Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

— Кто это ваш Крокодил?

— О, это редкий тип, только диву даешься, как земля носит его. Больше двадцати пяти лет служит он верой и правдой в этом колледже, не пьет, не курит, все его мысли заняты одним: как бы угодить хозяевам и нажить побольше денег. А нажил он порядочно: имеет собственный дом, хорошее хозяйство, и все ему мало. Без взятки никого на работу не берет, хоть немного, а все же обсчитает рабочего, а если на праздники кто-нибудь забудет подарок ему сделать, считай, что этому парню недолго осталось жить в колледже. Одним словом, скорпион в человеческом образе. — Левон опустил голову и задумался. — Ну, ничего, когда я соберусь уходить с работы, то задам ему такого, что он на всю жизнь запомнит! — со злостью добавил он.

— Ну как, Ашот, твоя работа? — осведомился Мурад.

— Ничего, привык я уже. Жаль только, что времени мало. Читать некогда, а книг, как назло, хороших много.

— Откуда?

— Один студент дает. Он, говорят, социалист.

— А что это такое?

— Такая партия, значит. Они за справедливость борются, чтобы люди равны между собой были, — за Ашота ответил Левон. — Да не верю я им, сами в золоте купаются, только языком болтают.

Они стояли в палисаднике под окнами Сатеник. Увидев их, она открыла окно.

— Мурад, почему ты не пригласишь своих друзей в дом? — спросила Сатеник.

Левон отказался:

— Спасибо, мы сейчас уходим!

Уже прощаясь, Ашот спохватился:

— Да, забыл совсем! В прошлое воскресенье я был у ребят в детском доме. Мушег просил взять его оттуда, очень уж плохо живется им там.

— Знаю, он меня тоже просил. Жаль, у нас в типографию учеников больше не берут, я хотел его там устроить, даже с мастером говорил.

— Я попробую нашего Крокодила умолить, — может, возьмет.

Товарищи распрощались.

Прошло полгода. Мурад уже начал выполнять положенную для наборщика норму тринадцать тысяч знаков за девять часов, и Мисак искренне радовался успехам своего ученика.

Однажды во время очередной получки кассир вручил Мураду конверт с тридцатью пятью лирами. Мурад от радости чуть не подпрыгнул. Сосчитав деньги и убедившись, что не ошибся, он побежал к старшему наборщику.

— Спасибо вам, дяди Мисак, — искренне поблагодарил он.

— Что случилось? — в недоумении спросил тот.

— Мне прибавили, только что получил тридцать пять лир! — Мурад показал конверт.

— Ах, это… Что же, ты получил за свой труд, при чем тут я?

— Вы же меня научили, дядя Мисак.

— Не я, так другой научил бы тебя. Хозяину наборщики нужны, как по-твоему?

— Конечно, нужны.

— Вот поэтому тебе и разрешили учиться. Но все-таки они недоплатили. Раз ты выполняешь норму, то должен получать, как все наборщики.

— Что вы, дядя Мисак! Тридцать пять лир за один месяц! В порту я половины этих денег не зарабатывал.

— Вот чудак! Ты там простым носильщиком был, чернорабочим, а теперь квалифицированный наборщик, а у наборщика, как тебе известно, кроме рук, еще и голова работает, и ты хозяину, как дойная корова, барыш приносишь. Знаешь, сколько заработал на тебе хозяин?

— Нет, не знаю.

— Сотни полторы, не меньше.

Мурад недоверчиво посмотрел на старшего наборщика.

— Да, да, не меньше, — повторил Мисак. — Не смотри на меня, словно курица на лужу. Подумай сам: зачем тебя, меня и всех рабочих стали бы держать, если бы хозяева не имели прибыли? Ты молод еще и не все понимаешь, но когда-нибудь поймешь — и чем раньше, тем лучше.

— Что же я должен понять?

— А то, что все богатства созданы руками вот таких, как мы с тобой, рабочих. Деньги, которые тратят богачи по вечерам в барах, швыряют в игорных домах, тоже наши, нам они принадлежат по праву, только мы их не получаем.

Но в этот день Мурад был слишком счастлив, чтобы вникать в смысл слов своего собеседника.

— Ну ладно, беги и обрадуй своих. Передай от меня привет господину Сенекериму, скажи, что его книга на той неделе будет готова.

Зажав деньги в кулак, Мурад побежал домой. Еще с лестницы он закричал на весь дом:

— Мадам Сатеник! Мне прибавили! Я получил тридцать пять лир.

— Опять «мадам»! Сколько раз я просила тебя называть меня просто Сатеник!

— Хорошо, Сатеник. Вот деньги.

— Я очень рада за тебя. Ну, умывайся, обед остынет.

За обедом Мурад передал Сенекериму привет от Мисака.

— Ваша книга на той неделе будет готова.

— Книга-то будет готова, а вот чем я платить буду, не знаю, — сказал с грустью Сенекерим.

— Разве книготорговцы не соглашаются покупать? — спросила Сатеник.

— Нет. Они соглашаются продавать ее на комиссионных началах, но сначала я должен выкупить весь тираж, заплатить за бумагу, типографские расходы.

— А много денег нужно? — робко спросил Мурад; ему казалось, что его тридцать пять лир составляют целое состояние.

— Не так много, но все же лир триста — четыреста наберется. Ладно, оставим этот разговор. Как видно, придется уехать отсюда и снова взяться за работу чертежника. Еще ни один армянский литератор не жил своим пером. Куда уж мне!

Мурад встревожился: что же, ему придется снова остаться одному?

— Ведь Мурад уже встал на ноги, — как бы угадав его мысли, добавил Сенекерим. — Он сейчас квалифицированный рабочий и может прилично зарабатывать.

— И жить самостоятельно, не так ли, Мурад? — спросила Сатеник.

Мурад нахмурился.

— Почему ты молчишь?

— Не знаю. Я хочу жить с вами.

— Жаль, Мурад, но нам скоро придется расстаться. Мы вернемся обратно во Францию.

Сатеник прослезилась и, чтобы этого не заметили, поспешно схватила тарелки и вышла из столовой.

— Нам тоже тяжело расставаться, мы уже привыкли к тебе, однако другого выхода я не вижу. Постараемся найти комнатку и устроить тебя. Ты парень способный, и я убежден, что не пропадешь. Во всем слушайся Мисака, он очень хороший и честный человек.

Мураду не верилось, что они уедут. Он потерял покой, ходил мрачный, мало разговаривал, на что-то надеялся. Однако недели через две они все-таки уехали.

Накануне отъезда они втроем пошли в большой, мрачный, как коробка, дом. Там Сатеник сняла ему маленькую комнату за умеренную плату.