Живое проклятье
Шрифт:
— А точнее — не хочешь, — поправил его я. — Будем называть вещи своими именами.
На это мне Михаил ничего не ответил. Но я не привык сюсюкаться с зависимыми. Мой знакомый нарколог всегда говорил, что искать общий язык и объяснять дипломатично обычно бесполезно. Куда лучше использовать жёсткие формулировки.
Михаил постучал в деревянную дверь и крикнул:
— Никодим! Господа лекари пришли! Мы заходим!
Младший жрец со скрипом распахнул деревянную дверь, после чего пропустил нас с Кораблёвым вперёд. Я тут же почувствовал, как мои витки вспыхнули.
Что-то серьёзное…
Потому что в основе любого заклятия лекаря лежит понимание. Всегда нужно чётко знать — какой орган лечишь, в чём суть болезни, и как необходимо изменить жизнедеятельность организма, чтобы лекарская магия смогла нащупать верный путь к исцелению.
Другими словами, любой лекарь должен знать анатомию и физиологию, причём оба направления этих наук: нормальное и патологическое. Эти дисциплины медики в моём мире изучают на первых трёх курсах университета.
А что изучают лекари здесь — для меня до сих пор является загадкой.
— Добрый вечер, Никодим, — произнёс Кораблёв и взмахнул руками, изобразив традиционный жест верующих в Грифона. — Я обещал, что в беде тебя не оставлю. Попробуем тебя ещё вместе с моим новым лекарем осмотреть. Очень талантливый молодой человек. Возможно, он сможет тебе чем-то помочь.
За спиной Кораблёва я Никодима даже рассмотреть не мог. А Иван Сергеевич широкими плечами похвастаться не мог. Просто жрец очень сильно исхудал. Настолько, что мог полностью укрыться за силуэтом не менее худосочного старика.
Я поравнялся с главным лекарем, кивнул Никодиму, и рассмотрев черты его лица, спросил:
— Сколько жрецу лет?
— Быстро вы догадались, Алексей Александрович, — поняв, к чему я веду, ответил Кораблёв. — Ему и пятидесяти нет. Но выглядит, как старец, верно?
Лицо синюшное, волосы поседели. Губы бледные, как и вся остальная кожа.
— Да уж, Иван Сергеевич, умеете же вы представить пациента. Как вы мне сказали? Голос исчез? Вы уж простите, но, кажется, голос — это не главная его проблема, — подметил я.
— Верно, однако исчезновение голоса — это первое, что случилось сразу после окончания обета. Остальные симптомы присоединились позже, — объяснил Иван Сергеевич.
— О, а вот это уже интересное замечание! — кивнул я. — Больше ничего не рассказывайте. Обсудим, когда я осмотрю Никодима сам.
Я присел на кровать, на которой лежал пациент, и принялся проводить аускультацию лёгких и сердца, то есть слушал их с помощью своего фонендоскопа.
— Ничего не бойтесь! — предупредил его я. — Дышите спокойно, больно не будет.
Дыхание у старика было сильно ослабшим. Воздух едва-едва проходил в лёгкие — из-за этого и наблюдалась картина синюшности кожных покровов. Другими словами — цианоза. Такое наблюдается при хронической гипоксии и недостаточном питании организма кислородом.
А если учесть, что он уже два года страдает этим недугом… Велик риск, что без качественного лекарского вмешательства ещё два года он точно не проживёт. Хорошо, что Кораблёв решил предпринять очередную попытку спасения жреца. Общими
усилиями мы сможем поднять его шансы на спасение.— Ну-с, что скажете, Алексей Александрович? — спросил меня главный лекарь, когда я закончил осматривать Никодима.
— Вы слышали, какой звук издаёт его гортань? — ответил вопросом на вопрос я.
— Какой звук? Прошу прощения, но какой звук она может издавать, если он молчит? — пожал плечами Кораблёв.
— Я о том, с каким звуком через неё проходит воздух. Вот — послушайте, — я протянул старику фонендоскоп.
Через минуту, он, шокированный услышанным, отступил на шаг назад и прошептал:
— Такое ощущение, будто там воздух пытается пройти через щель размером с ушко иглы.
— О чём я и говорю, — кивнул я. — Проблема в гортани.
— А я, признаться честно… — Кораблёв покраснел. — Я пытался лечить его лёгкие и голосовые связки.
— Насчёт связок — вы всё делали правильно, а вот в лёгких патологических процессов нет, — отметил я.
— Но раз я всё делал правильно, почему ему не стало лучше?
Отличный вопрос. Придётся подумать, как действовать дальше, чтобы не навредить жрецу ещё сильнее. Клиническая картина слегка напоминает стеноз гортани или её парез. Проще говоря, её патологическое сужение или потерю способности сокращаться.
Ведь гортань — это не просто трубка из косточек и хрящей. Это — сложный механизм, настоящий музыкальный инструмент, в основе которого лежит большое количество мышц, связок и нервных окончаний, которые обеспечивают человеку возможность разговаривать и дышать.
Я принялся мысленно отбрасывать варианты диагнозов, которые точно можно исключить. Повреждение головного мозга… Вряд ли. Форма черепа правильная, признаков переломов нет, да и не похоже это на центральные нарушения.
Судя по всему, там невероятно сильно сжались мышцы и остались в спазмированном состоянии навсегда. Только в реальности такого не бывает. Голос бы не пропал насовсем. Осталась бы осиплость.
Да и с таким дыханием человек даже двух лет не смог бы прожить.
— Это — магическое заболевание, Иван Сергеевич, — сказал я. — Придётся попотеть, чтобы с ним разобраться.
— Магическое? — напрягся он. — Значит, спровоцировано оно либо некротикой, либо проклятьем. Либо контактом с каким-либо магическим веществом. Но я сомневаюсь, что наш жрец курил или употреблял какие-либо колдовские травы. Верно ведь, Никодим?
Жрец помотал головой.
А если учесть, что это состояние развилось сразу после окончания обета… Может, проклятье наслал Грифон? В таком случае высок риск, что мы и вправду ничего не сможем сделать.
Однако я готов рискнуть.
— Я хочу попробовать помочь тебе, Никодим, — произнёс я, посмотрев старику в глаза. — Но предупреждаю сразу, есть вероятность, что ничего не получится. Не стану отрицать — я опасаюсь, что станет хуже.
— Алексей Александрович, думаю, не стоит… — прошептал Кораблёв.
— Подождите, Иван Сергеевич, я хочу услышать его мнение, — перебил главного лекаря я.
Никодим не стал долго думать. Он утвердительно кивнул, затем вяло взмахнул руками, воздав почести Грифону, и лёг на подушку.