Жизнь продолжается. Записки врача

Судьба моей соседки по нарам Тоськи оказалась трагичной. В первые дни лагерной жизни она резко отличалась от нас своей чрезмерной упитанностью, дорогой, модной одеждой, распухшим от слез носом, красными глазами, а также неспособностью выполнять какую-либо работу и непрерывными капризами и плачем. Отец ее был полковником, воевавшим на фронте, мать — артисткой, постоянно пребывающей там же с концертными бригадами. Дома оставалась еще какая-то «крёсенка» (крестная мать. — Примеч. ред.), не имевшая возможности помочь девочке. Ее нытье и слезы раздражали нас, и без того еле державшихся на ногах. Кто-то дал ей презрительное прозвище Цыпа.

Однажды в наряде по уборке туалета я оказалась в паре с Цыпой. Не знаю, в каких тепличных условиях она росла, но выгребного туалета, непременного в каждом поселке, не имевшем канализации, она никогда не видела. Войдя в сарайчик для девочек, увидев загаженную доску с отверстиями, источающую ужасный запах, Цыпа стала падать в обморок. Не зная, что делать, я отчаянно закричала не нее, пообещав отлупить по голове грязной лопатой, которую держала в руках, одетых в огромные брезентовые рукавицы. Цыпа, к моему удивлению, в обморок не упала. Тогда я всучила в ее дрожащие руки два пустых ведра и велела немедленно принести песок из кучи, насыпанной неподалеку. Цыпа схватила ведра и очень быстро вернулась, сгибаясь под их тяжестью. Работа закипела: Цыпа носила то песок, то воду, а я засыпала грязь песком и смывала водой. Таким же образом мы вычистили пол и грязные стены. Помещение преобразилось. Исчез запах, речной песочек хрустел под ногами. Цыпа, оглянувшись вокруг, первый раз улыбнулась. Затем для создания полного блеска вместе отправились на соседнее поле и принесли большие охапки душистой полыни, которую в красивых букетах развесили по стенам. Вдохновленные результатами своих усилий, мы не поленились и еще раз вернулись на поле, где у края дороги рос буйный высоченный репейник. Лопухи, нанизанные нами на многочисленные гвозди наскоро сбитых дощатых стен туалета, вошли с того дня в повседневный обиход как средства гигиены. Огромные лопухи были также укреплены нами у умывальников вместо отсутствующих полотенец.

В это время пришли с работы отряды и восторженно оценили нашу работу. Возник своего рода митинг. Александра Семеновна назвала наш труд героическим, творческим и самоотверженным. «Такая работа, — говорила она, — не делается за плату, а идет от сердца, отдается на общее благо, по любви к своей стране и к товарищам». Среди мальчиков оказался одноклассник Тоськи. Подойдя к ней, он крикнул: «Тоська, прими меня в свой отряд!» — чем вызвал дружный смех окружающих. В ответ неожиданно Тоська горько заплакала. Меня охватила волна необыкновенной жалости и нежности к этой усталой, мужественной девочке, понуро стоящей в окружении товарищей, одетой в истрепавшееся шелковое платье с нелепыми разноцветными заплатами, проявившей волю и преодолевшей детскую слабость и изнеженность. Она стала настоящим бойцом трудового фронта. Я обняла ее и тоже горько заплакала: из-за этой ужасной войны, близкого к нам фронта, где умирали наши люди, из-за того, что с нами случилось и что еще может произойти. Смех ребят стих. Они окружили нас плотным кольцом и, не сдерживая своих слез, стали утешать.

Этот необычный эпизод оказал огромное воздействие на Тоську. С того момента она стала работать наравне со всеми, смогла есть в столовой «баланду», больше не падала в обмороки. Ее обидное прозвище все забыли. Кроме того, благодаря своему звонкому голосу, Тоська стала признанной запевалой.

Осенью с появлением заморозков нас расселили в теплые помещения совхоза. В ноябре в последние дни перед отъездом домой Тоська, неся тяжелую большую корзину, наполненную кочанами капусты, и вместе с напарницей балансируя на качающихся мостках от берега к барже, споткнулась, сильно ушиблась и скатилась в воду. В бессознательном состоянии ее отвезли в местную больницу.

Вернули школьников в Москву 6 ноября. Из совхоза разрешалось взять с собой любые овощи, сколько кто увезет на поезде, в руках. Но оказалось, что наш повседневный труд с первого дня учитывался совхозом, индивидуально для каждого. Вес заработанных овощей исчислялся сотнями килограммов. Возникла новая проблема: отсутствие тары. Вытряхнув солому из чехлов для матрацев, мы пометили их и наполнили кочанами капусты. Остальные овощи были загружены нами в товарные выгоны, которые прибыли позже вместе с продукцией совхоза на станцию Москва-Сортировочная. В назначенный день военные машины помогли доставить это заработанное богатство по нашим московским адресам.

Полгода тяжелого труда и жестких условий военной действительности превратили нас — до того слабых и истощенных детей — во взрослых людей. Каждый сознательно выбрал свой жизненный путь. Кто-то встал к заводскому станку. Некоторые девочки, среди которых была и я, через день по приезде стали учиться в 8-м классе открывшейся женской школы.

Я гордилась младшим братом Гошкой, который без моей сестринской помощи, работая в соседнем отряде, достойно перенес все трудности, получил причитающиеся ему сотни килограммов овощей и стал учеником седьмого класса мужской школы в новом учебном 1943/44 году. Он был также постоянным активным участником противовоздушной обороны города, дежурил на крышах домов, тушил зажигательные бомбы. Вскоре Иванов Георгий 1929 года рождения, в возрасте 14 лет, был награжден медалью «За оборону Москвы». Наш же девичий труд тоже не был забыт и по прошествии многих лет отмечен медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

ВЕСНА 1946 года

Танцевальная площадка, в которую превратили наш московский двор вернувшиеся с войны фронтовики, просуществовала с начала мая до середины лета 1946 года.

Это время для нас с братом Гошкой было очень ответственным периодом жизни. Мне предстояло окончить десятый класс, затем сдать экзамены на только что введенный аттестат зрелости, а вслед за ними экзамены в медицинский институт.

Гошка, увлеченно занимаясь живописью и искусствоведением, готовил свои картины и скульптуры для художественной выставки нашего района. Оглушительная музыка, звучащая со двора, мешала занятиям и, продолжаясь за полночь, лишала нас коротких часов отдыха. Конечно, мы любили танцевать, но назойливые звуки вальсов, танго и фокстротов доводили

меня до слез, а Гошку до бешенства. Жители дома также страдали неимоверно, но терпели: ведь герои- фронтовики!

Наш брат Владимир начинал собираться на танцы с послеобеденного времени. Он лично отглаживал свою военную летную форму, до сияющего блеска чистил сапоги, пуговицы и звездочки на капитанских погонах, тщательно, особым образом укладывал вьющиеся белокурые волосы. А когда надевал на себя еще и командирскую портупею, скрипящую кожаными ремнями, становился необыкновенно красивым.

Он был одним из главных организаторов танцевальных вечеров, возвращался домой под утро или вообще не приходил ночевать.

Мы любили брата, гордились им, боевым летчиком, летавшим на тяжелых самолетах бомбить Берлин, трепетали перед его боевыми наградами, но (что делать?) пытались перехитрить его и перенести танцевальную площадку на соседнюю улицу. Там тоже имелись свои герои, желавшие развлечений в обширном дворе бывшего барского дома, окруженного столетними соснами. Иногда Владимир приказывал нам, как строгий командир, выходить во двор и принимать участие в танцах. «Засохните вы со своими уроками, — кричал он, — встряхнитесь!» Речь шла о нашем с Гошкой танце «Паренек», разученном еще до войны в Доме пионеров.

В изостудии младший брат занимался рисованием и лепкой, танцы считал недостойным занятием для художника. Однако я, приводившая брата на занятия и уводившая его домой, посещала все кружки по своему желанию. В танцевальном кружке мне не пришлось заниматься долго, так как я была высокой девочкой. Ни один мальчик не годился мне в пары.

Наш руководитель был профессиональным хореографом. Короткий танец ставился на мотив и слова частушки времен Гражданской войны. Меня сочли подходящей для танца, но нужный кавалер все не находился. Тогда пригласили Гошку. Брат был на год младше меня, но превосходил сестру в росте.

Танец получился удачным. Мы исполняли его непременно в каждом концерте «на бис». Брат одевался в гимнастерку с красными нашивками на груди и в будёновку со звездой на лбу. Мне полагалось быть в деревенском платочке и в юбке до пола.

По категорическому требованию Владимира мы исполняли свой танец в нашем дворе. Правда, выступления были не частыми, а только тогда, когда в наш двор приходил из соседнего дома Эдик. Эдика знали все как друга и одноклассника парня из нашего дома Вольки. Оба они были намного старше не только нас с Гошкой, но и многих ребят, воевали на фронте, имели воинское звание майора.