Жизнь и судьба: Воспоминания
Шрифт:
Жарким днем лучше поискать в густой ароматной травке красные зернышки земляники или поплескаться в водичке, а то забраться в прохладный сумрак сарая, где дядя Ваня из всякой для него необходимой рухляди мастерит маленький, настоящий грузовичок, который со страшным грохотом и треском помчит неустрашимых дядю Ваню и Леночку по аллеям «Отдыха» — для подкормки деревьев и кустов привезут желтенький, сухой песочек.
Открывается калитка с секретной пружиной — значит, свои. Приехали нас навестить Юрий Ростовцев с сынишкой Митей, любители японских карликовых деревцев, а то и Рубцовы, тоже с сынишкой Алешей, или моя ученица Аля с Толиком, или Пиама Гайденко с Танечкой, и, конечно, Рената Бибихина.
Я люблю возиться со всей этой ребятней еще с киевского моего путешествия к Белецким. И не только летом. В московской квартире среди высоких шкафов, антресолей, кладовки, каких-то заманчивых уголков, спрятанных за нагромождениями каких-то ненужных вещей (а выбросить жалко), тоже интересно. Алеша Рубцов разыскивает дверцу в таинственное царство все тех же гномиков, обследуя темное нутро кладовки с сундуками рукописей, полками с книгами и стенным шкафом. Где же эта заветная дверца? А все я виновата со своими сказками. Огорченный Алеша забирался в угол за кухонной дверью, а там, о радость, мелькает мышиный хвост, да и под пол. Толя же стремится наверх, на шкафы. Оторвать его от высокой устойчивой лестницы невозможно, и вот он уже на «крыше». А девочки — особы впечатлительные и утонченные. Ольгина дочь Катенька, та сразу к роялю в моей комнате. Смелые пальчики выводят нечто
А вот маленькие Аверинцевы, Маша и Ваня, невероятные кошатники (как и семья Смык). С каким восторгом они сидят на полу нашей кухни перед ящиком, где копошится потомство Дусеньки (роды принимала Ольга Смыка, и Саша присутствовал — все серьезно). Котята-крошки уморительные. В конце концов остаются двое. Их Ольга зовет Машкой и Ванькой. Один — черный, другая — голубая. Это дети черного нашего Маурициуса — мавра, который сам пришел к нам на дачу. Это тот, кто всегда пребывал вблизи Алексея Федоровича и, когда он скончался, три дня лежал у гроба на табуретке, а потом исчез. Со слезами забрали последних котят, и очень огорчались Маша и Ваня. А черненького взял, запрятав за пазуху шубы, сын нашей доброй Галины Борисовны, зубного врача, мой студент Боря. Потом он рассказывал, как котенок вырос и стал грозой всей округи вблизи их дома. Жизнь котов у Аверинцевых и Смык — целая эпопея. А сколько радости доставляла наша белоснежная с голубыми глазами Игрунья, Грунечка! Ее крошкой принесла (когда Дуси не стало) в маленькой коробочке моя ученица Альбина Авдукова, мать Толи, что любил залезать у нас на шкафы. Я привезла ее на дачу годовалую, и мальчики (друзья Афанасия, внука Спиркиных) очень серьезно постучали ко мне в дверь и спросили с почтением: «Аза Алибековна, можно ли нам познакомиться с Груней?» Но и она, доставлявшая столько нам радости, исчезла, выпрыгнув в окно веранды: обидел, согнал с любимого шкафа злой соседский мальчишка (друг Афанасия). Она не стерпела обиды и ушла навсегда. Мы вернулись в Москву, у нас капитальный ремонт (его очень спокойно переживала Груня, обследуя все закоулки дома), а я плачу. Жалко Игрунью — шага без меня не ступала на даче (уже и Алексея Федоровича не было). Осталась только фотография — столик под кленами и рядом беленькая кошечка. Несмотря на уговоры детей наших друзей, мы с Леночкой решили — больше никаких кошек, хватит, настрадались. Для ребят это игрушка, а для нас слишком горько их терять.
Совсем недавно (26 апреля 2007 года) беседовали мы с Таней (дочерью Пиамы Гайденко и ее первого мужа, Юрия Бородая). Это было после кончины Юрия Николаевича Давыдова (21 апреля 2007 года), с которым Пиама прожила сорок два неразлучных года. Таня вспоминала, как маленькой девочкой приходила она с матерью к нам в Москве. Жилось им трудно, в общежитии университета. Сами представляете, что это такое, жить семьей, с ребенком, в общежитии. Для бедной девочки приход к нам — совсем необычен. Здесь и Алексей Федорович, и я всегда готовы приласкать пятилетнюю девочку, угостить сладеньким. Ну а я, конечно, угощаю сказками (о бессмертные братья Гримм и их подражатели!). И вот уже наше погруженное в науку бытие (для многих, наверное, скучное) преображается особенным образом. Таня говорит: «Ваша жизнь с Алексеем Федоровичем и весь обиход были для меня сказкой, а Вы, Аза Алибековна, казались мне волшебной феей». И другой мальчик постарше (ему было двенадцать лет), внук Николая Павловича Анциферова, Миша (это для меня он Миша, а для других почтенный Михаил Сергеевич), вспоминает (мы с Алексеем Федоровичем приехали в гости к Анциферовым, в их новую квартиру в писательском доме у Аэропорта), как мы с ним рассматривали его сокровища, его детские коллекции, и я показалась ему в платье черного бархата похожей на сказочную гостью. Разве можно забыть сказку, сказку нашей жизни?
Александр Георгиевич Спиркин — наш старинный друг, еще со времен прозябания Алексея Федоровича в «педине» (так он называл МГПИ им. Ленина), когда изгнали его из Университета, с философского факультета, и он, замкнувшись в своем кабинете, писал для себя, не думая о печатании (никаких перспектив). Сюда и приходил А. Г., то вместе с аспирантами в кабинете Алексея Федоровича посидеть, латинским и греческим позаниматься, а то, когда никого нет, тихо-тихо читать рукописи лингвистические, но ему как психологу интересные (ряд из них войдет потом в книгу Алексея Федоровича «Знак. Символ. Миф»). Он ведь ученик выдающегося психолога Александра Романовича Лурия, а потом много чему научился у кибернетика академика Акселя Ивановича Берга. Учится всюду, где можно, сил хватает. И даже в дискуссии Сталина о языке придумывал вопросы, которые задала (печатали в газете) ставшая известной в связи с этим лингвистка Екатерина Крашенинникова (из МГПИЯ им. М. Тореза). Так многие и думали: как умно сформулировала, да еще прямо тов. Сталину. Но мы-то хорошо знали, кто продумал и сформулировал — наш друг, бывший «враг народа» (соседке понадобилась комната — оклеветала), сиделец в одиночке на Лубянке — почти четыре года, даже не знал, что война окончилась, когда наконец выпустили.
Тяжела судьба русского человека, да если он еще с умом и талантом (помните у Пушкина в одном из писем бессмертное: «Черт догадал родиться в России с душой и талантом» — цитирую по памяти, но думаю, правильно [378] ). От сумы да от тюрьмы не отказывайся — гласит мудрость народная. В тюрьме отсидел, а с сумой отправила мать, Федосья Ефимовна, сынишку куда глаза глядят в жестокий поволжский голод в конце двадцатых: тут и разорение хозяйства в Гражданскую, и попытки возродить его родными Спиркина, и пожары, и грабеж деревень. А голод — он и в тридцатых, он и в сороковых — вот несчастное Поволжье, где еще в конце XIX века страдало от засухи и бескормицы крестьянство со всем своим добром, а главное, землей и скотиной. Так и пошел мальчик с материнским благословением по свету, авось люди добрые накормят, и до Москвы добрался. В подвалах ночевал, истопником был (зимой хорошо, тепло), дворником, разнорабочим, баржи разгружал, товарные поезда разгружал ночами и все читал, читал, учился в школах, вечерних, рабочих, где только можно, а потом и институт. Страсть к науке вела деревенского парнишку и довела до профессора, доктора наук, профессионального философа и психолога, члена-корреспондента Академии наук, главного инспиратора первой пятитомной «Философской энциклопедии» (1960–1970) и главного там конспиратора (пользовался служебным положением зам главного редактора академика Ф. В. Константинова и за его спиной одобрял самые крамольные статьи). Патрон чувствовал недоброе, но, проклиная «рыжего попа» (так Ф. В. колоритно именовал Спиркина — рыжеволосого и зеленоглазого, а ведь Лосев такой же — и волосы и глаза — оба себе на уме), по своей «краснопрофессорской» безграмотности не мог обойтись без энергичного и знающего помощника, подбиравшего себе людей стоящих и настоящих (вроде зав редакцией З. А. Каменского, сына «врага народа» и тоже в свое время гонимого, ставшего другом А. Ф. Лосева), да и авторов молодых, думающих — путь свой там начинали С. С. Хоружий, С. С. Аверинцев, А. В. Михайлов, Пиама Гайденко, Юрий Давыдов и многие другие, а Лосев там просто расцвел со своим платонизмом, неоплатонизмом, эстетикой, мифологией и как автор, и как незаменимый рецензент, строгий, но нелицеприятный. А ведь это А. Г. Спиркину мы, читатели, обязаны статьей об о. Павле Флоренском в V томе «Философской энциклопедии». История с ее напечатанием разыгралась в 1970 году (ее финал 14 апреля, с 18 до 21 часа, Арбат). Виновником сего происшествия
были редактор энциклопедии Рената Гальцева (кончила философский факультет МГУ, хорошо пишет) и внук о. Павла, тоже Павел (сын старшего сына батюшки, Василия). Павел прочитал корректуру статьи, подготовленной им и П. В. Палиевским (Алексей Федорович смеялся, вспоминая эту пару, пробирающуюся в его кабинет через узкий проход между шкафами, — совсем как у Гоголя, друг другу уступают дорогу: «Нет Вы, Петр Васильевич», «нет Вы, Павел Васильевич» — оба любят шутить). Удивился — новый автор статьи — редактор Рената Гальцева, удивился вторично — покоробила фраза в самом начале — родился Флоренский «в семье служащего: мать — армянка». Во-первых, отец, — инженер, строитель железных дорог, а во-вторых, где логика: «мать-армянка» — соединение гротескное. Обнаружил также неприятные тенденции, ошибки, несообразности и возопил — отправил письмо А. Г. Спиркину.378
См. письмо А. С. Пушкина к жене, Н. Н. Пушкиной от 18 мая 1836 года.
А. Г. отреагировал быстро и собрал совещание редакции на дому у А. Ф. Лосева, прямо в его кабинете, вместе со своими сотрудниками, Наумом Ландой, Юрием Поповым и Ренатой. Со своей стороны Павел Васильевич сам добрался до Лосева и просил его содействия как философа, лично знавшего о. Павла, знатока его трудов и человека объективного. Так неожиданно в наш дом вошел впервые внук великого деда. А внук — человек ученый, планетолог, занимается геологией планет, небесных тел, да еще палеонтологией земли (она ведь тоже планета). Как хорошо — небесные выси и земная глубь. Сам же — невероятно экспансивен, живой ум, острый взгляд, непримиримость к противникам, сражения — его среда, но и детскость забавная: марки собирает — тоже страсть.
Меня в кабинет не позвали; рядом, в столовой, готовила чай, но в кабинете, судя по громким голосам, настоящая драма в нескольких актах или судебное разбирательство. Все по правилам: вступительное слово главного, А. Г., выслушивание сторон — Павла и Ренаты, прокурор и защитник — Наум и Юрий. А потом А. Ф. с лекцией об о. Павле — требует не лгать, не скрывать его сана священника, ясно представить дело, которому он отдал жизнь. Ренату А. Ф. не бранит — тема новая, она сделала, что могла, но пусть ей помогут переделать статью А. Г. и Ланда. Да, чтобы прислали еще раз на проверку (Лосев любит до конца доводить дело, любит точность). И что же? Том V ФЭ вышел со статьей, большой, обстоятельной об о. Павле, скромно подписанной инициалами Р. Г. [379]
379
См. публикации П. В. Флоренского в сб.: Мысль и жизнь. К 100-летию со дня рождения А. Ф. Лосева. Уфа, 1993. С. 40–50; а также: София. Альманах. Вып. 1. Уфа, 2005. С. 42–46.
Так, благодаря философской коллизии мы с Алексеем Федоровичем не только познакомились, но и подружились с Павлом Флоренским-младшим. Он в свою очередь прислал к Алексею Федоровичу Танечку Шутову читать по-французски все, что требуется для продолжения ИАЭ. Она умно и, как всегда, изящно выполняла свою миссию [380] . А потом Павел вместе с Юрием Ростовцевым провели замечательную беседу об о. Павле Флоренском [381] , а сам Павел одаривал нас не только прелестными сверкающими камешками (собирал в экспедициях, причем выезжал и в окрестности Владикавказа, в горные ущелья, куда однажды с собой прихватил маленькую Леночку Тахо-Годи), но и пополнил лосевский архив важными документами [382] .
380
См. публикацию: Флоренский П. Ф., Половинкин С. М., Шутова Т. А.Из беседы, состоявшейся 16 марта 1984 г. В том же сборнике, с. 35–39 (интереснейшая запись беседы С. С. Аверинцева и Лосева). См. также: София. Вып. 1. 2005.
381
См. сборник «Контекст». М., 1990. С. 6–24.
382
См. тот же сборник «Контекст». С. 13–17. Следует сказать, что Павел Васильевич замечательно записывал за А. Ф. с необыкновенной быстротой, часто на белых бумажных салфетках. Так он записал воспоминания А. Ф. о докладе отца Павла «Магия слова» в 1919–1920 годах в РФО памяти Вл. Соловьева. Запись эта потом вошла в один из томов сочинений Флоренского (изд-во «Мысль»).
Как, однако, все связано в одну цепочку — и ведь ни одно звено не выкинешь: философская энциклопедия, статья о Флоренском, Рената Гальцева, жалоба Павла-внука, помощь Лосева и, главное, — благодетельная роль мудрого А. Г. Спиркина. Без него цепь эта не замкнулась бы.
Нынешние молодые люди плохо себе представляют, как тяжело приходилось издавать не только книги, но даже и обычные статьи, вообще все, что несло на себе отпечаток собственной мысли. Это теперь (пишу в 2007 году) печатают, что угодно, но настоящего мало, а всякого хлама, о котором и не вспомнят, пожалуйста, особенно за свои деньги — развращает. Да, сюда бы уэллсовскую машину времени, да перенести всех критиков Флоренского или Лосева в цветущие годы советской власти. Что бы они запели? Думаю, что стали бы самыми настоящими прислужниками властей предержащих. Уж не стали бы бороться за статью об о. Павле Флоренском для «Философской энциклопедии». Уж на что как будто благожелательна к Лосеву была дирекция издательства «Искусство», а вот зав редакцией эстетики Ваче Самвелович Григорян так и не дал возможность Алексею Федоровичу получить в руки VII том ИАЭ. Только за день до кончины подержал А. Ф. первую книгу VII тома. Сколько раз напоминала Галина Даниловна Белова, торопила с изданием. А тот все свое: «Да зачем торопиться, старик и так скоро помрет». Также и к выдающемуся польскому эстетику В. Татаркевичу все с теми же словами: «Зачем торопиться. Скоро помрет старик». А Татаркевич не собирался умирать (его труды молодой Лосев читал еще в годы революции). Хотя и было ему чуть ли не девяносто (родился в 1886 году), но приехал из Польши в Москву и заставил поторопиться. Правда, издали его большой труд в одном томе, да еще в усеченном виде. А ведь Владислав Татаркевич — европейская величина [383] .
383
См. его двухтомник: Tatarkiewicz W.Т. I: Estetyka Starozytna. Т. II: Estetyka sredniowieczna. Wroclaw; Warszawa; Krakow.
То же самое повторилось и после кончины Лосева. Когда Геннадий Зверев (редактор журнала «Юность») поторапливал В. Липатова (главного редактора журнала) опубликовать одну из статей Алексея Федоровича, тот чистосердечно отвечал: «Зачем торопиться. Ведь Лосев умер». Что там думать об умерших? Живые рвутся в печать. Им — дорога. Вот и будешь с благодарностью помнить и Спиркина, и Гулыгу, и Овсянникова.
Летом же мы блаженствовали на даче нашего друга.
Свою усадьбу поднял Спиркин из праха, буквально, с помощью замечательного мастера, своего брата Ивана, высоко ценимого на авиационном заводе города Жуковского за истинно русский размах таланта ума и рук. Усадьба принадлежала врачу Клюевой, не оправдавшей доверия Иосифа Виссарионовича (ее препарат, круцин, предназначался для излечения рака) и отставленной от дел (хорошо хоть не арестовали). Покинутую, с любовью устроенную усадьбу боялись заселять. А Спиркин не побоялся, посоветовавшись с А. Ф. (тот дал ему денег на покупку, но быть совладельцем отказался, а вот постояльцем отдыхать — пожалуйста). Благоустраивали дом уже при нас несколько лет. А разорилось все после смерти А. Г. стремительно.