Жизнь Ренуара

По ночам боль становилась нестерпимой. Тщетно старался он уснуть, изнывая под тяжестью простынь и одеял; от одного их прикосновения у него воспалялась кожа. Милое видение - Алина - являлось ему; он думал о Пьере, освобожденном от строевой службы; о Жане, который, едва оправившись от ранения, потребовал, чтобы его зачислили в летную часть. "Наверно, эта идиотская война никогда не кончится", - писал он Альберу Андре в начале 1916 года.

Когда спускался вечер, художника перевозили назад в гостиную. Молча глядел он в окно на темнеющее небо.

"Вы здоровы?" Ответом вам был взгляд, почти враждебный взгляд "застывшего" левого глаза. Слегка скривив рот, Ренуар, бывало, буркнет: "Насморк у меня". Что означало: "Оставьте меня в покое". Потом он вдруг говорил: "Все теперь мне безразлично. Мне все равно, если даже я напишу зеленое лицо или синий апельсин..."

В те вечера, когда он уставал сверх меры, он говорил, что оставит работу: "Еще никогда я не чувствовал себя таким старым" [234] .

234

234 Жорж Бессон.

Но на другой день он вновь становился самим собой. С трудом пробуждаясь от тяжелого утреннего сна, он поручал свое тело заботам Большой Луизы и медицинской сестры - начиналась его привычная "медицина", как он говорил. Художника умывали, одевали и после завтрака переносили в мастерскую. "Застывший" глаз сквозь стекло оглядывал место, натурщицу. Ренуар оживлялся, коротко и радостно вскрикивал, клал первые мазки: "Грудь-то какова! Нежная! Тяжелая! И под ней такая прелестная складка, и этот золотистый тон... Просто хочется встать перед ней на колени..." Ренуар писал. Он писал, напевая какой-нибудь романс, лишь изредка умолкая, чтобы выкурить сигарету и, отъехав назад в своем инвалидном кресле, посмотреть, как выглядит картина. "Чтобы хорошо работать, надо уметь видеть" [235] .

235

235 Жорж Бессон.

* * *

Искусство - это тоже оружие, средство борьбы. Французские власти устроили за границей ряд художественных выставок, чтобы показать превосходство величайших мастеров Франции. Для этой цели отобрали не картины Бонна, Бугро и иже с ними, а произведения импрессионистов, и прежде всего Ренуара.

Имя парализованного старца из Каня было у всех на устах. И все больше любопытных устремлялось в "Колетт", все больше становилось посетителей, подчас весьма странных.

"На этот раз дело в шляпе: я великий человек, я уже благословляю божьих пташек!
– с иронией говорил художник Альберу Андре.
– Представьте, ко мне пришла старая американка, встала на колени и протянула мне, чтобы я к нему прикоснулся, голубка, прикованного к ее запястью".

В январе 1917 года Альбер Андре с женой приехали в "Колетт" провести некоторое время в обществе Ренуара. Как раз тогда же сюда приехал и Жан, получивший недельный отпуск. Присутствие людей, которых он любил, развеселило Ренуара. "Ах, друзья мои!
– как-то раз воскликнул он, когда после очередного утреннего сеанса его привезли из мастерской.
– Я скоро умру, но, кажется, сейчас я наконец создал лучшую из моих картин!" Однако чуть позже, снова сидя перед своей картиной, он сказал, глядя на нее: "Нет, это еще не шедевр".

Муниципалитет города Баньоль-сюр-Сэз, в департаменте Гар, предложил Альберу Андре стать хранителем маленького местного музея. Андре колебался. Но Ренуар советовал ему принять предложение. "Послушайте, дорогой, сам я мечтал об этом всю жизнь". Ренуар обещал подарить музею несколько собственных картин и рекомендовал попросить о том же Клода Моне и других художников из числа общих друзей. И Альбер Андре дал согласие [236] .

После отъезда Жана и четы Андре Ренуара вновь охватило прежнее одиночество, нарушаемое лишь нелепой шумихой вокруг его имени. "Меня берет оторопь от беспрестанных просьб, которыми мне досаждают", - писал он в апреле Дюран-Рюэлю. Весна с ее коварной мягкостью утомила Ренуара. "Я состарился быстрее обычного", - отметил он в мае.

236

236 В музее Баньоль-сюр-Сэз, созданном в 1864 году, скоро собралась интересная коллекция произведений современного искусства. Там были две картины, три рисунка и одна литография Ренуара. Моне в свою очередь подарил Альберу Андре одну из своих картин 1917 года, написанных маслом, - "Отсветы на воде". Дюран-Рюэль пожертвовал музею картины Будена, Писсарро и Максима Мофра, Эрнест Руар - картину Берты Моризо, своей тещи. Жена Анри Кросса две акварели своего мужа.

По крайней мере теперь хоть день стал длиннее и на столько же сократилась ночь - время страданий, тоски, тревоги: тревоги о будущем Пьера, тревоги за Жана, чья эскадрилья осуществляла боевые операции в Шампани.

В июле Ренуар возвратился в Париж. Здесь его ждали многочисленные встречи, и он даже не боялся один ездить на машине в гости. Беседы со старыми друзьями радовали и успокаивали его. В это время он получил письмо - убедительное свидетельство его мировой славы, которое особенно его взволновало. Дело в том, что лондонская Национальная галерея выставила у себя одну из его картин. По этому случаю несколько сот английских художников и любителей живописи прислали Ренуару коллективное письмо, в котором выразили ему свое восхищение: "С той минуты, как Ваша картина очутилась в ряду шедевров старых мастеров, мы с радостью осознали, что один из наших современников отныне занял свое место среди великих мастеров европейской традиции" [237] .

237

237 Сообщено Жоржем Ривьером.

Это письмо еще больше скрасило пребывание Ренуара в Париже.

В самом лучшем расположении духа он отправился в Эссуа - провести там остаток теплых дней. "У меня здесь отличное вино и такие же дыни", - писал он друзьям, приглашая их к себе. Воллар, который всегда был рад разделить общество художника, не замедлил воспользоваться приглашением. "Кто-кто, а уж он знает, как подступиться к Ренуару", - как-то заметил Жорж Бернхейм, двоюродный брат Гастона. Однажды Воллар принес Ренуару с базара груду рыбы и, бросив ее на стол, сказал: "Напишите-ка мне вот это!" Ренуар, которого рассмешила эта просьба, тут же исполнил ее. "В знак признательности, продолжил Жорж Бернхейм, - Воллар подносил художнику плевательницу, подавал ночной горшок..." [238]

238

238 Сообщено Рене Гимпелем.

В марте Воллар поехал в Барселону, на одну из зарубежных выставок французского искусства. Вообще, он часто просил Ренуара написать очередной его портрет. Художник отшучивался: "Хотите еще один портрет? Притащите сюда кокосовую пальму. Я изображу вас висящим на дереве и почесывающим себе зад" [239] . Однако, узнав, что Воллар едет в Испанию, художник в свою очередь поделился с ним своей давней мечтой - написать портрет человека в костюме тореадора. Разумеется, едва очутившись в Испании, Воллар тут же стал бегать по портным и возвратился в Эссуа с костюмом тореадора в чемодане.

239

239 Рассказано Жоржем Бессоном.

Сидя за мольбертом, Ренуар увидел Воллара в этом наряде. "Браво!" крикнул он ему, восхищаясь пышностью и блеском костюма. Торговец картинами, теперь уже не сомневаясь, что получит свой портрет, взял розу и уселся на стул, уверенный, что сейчас начнется первый сеанс позы. "Вы будете тореадором с розой", - объявил ему Ренуар. Но тут же передумал: "Нет, сказал он.
– Роза помешает мне написать ваши руки. Бросьте ее. Пусть будет яркое пятно на ковре!" Воллара вдруг охватило сомнение. Ведь тореадоры все безбородые, может, лучше ему сначала сбрить бороду? "Думаете, если побреетесь, вас сразу примут за настоящего тореадора?" - насмешливо возразил ему Ренуар.

Воллар часто служил, ему своего рода козлом отпущения. Художник лучше всех других знал его натуру: жестокое упорство, скрывавшееся за напускной ленью и мнимым простодушием. Он любил донимать его своими шутками, остротами, злоупотребляя бесконечной покладистостью, которую торговец картинами выказывал по отношению к нему. Сколько бы тот ни раздражался, он был готов все вытерпеть от Ренуара.

Покупка картины означала для Воллара обладание ею, и обладание это было его страстью. Он и не женился, вероятно, из-за любви к живописи. В 1906 году он скупил у Вламинка все его произведения, опустошив его мастерскую. Когда художник спросил, почему он не женится, Воллар улыбнулся и, полуприкрыв веки, ответил: "Видите ли, она стала бы вмешиваться в мои дела и наверняка потребовала бы у меня объяснений насчет Сезанна".