать на свету их тонкие желтоватые прожилки.

– Что девки?
– спросил он.

– А что девки?
– с возмущением ответил Паша.
– Я лично Маринку позвал, а ты смотри сам.

– Таньку не судьба было вместе с Маринкой позвать?

– А что я-то?
– ещё больше возмутился Паша.
– Тебе надо, ты и зови. Как бы я их обеих позвал? Как? Маринка бы обиделась, решила бы, что я ещё и к Таньке подкатить хочу.

Паша поднял с земли камень и раздражённо швырнул его в речку.

– Мог бы и позвать для друга.
– ядовито-тихо сказал Дима.

– Да ты достал!..
– Паша сорвался в крик, но Дима перебил его.

– Харэ орать. Ты знаешь, что я стесняюсь её пригласить, стесняюсь, понял?
– раздражённо выпалил он.
– Я ж тебе ничего не говорю за твоих гусей, я ж не смеюсь, что у тебя такой недостаток есть. Я понимаю. Вот и ты мог бы с пониманием... Ай, ну тебя.
– махнул рукой.

Некоторое время ребята не разговаривали и смотрели в разные стороны.

Далеко в стороне по шоссе ехал милицейский УАЗик. Он обогнал запряжённую сивой лошадью телегу и повернул на параллельную улицу. УАЗик остановился возле дома Серёги. Двое милиционеров вышли из машины и зашли в дом. Через некоторое время они вывели Серёгина отца с заломанными руками и усадили в УАЗик. Из дома выбежала мать Серёги. Её лицо было красное от крови. Она била руками в дверцу УАЗика и кричала "Пусть дома! Пусть дома!". УАЗик уехал, мать ушла в дом.

Дед, копошившийся в это время в огороде, довольно крикнул в открытую дверь на крыльце:

– Слышь, Зойка, Семён опять свою отмудохал.

Дима сказал в сторону:

– Только бы солярку дать успел.

Паша недовольно рявкнул:

– Дед, чё ты орёшь на всю улицу?
– и тихо добавил как бы про себя.
– У людей горе, он орёт.

Потом сказал Диме:

– Ладно, не дуйся. Хорошо, я сегодня вечером ещё раз к Маринке зайду и Таньку позову.

Дима обрадовано улыбнулся.

По улице расползлась послеобеденная жара. Люди поуходили с огородов и даже, казалось, машины на шоссе попрятались в тень. Только гуси плескались в речке, не обращая ни на что никакого внимания. Да ещё привязанные к колышкам козы лежали на траве и осматривали мир своим почти трёхсотшестидесятиградусным взглядом.

На улицу вышла соседская девчонка Таня. В руках она держала книгу.

– Что читаешь?
– спросил Паша.

– Книгу.

Она подошла ближе.

– Вы тут чего?
– спросила.

– Да так.
– ответил Паша.

Таня посмотрела на гусей в речке.

– Может, в книгу сыграем?

Ребята оживились.

– Давай.
– сказал Паша.

– Говори страницу.

Паша назвал цифры и сказал:

– Хочу знать, что с ней будет.

Таня развернула книгу на названной странице, и ткнув с закрытыми глазами пальцем куда-то в бумагу прочла:

– ... лежала за сиденьем, в ложбинке, в свежих сгустках крови. Он долго стоял и смотрел на мертвую курицу.

Дима хохотнул:

– На Маринку, что ли? Давай теперь я...

– На Таньку свою.
– огрызнулся Паша.

– А хоть бы и на неё.
– весело сказал Дима и назвал цифры.
– Хочу знать: придёт?

Таня прочла:

– ...свел меня к бабьему месту, но я видел хуже, чем он, и купальщицы мне

представлялись расплывчатыми белесоватыми пятнышками.

Дима почесал затылок:

– Хрен поймешь. Теперь ты давай.
– сказал он Тане.

Таня закрыла книгу, глаза, произнесла вслух цифры.

– Куда я поеду с мамой?

И прочла:

– ...осанистые бабы в кокошниках тяжело поворачиваются из стороны в сторону под народную музыку.

Призадумалась.

Паша смотрел на то, как вышедший из дома на крыльцо дед споласкивал водой три огурца, вытирал их белым полотенцем с красной вышивкой, и разглядывал на солнце, как будто искал дырки или иные дефекты.

Дима ковырял найденной на траве веточкой в дорожной пыли. Он писал какое-то слово, а какое именно - забыл, потому что ему было не до него.

Таня сначала стояла в раздумьях, а потом пошла домой.

Мимо проехал грязный снизу и пыльный сверху УАЗик армейского цвета. За ним бежала собака, но не гавкала, а просто бежала как бы из желания бежать. Потом она перестала бежать, остановилась, подошла к речке, полакала воды, легла и смотрела на гусей. Потом закрыла глаза и, возможно, уснула. Потом проехали ярко-красные Жигули, собака встала и побежала за ними дальше.