Жизнь среди слонов

Хью Лэмпри провел подсчеты и выяснил, что за два года уничтожено 27 % деревьев. Такой ущерб, продержись он еще несколько лет, мог вызвать острейший кризис. Над тремя тысячами квадратных километров разреженного леса парка нависла опасность: через восемь лет здесь не останется ни одного дерева, а с их исчезновением уйдут и леопарды. А что станет с дикими животными равнин Серенгети, лишись они тени, укрывающей их в сухой сезон?

Разгорелся спор.

— Следует считать, что слоны не входят в экологическую систему Серенгети, а наложились на нее, — сказал Хью Лэмпри, председатель семинара. — У нас нет ни подлеска, ни кустарника, которые обычно ассоциируются со средой обитания слонов.

Он предупредил, что ситуация может оказаться столь серьезной, что, не успев завершить нормальную программу исследований, придется принимать срочные меры для исправления положения. (После совещания он конфиденциально сообщил мне, что слонов придется уничтожать, если их присутствие сочтут нежелательным.) Джон Оуэн высказал противоположное мнение. Он считал, что охрана среды обитания должна состоять в минимальном вмешательстве человека, особенно на столь ранней стадии; могло статься, что присутствие слонов в Серенгети вписывалось в некий долговременный цикл. Идея циклических колебаний в равновесии животных и растений — довольно распространенная концепция в умеренном климате, но ее применение к слонам было совершенно новым в данный момент. Если концепция цикла оказывалась верной, ставилась под вопрос сама неизменность равновесия фауны и флоры, а тем самым лишалась основы и цель парков — поддерживать примерно на одном уровне количество существующих животных и растений.

Основным фактором оценки могло бы послужить соотношение молодых и уничтоженных деревьев, но исследования пока не затронули этой стороны вопроса. Было решено пригласить специалиста-лесоведа для работы в институте.

На этом первом научном симпозиуме сотрудники Института Серенгети выступали как советники в выработке политики управления национальными парками. Джон Оуэн предложил разработать научные принципы управления парками и предоставить институту право менять их в зависимости от результатов исследований.

Ученые считали, что им не следует вмешиваться в политику управления; их задача состоит в том, чтобы указывать практические методы ее проведения в жизнь. Они предпочитали предвидеть тенденции и соблюдать принципы выбранной политики, каковыми бы они ни оказались. Типичное отношение людей науки, отказывающихся выйти за рамки привычной объективности, когда в расчет принимаются лишь факты. С научной точки зрения не существовало никаких объективных соображений за или против уничтожения слонов, виновников ущерба.

Решение могли принять лишь из соображений политического, экономического или эстетического порядка. С точки зрения экологии ущерб, нанесенный деревьям Серонеры, был незначительным. Да и само желание сохранить животных — субъективное чувство веры в их ценность. Большинство присутствующих ученых разделяли это чувство, и они наблюдали за миграцией гну с тем же почтительным восхищением, с каким созерцают «Джоконду». Но в их спорах места этому чувству не нашлось, ибо оно не подтверждалось фактами. В конце концов согласие было достигнуто лишь по одному вопросу: прежде чем что-то предпринимать, следует провести исследования.

Утром, перед отъездом в Маньяру, я прошелся по лесу Серенгети вместе с Вези. На симпозиуме он выступил в защиту животных, заявив, что проблема равновесия между слонами и разреженным лесом возникла по вине не слонов, а человека из-за его неосторожного обращения с огнем. Во время прогулки мы видели много колючих ростков, торчащих из земли. Внимательно осмотрев один из них и обнажив его корни, мы обнаружили, что корневая система развивалась нормально, но ствол весь почернел, словно его опалил один из тех пожаров, которые смерчем проносятся по Серенгети каждый год. Но было видно, что природа берет свое. Браконьеры и собиратели меда будут совершать поджоги всегда, но если можно избежать пожаров (поджигая саванну в начале сезона, чтобы молодая трава обгорала чуть-чуть и образовывала щит, или же организуя действенную защиту от огня), то молодые деревья со временем заменят взрослые, погубленные слонами.

Но даже если научиться укрощать пожары, сколько времени понадобится поросли, чтобы превратиться в деревья? Поиски в библиотеке Института Серенгети не дали никакой дополнительной информации. Деревья, относящиеся к кустарниковому типу коммифор и акаций, растут на тощих почвах и не имеют никакой строительной ценности. А посему никому и в голову не приходило заниматься их изучением до появления национальных парков и возникновения проблемы слонов.

Все соглашались, что Маньяра с ее неистощимыми ресурсами богатой растительности могла прокормить большое количество слонов. Озеро и обрыв, игравшие роль естественного противопожарного щита, способствовали процветанию растительных видов.

Я понимал: ботанический аспект проблемы слонов столь же важен, как и сами слоны. Основное значение приобрело установление темпа роста акаций тортилис. Когда мне это удастся, я смогу определить возраст деревьев, уничтоженных слонами, а также период, за который деревья достигают той же высоты. Если деревья относятся к быстрорастущим породам, ущерба можно не опасаться, но если погибают столетние деревья, их полное уничтожение за несколько десятилетий окажется неотвратимым. Мне стало ясно, что на получение необходимых данных уйдут годы, ибо количество выпадающих осадков в Восточной Африке менялось год от году, а от них зависел и рост деревьев.

По возвращении в Маньяру я, вдохновившись научными дискуссиями о проблемах слонов, с новыми силами взялся тщательно изучать все то, что могло помочь мне ответить на поставленные вопросы. Я укрепил с помощью пружины жестяные полоски с упаковочных ящиков на стволах некоторых деревьев для измерения толщины дерева по мере его роста. Затем вернулся к проблеме перемещений слонов и роли резервата — леса Маранг. Животные могли найти в этом густом лесу самые различные источники пищи и убежище, особенно в засушливые годы, если могли попасть туда. В то время меня весьма занимали перемещения слонов в южной зоне парка. Там, под рифтовой стеной и лесом Маранг, по берегу озера, тянулось несколько сельскохозяйственных ферм, принадлежащих европейцам. Некогда этот район входил в область распространения слонов, и они, наверное, и сейчас пробирались через посевы к пологим склонам, ведущим в лес. Чтобы обогнуть озеро, приходилось совершать 150-километровую поездку на машине, парковые дороги кончались в Маджи Мото. Последний километр был непроходим для машины из-за болот.

Одна из ферм принадлежала южноафриканцу, которого мало заботили независимость и приход к власти национального правительства. Он засевал свои поля, но сохранил вдоль озера коридор, который издавна служил проходом для слонов. К северу от его фермы, по соседству с парком, жил итальянец. Он уже десять лет безуспешно боролся с кустарником, который рос почти с той же быстротой, с какой его вырубали. Он пытался обрабатывать землю, несмотря на постоянные угрозы своим посевам со стороны слонов, буйволов и антилоп, пристрастившихся к новому лакомству. Каждый год он жаловался, что терял 50 % урожая кукурузы. А посему объявил войну слонам. Останься они в окрестностях его фермы, он наверняка разорился бы. Бывало, он убивал по десятку слонов, но приходили другие. Он клялся мне, что за прошлый год расправился с 50 слонами. «Но они продолжают появляться то одно стадо, то другое».

Инкосикас, матриарх с саблевидными бивнями, напавшая некогда на Нико Тинбергена, — одна из слоних, нашедших свою смерть на его земле. Она любила путешествовать, и однажды я встретил ее в южной части парка, у горячих источников Маджи Мото. Наутро она исчезла и больше никогда не появлялась: вероятно, погибла на кукурузном поле. Она возвышалась над своим семейством и, должно быть, представляла прекрасную мишень. Ее семейная группа вновь появилась под предводительством Этры, очень нервной самки, которая с годами стала спокойнее. Насколько я знаю, она ни разу не приближалась к южным границам парка Маньяра.