Жизнь после жизни
Шрифт:
Хью вздернул брови и, не оставив жене шансов позвать Бриджет, вскочил из-за стола и сам отнес на кухню горшок. Юная Марджори, прислуга за все (теперь уже не столь юная), недавно взяла расчет, и теперь все обязанности по дому делили между собой Бриджет и миссис Гловер. («Не так уж мы требовательны, — возмущалась Сильви, когда Бриджет обмолвилась, что после войны ни разу не получала прибавку к жалованью. — Пусть спасибо скажет».)
В тот вечер перед сном — Урсула с Памелой по-прежнему делили тесную комнатку в мансарде («как узницы в карцере», говорил Тедди) — Памела спросила:
— Почему она
В устах Памелы эти слова прозвучали беззлобно, с искренним любопытством.
— Она считает меня интересной.
Памела расхохоталась:
— Коричневый виндзорский суп миссис Гловер она тоже считает интересным.
— Знаю. Я и не заблуждаюсь.
— Да потому, — ответила сама себе Памела, — что ты умная и красивая, а я просто умная.
— Ты же знаешь, что это неправда. — Урсула с горячностью бросилась защищать Памелу.
— Да мне все равно.
— Она обещала на следующей неделе написать про меня в своей газете, но я не верю.
Рассказывая сестре о своих приключениях в Лондоне, Урсула умолчала о том, что стала свидетельницей одной сцены, которую Иззи не заметила, потому что в это время разворачивала автомобиль посреди мостовой перед «Коул-Хоул». Из дверей отеля «Савой» вышла под руку с импозантным господином дама в норковом манто. Она беззаботно смеялась какой-то шутке, но потом высвободила руку и стала рыться в сумочке, чтобы найти портмоне и бросить пригоршню мелочи в миску перед сидевшим на тротуаре бывшим фронтовиком. Безногий, с ампутированными кистями рук, он примостился на кустарной деревянной тележке. Когда-то у вокзала Мэрилебон Урсула видела похожего инвалида на таком же приспособлении. Вглядываясь в толпу на лондонских улицах, она замечала все больше людей, перенесших ампутацию.
Выскочивший из ресторанного дворика швейцар бросился к безногому, и тот спешно покатил прочь, отталкиваясь от тротуара культями рук. Женщина, подавшая ему милостыню, начала распекать швейцара — Урсула видела, как ее правильные черты исказились досадой, — но импозантный господин мягко взял ее за локоть и повел дальше по Стрэнду. Поразительнее всего в этой сцене были не события, а действующие лица. Импозантного господина Урсула видела впервые, но оживленная дама — это, вне всякого сомнения, была Сильви. Не узнай она родную мать, Урсула так или иначе узнала бы норковое манто, подарок Хью к десятилетней годовщине их свадьбы. От Джеррардс-Кросса ее, казалось, отделяла пропасть.
— Уф, — выдохнула Иззи, когда автомобиль наконец-то развернулся так, как требовалось, — непростой маневр!
И правда, на следующей неделе Урсула, даже вымышленная, ни словом не упоминалась в колонке Иззи. Там говорилось лишь о том, какую свободу дает одинокой женщине «маленький автомобильчик». Куда приятнее видеть перед собой открытую дорогу, чем давиться в грязном омнибусе или подвергаться преследованию опасных злоумышленников в темных переулках. Если сидишь за рулем «санбима», тебе не приходится нервно оглядываться через плечо.
— Жуть какая, — сказала Памела. — Как по-твоему, с ней такое бывало? В темных переулках?
— Думаю, не раз.
Урсула больше не получала предложений стать «близкой подружкой» Иззи; о той вообще не было ни слуху ни духу. Приехала она только в канун Рождества (ее не ждали, хотя и пригласили) и с порога объявила, что «попала в небольшую переделку»,
а потому уединилась с Хью в его «роптальне» и вышла только через час, едва ли не пристыженная. Никаких подарков она не привезла, за рождественским ужином беспрестанно курила и равнодушно поддевала вилкой еду.— Ежегодный доход двадцать фунтов, — сказал Хью, когда Бриджет подала к столу пудинг с пропиткой из виски, — ежегодный расход двадцать фунтов шесть пенсов, и в итоге — нищета. {49}
— Да сколько можно! — бросила Иззи и выскочила из-за стола, прежде чем Тедди успел поднести спичку к пудингу.
— Диккенс, — повернулась Сильви к Урсуле.
— J'etais un peu d'erang'ee, [29] — с виноватым видом объяснила Иззи Урсуле на следующее утро.
29
Я была немного расстроена (фр.).
Они были одни — все остальные ушли в церковь. Из-за лающего, сухого кашля Урсулу оставили дома.
— Ты так всех прихожан распугаешь, — сказала Сильви.
Она даже не предложила Иззи пойти вместе со всеми.
— Я, конечно, сглупила, — сказала Иззи. — Надо же было так влипнуть.
В наступившем году «санбим» куда-то исчез, адрес по Бэзил-стрит сменился на менее престижный, в Суисс-Коттедж (еще более унылое endroit), но Иззи, несмотря ни на что, оставалась все той же Иззи.
Декабрь 1923 года.
Джимми простудился, и Памми сказала, что посидит с ним и научит делать елочные украшения из серебристых крышечек от молочных бутылок, пока Урсула и Тедди пройдутся по дороге и поищут ветки остролиста. В роще найти падуб не составляло труда, однако до рощи путь был неблизок, а погода стояла настолько скверная, что хотелось поскорее вернуться в тепло. Миссис Гловер, Бриджет и Сильви не выходили из кухни, погрязнув в драме предрождественской стряпни.
— Ветки — обязательно с ягодами, — наставляла их с порога Памми. — Если омела попадется, тоже несите.{50}
Наученные горьким опытом прошлых экспедиций, они захватили с собой секатор и пару кожаных садовых перчаток Сильви. Целью их похода стал большой падуб, росший на лугу, в дальнем конце дороги. Раньше у них высилась живая изгородь из омелы, что было очень удобно, однако после войны ее сменили более послушные кусты обыкновенной бирючины. Вся округа как-то присмирела и сделалась похожей на пригород. Деревня, повторяла Сильви, грозила обрасти новостройками.
— Людям ведь надо где-то жить, — резонно возражал Хью.
— Только не здесь, — отвечала Сильви.
На ветру было особенно неуютно, с неба брызгало дождем, и Урсула пожалела, что не осталась у камина в утренней гостиной — дожидаться, чтобы по дому поплыли праздничные запахи пирожков с мясом, которые пекла миссис Гловер. Даже никогда не унывающий Тедди, нахохлившись от ветра, плелся нога за ногу — маленький стойкий рыцарь-тамплиер в сером вязаном шлеме.
— Гадкая погода, — приговаривал он.