Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура

Капля желчи на кончике ангельского меча на иврите зовется типо шель моро (типо — «капля», шель — предлог, обозначающий принадлежность, моро — «желчь»). Существительное моро часто по ошибке принимали за прилагательное, так что в итоге предлог шель выпал и получилось типо моро, что с точки зрения иврита вполне грамотно, но означает уже не «капля желчи», а «горькая капля». В переводе на идиш получилось битерер тропн — так в народе называют выпивку. Это разговорное и довольно-таки ласковое выражение, что-то вроде «стаканчика» в «пропустить стаканчик». Эр ѓот либ дем битерн тропн («он любит глотнуть горькой капельки») — вежливый способ сказать «он пьянчуга», то есть любитель присосаться к мечу Ангела Смерти. Капля и впрямь горька на вкус, но идиома обусловлена прежде всего внешним видом типичного алкоголика: голова запрокинута, рот открыт, лицо переливается всеми красками — ни дать ни взять мертвец под мечом малех ѓа-мовес.

В основных европейских языках название водки произошло от латинского aqua vitae («вода жизни»^{84}), однако идиш — ценитель крепких напитков, но ненавистник пьяниц — предпочитает словосочетание битерер тропн другому, тоже насмешливому, но куда менее популярному маим хаим («вода жизни»). Не забывайте: наш фольклор родился там, где царят хукос ѓа-гоим, «законы гоев», а день начинается ночью, — если они зовут это жизнью, мы назовем это смертью, но пить будем все равно.

Тем не менее, помимо капли спиртного и пристального взгляда, образ малех ѓа-мовес редко обыгрывается в поговорках — слишком уж он страшен, слишком серьезен. Если он и упоминается, то в проклятиях, где любовь напрямую связана со смертью: «дер малех ѓа-мовес зол зих ин дир фарлибн!» («чтоб в тебя Ангел Смерти влюбился!») То есть ангел не просто будет любоваться издалека, не в силах оторвать от вас тысяч глаз; он не ограничится конфетами и букетами. Нет, он доберется до вас через все преграды, заграбастает в свои пылкие объятия и унесет во дворец, где вы останетесь вместе навсегда (причем в данном случае «навсегда» следует понимать буквально). И он никогда больше не посмотрит ни на кого другого — а значит, ваша смерть принесет нам всем вечную жизнь: с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Есть еще более утонченное проклятие: «золст мир хаcене ѓобн митн малех ѓа-мовесес тохтер» («чтоб ты женился на дочке Ангела Смерти»): во-первых, каков отец, такова и дочка; во-вторых, она же наверняка захочет, чтобы ее престарелый папаша переехал к вам жить.

II

В Талмуде сказано:

Есть в мире девятьсот три вида смерти. Самая мучительная — от удушья, самая незаметная — от поцелуя. Первая так же тяжела, как тяжело вытащить клубок шерстяных ниток из колючек, последняя легка — как легко вынуть волосок, упавший в молоко (Брохойс 8а).

Этот поцелуй смерти известен как мисе бинишике, и он поясняется в другом месте Талмуда:

Над шестерыми Ангел Смерти не имел власти: Авраам, Исаак и Яков; Моисей, Аарон и Мириам… о Моисее, Аароне и Мириам сказано (Чис. 33:38), что они умерли благодаря Божественному поцелую (Баво Басро 17а).

Библейский стих, к которому отсылает трактат Баво Басро, гласит: «И взошел Аарон священник на гору Ор по повелению Господню и умер там». Оборот «по повелению Господню» в оригинале звучит как аль пи ѓа-шем, дословно — «из уст Бога». Согласно Раши, это означает, что он умер от поцелуя — то есть принял смерть из уст Бога в буквальном смысле.

Вышеупомянутый «волосок из молока» вдохновил многих создателей кошерных молочных ресторанов; оттуда же родом известная идиома гринг ви а ѓор фун милх — «легко, как [достать] волос из молока». Этот образ и позже встречается в религиозной литературе — в мидраше, который, очевидно, впоследствии повлиял на фольклор:

Покидая этот мир, человек трепещет от ужаса перед Ангелом Смерти, который исполнен очей и держит в руке обнаженный меч; Ангел не только грозит умирающему, но и допрашивает его: «Ты не посвятил свою жизнь Торе и добрым делам? Ты не молился Создателю утром и вечером? Ты скупился на советы своим ближним?» Если все это не так, Ангел стряхивает каплю в рот умирающего, и душа отлетает с легкостью, как волосок, извлекаемый из молока. Если же все это правда, душа оставляет тело с трудом, словно колючки, выдираемые из шерсти (Масехес Хибут ѓа-Кейвер 4).

В обиходе гринг ви а ѓор фун милх означает «проще пареной репы», «раз плюнуть». Обратите внимание: в других языках символом легкости зачастую является нечто примитивное, не требующее никаких умений и талантов, в данном случае — пареная репа, плевок и т. д., в то время как в идише — смерть праведника.

Противоположность мисе бинишике — мисе мешуне, «странная смерть», то есть неожиданная, неестественная и, как правило, насильственная смерть. В идише не говорят «он умер мисе мешуне» или «его постигла мисе мешуне»; нет, ее принимают (глагол айннемен) вовнутрь, как рыбий жир. Айннемен может означать как «завоевывать», «подчинять», так и «принимать» (лекарства). Проклятие «зол эр айннемен а мисе мешуне», «чтоб он принял странную смерть», звучит так, как будто этого типа от его грешного существования может излечить лишь микстура из законов добродетели; он должен не просто умереть, а прописать себе внезапную кончину.

Есть еще мисе мешуне колир, «мисе-мешунный цвет» — дикий, серо-буро-малиновый оттенок, от одного взгляда на который можно айннемен а мисе мешуне; существует и другая трактовка — именно такой цвет приобретают люди в последних содроганиях мисе мешуне. Большинство авторитетов придерживаются первой версии, но мои родители припомнили сразу обе, когда в 1967 году увидели в моей комнате плакат Питера Макса^{85}.

III

Основной глагол, означающий «умирать», — штарбн. Это довольно-таки холодное и невыразительное слово; чтобы придать ему эмоциональную окраску, нужно дополнить его какими-то подробностями. Если вы приличный человек, то наверняка хотите как минимум штарбн ви а йид — «умереть как еврей», то есть с достоинством и в подобающем возрасте, а не штарбн ин фремде тахрихим — «умереть в чужом саване», то есть по уши в долгах, будучи не в состоянии позволить себе даже нормальные похороны. Штарбн ин фремде тахрихим — одно из самых злобных пожеланий в этом языке, полном злобных пожеланий. Штарбн ви а йид, напротив, описывает смерть, которая к лицу любому, — человек принимает неизбежное спокойно и решительно и с молитвой «Шма» на устах, если он бодрствует. С ним ничего плохого не случилось, просто время его подошло, он ѓот ибергегесн мит афикойменс («переел афикойменс») и умер от старости, вот и все. Афикоймен — кусок мацы, завершающий пасхальную трапезу; это как если бы христианский патологоанатом написал в заключении: «Причина смерти — переизбыток Рождеств».

Штарбн нох — «до смерти хотеть [чего-то]». Например, их штарб нох а глоз васер — «умираю, пить хочу». Однако те, кто сколько-нибудь склонен к изящным оборотам, избегают простого и незатейливого штарбн. О том же самом желанном глоз васер, стакане воды, они скорее скажут не штарбн, а ойсгейн нох (те же самые утонченные личности не «какают», а «облегчаются»). Ойсгейн — «скончаться», применительно к свече — «погаснуть». Именно этот глагол обычно используют, описывая умирание. У ойсгейн есть и специфически еврейское значение: «сделать шесть шажков (три назад, затем три вперед) по окончании шминесре». Шминесре — так в разговорной речи произносится название шмоне эсре, то есть «восемнадцать [благословений]»; это молитва, которую читают стоя, соединив ноги вместе. Многозначность глагола ойсгейн породила пословицу «дос лебн из ви а шминесре: ме штейт ун ме штейт биз ме гейт ойс» («жизнь — как шминесре: стоишь, стоишь, пока не уйдешь», то есть умрешь).

Штарбн и ойсгейн могут использоваться как в прошлом, так и в настоящем времени, а вот полугебраизм нифтер верн («уйти из жизни», «почить»; дословно «стать мертвым») — только в прошедшем. Сейчас этот термин считается самым корректным, но он применим не всегда: нифтер, по сути, намекает на недюжинные добродетели покойного; о Чаушеску или Иди Амине нельзя сказать «эр из нифтер геворн», «он почил». Слово птире («кончина», «уход»), однокоренное к нифтер, тоже используется в очень уважительном контексте.