Жизнь (не) вполне спокойная

На таможенном пункте меня ждали Войтек и Ежи. Не то чтобы они так соскучились, просто боялись, что придется сразу платить пошлину. Войтек на всякий случай приехал с деньгами, а мой сын сопровождал его для собственного развлечения.

До Варшавы мы добрались в полдень. Я провела за рулем без перерыва двадцать девять часов, доехала благополучно, ни царапинки. И дала себе торжественную клятву, что еще неделю не сяду за руль. Но в тот же день меня отправили в Грохов, под Варшаву, за карпом к Рождеству.

Тоска по родине и обожаемым родным очень быстро у меня прошла…

Кажется, весь год пребывания дома между первой поездкой в Данию и второй был заполнен событиями исключительно личными, но до сумасшествия разнообразными. Очередности не упомню, лучше в памяти сохранился их смысл. Прежде всего, в моей квартире печи заменили наконец электрическим отоплением, это еще до моего приезда устроили. Отпала проблема угля.

Я отдала в печать «Крокодила из страны Шарлотты», цензура сказала свое веское слово, пришлось переработать весь текст. В первой версии телефонную прослушку у Алиции установила некая таинственная сила, конечно, имелись в виду наши органы, что, по-видимому, читалось между строк. Цензура энергично запротестовала: такого просто не может быть, у нас в стране телефоны не прослушиваются, выбросить прослушку! А на ней строился весь замысел, никак нельзя ее выбросить, пришлось написать, что это преступная банда такое устроила, что, естественно, выглядело довольно глупо. Вторая проблема возникла с Мартином. Как уже говорилось выше, он потребовал изменить ему имя: в конце концов я всем угодила, и книга пошла в печать.

Опять приезжала Тереса, но до «Проселочных дорог» все еще было далеко. В Чешин ее отвез Войтек, меня при этом вообще не было, я даже не помню, почему. После того как сдала в печать «Крокодила», я ничего не писала, разве что некоторые фрагменты «Леся» — дома сложились неблагоприятные условия.

Я наняла столяра, он поставил стенку, разделив пополам кухню и комнату, работа затянулась. Столяр был глухой, переговаривались мы письменно, недели три я утопала в стружках и в опилках. Ремонт в квартире я сделала сама, выкрасила все внутренние столярные элементы, стремянки у меня не было, поэтому двери я красила только до верхних стекол — выше не дотянулась.

Идти работать в проектную мастерскую я не собиралась, помня о часовенке в Орли. После работы в Дании наши условия меня пугали, к тому же началось сокращение штатов, и возвращение в профессию требовало титанических усилий. Зато, назло строительным властям, я сделала инвентаризацию участка родителей Войтека. Они хотели что-то там продать, в связи с чем Отдел архитектуры и строительства потребовал от них соответствующие документы.

С результатами инвентаризации я отправилась к чиновнику. Он мигом напыжился:

— По какому праву вы это сделали самостоятельно?

— Да потому что умею это делать, — ответила я ехидно. — Я архитектор.

— У вас нет лицензии!

— А вот и есть. Пожалуйста, номер триста двадцать шесть.

— Вы не имеете права на частную практику!

— Так я не практикую. Я это сделала безвозмездно, то есть даром. Денег не беру.

— А почему?

— Да потому, что все это в рамках семейных отношений…

У бюрократа просто в глазах потемнело, он-то рассчитывал на взятку в десять тысяч злотых за выдачу соответствующего разрешения. С истинной радостью я эту взятку просто у него из рук вырвала, придраться он не сумел, так что его чуть кондратий не хватил от злости.

В те времена мои дети были для меня просто наказаньем божьим. Ежи хоть и учился, даже вполне самостоятельно, но с капризами. Роберт не желал учиться вообще, он заканчивал школу, и я отправилась к директору.

— Проше пани, не имеет значения, какие у него будут оценки, — сообщил мне несчастный человек с огромным подтекстом. — Нашу школу он окончит.

Я полюбопытствовала, откуда такая уверенность.

— Останься он тут на второй год — и я потеряю весь педагогический коллектив. Дня не проходит, чтобы учительницы не прибегали ко мне в слезах и не подавали заявление об уходе. У меня иного выбора нет: или ваш сын, или они.

— А что он такое вытворяет? — спросила я без всякого интереса, потому что и так всё отлично знала.

— Он задает вопросы. Мальчик вежливый, не грубит, не хулиганит, хорошо воспитан, только вот задает вопросы. Урок состоится лишь в том случае, когда он это разрешит и прекратит вопросы, а учительницы уже не выдерживают…

В летний отпуск мы поехали по странам соцлагеря, через СССР на Залещики, через Румынию в Болгарию, до Рильского монастыря и обратно — через Венгрию и Чехословакию.

Неплохие языковые достижения были у меня даже в группе славянских языков. В Болгарии дворик перед домом украшала решетчатая беседочка, увитая виноградом, и этот виноград образовывал на ней прелестную зеленую крышу. Я показывала на плети винограда пальцем и с восхищением говорила:

— Очэн красно!

Хозяева почему-то таращились на меня с полным непониманием, но я списывала это на их привычку к повседневным красотам природы. Только по возвращении домой ситуацию объяснил мой старший сын:

— Мать, ты же им говорила не «очень красиво!», а «очень красное!».

В центре Будапешта на острове Святой Маргариты мы у какого-то шведа свистнули колпак с колеса. Наш отлетел и сгинул без вести еще в Варшаве, купить новый оказалось невозможно, поехали без колпака. На острове «горбунок» шведа соблазнительно стоял рядом, мы решили пополнить комплект. Тырил, собственно, Войтек, я стояла на стрёме. Угрызений совести мы почти не испытывали, primo, швед купит колпак на родине без проблем, secundo, колпак дешевый.

Мы бы охотно оставили ему деньги, да конвертируемой валюты с собой не оказалось.

На ворованном не разживешься, так что в Польше колпак опять отлетел и усвистел в густую рожь.

В Бухаресте мы потеряли машину. Поставили ее где-то в старой части города и, не взглянув на название улицы, отправились осматривать памятники архитектуры пешком. Конечно, мы ее потом разыскали, но потратили на это битых четыре часа.

В Братиславе я наконец лично познакомилась с двумя чудесными женщинами — Хилдой Холиновой и Ханой Лерховой, переводившими на словацкий мои первые книги. Благодаря переводам у меня было полно денег в чешских кронах, и я растранжирила там весь гонорар, потому что обменивать на злотые по идиотскому курсу не было никакого желания.

В ноябре я снова отправилась в Копенгаген.

Остановилась у Алиции в Биркероде, привезла ей кучу продуктов, между прочим, даже соленые огурцы, ароматом которых, не знаю уж, как это удалось, пропиталась моя подушечка. Помимо огурцов, бигоса, колбасы и тому подобных продуктов в твердой форме, прихватила я и всякие крепкие жидкости. Нарезались мы вдвоем, Торкиль принял весьма скромное участие в нашей оргии и рано удалился спать.

Работать я устроилась уже в другой мастерской. Один из ее филиалов находился на Фиольстреде, там я и трудилась, опять ходила на службу пешком, что весьма способствовало моему творчеству.