Жизнь среди слонов

Пошевелив пальцами ноги и убедившись в целости позвоночника, я с помощью матери и Кипроно встал и повис у него на плечах. Им пришлось тащить меня, ибо, хотя я и переставлял ноги, имитируя ходьбу, выпрямиться мне не удавалось. Мы двигались очень медленно, и после нескольких шагов я попросил усадить меня на землю. Любая попытка подняться тут же вызывала приступ невыносимой боли. В конце концов я взмолился о пощаде, уговорил их оставить меня под каким-либо деревом и попытаться подогнать машину по довольно тяжелой для автомобиля дороге, не говоря уж о полном отсутствии у матери опыта вождения «лендровера».

Жужжание мух, которые роем вились вокруг моего потного лица, не заглушило далекого шума двигателя. Тональность изменилась, и я представил, как они вброд переезжают реку. Я надеялся, что мать не забыла вытянуть маленькую красную ручку демультипликатора, когда все четыре колеса становились ведущими. Не одна машина застряла на долгие часы в сыпучих песках русла Эндабаша. Шум мотора вновь изменился: они пересекли реку и взбирались на крутой берег, пробивая себе дорогу среди ветвей, усыпавших склон. И тут натужный рев двигателя перешел в агонизирующий вой. Это означало, что одно, а то и несколько колес вращались в пустоте. Вой не прекращался, и я заорал во всю мощь своих легких.

Они услыхали мой зов, бросили машину и примчались ко мне. И опять потащили на плечах. С грехом пополам мы добрались до машины. Мать довольно успешно справилась со своей задачей, но «лендровер», который ей удалось провести по большей части склона, застрял на холмике, и все его четыре колеса потеряли контакт с землей. Лежа рядом с машиной, я давал наставления Кипроно и указывал, где поставить домкрат, дабы выпутаться из этой ситуации.

Наконец машину удалось поставить на колеса. Лежа поперек сиденья, я стоически сносил толчки, пока машина спускалась к руслу Эндабаша. Слава богу, обратный путь в лагерь начисто выпал из моей памяти. И вот я перебрался на походную постель и выпил сразу треть бутылки виски. Жар далекой Шотландии проник в мои члены, слегка притупив боль.

Из Мто-ва-Мбу вызвали санитара, весьма милого человека, не нашедшего у меня ничего особенного. Врач из одной группы туристов отказался прервать свой отдых и заехать ко мне для оказания первой помощи. Вскоре явился смотритель парка Джонатан Муханга и предложил отвезти нас в госпиталь в Аруше за 120 километров. Мы с признательностью приняли его предложение.

Когда мы тронулись в путь, уже смеркалось. На полдороге к Аруше у нас оторвалось переднее колесо. Машина накренилась, и нам ничего не оставалось, как любоваться сказочным небом и распевать шотландские песни. Боль отступала под натиском виски.

К счастью, Джону Оуэну сообщили, что носорог распорол мне брюхо, и он немедля отправился в Мто-ва-Мбу на своем «лендровере». Ночью мы с ним разминулись. Прибыв в деревню, он узнал, что меня отправили в Арушу. По одним свидетельствам, рог вошел в мое тело на два-три сантиметра, по другим — на все тридцать сантиметров, а последний свидетель сообщил, что меня проткнуло насквозь. Поэтому, когда он встретился с нами, то очень обрадовался, что меня всего-навсего потоптали.

Мы перебрались в его «лендровер», с благодарностью распрощавшись с Мухангой, который в полном расстройстве чувств пытался укрепить колесо непригодными гайками. Через тринадцать часов после происшествия мы прибыли в больницу Маунт-Меру, и после укола морфия остаток ночи я провел в глубоком сне.

Глава VI. Рождение слонят

После выхода из больницы я несколько недель провалялся на спине на полу дома Оуэна в Аруше. Прекрасная возможность для совершенствования в суахили. Мне в руки попал крохотный разговорник 1920 года для колонистов. Вскоре я без труда выговаривал фразы: «Раскрои череп и передай мозг повару», «Повесьте тушу, чтобы они не могли достать ее», «Дай место хозяину», но пользы в том было мало. По счастливой случайности, в это же время на пути к выздоровлению после тяжелой автомобильной аварии находился Хью Рассел, школьный инспектор. Он стал давать мне уроки, и мой суахили быстро улучшался.

Из Найроби прибыл самолетом Гарт Уильям, специалист по костным заболеваниям. Он велел снять гипс, в который меня с груди до ягодиц заковали арушские медики. По его мнению, мой вынужденный марш до «лендровера», по-видимому, мобилизовал поврежденные ткани сразу же после шока и на несколько недель сократил срок выздоровления. Иначе, сказал он, мне пришлось бы проваляться несколько месяцев в полной неподвижности. Моим окончательным выздоровлением я обязан физиотерапевту Элли Бойсу, массажи которого постепенно вернули жизнь моим израненным тканям.

Как только мне позволили, я вернулся в Маньяру и сразу же провел инспекционный осмотр всех семейных групп, дабы узнать, не принес ли кто потомства и кто из животных исчез. Если я хотел успешно завершить наблюдения, необходимые для понимания динамики популяции слонов, отлучаться надолго не следовало.

После происшествия с носорогом я еще больше стал опасаться южной части парка и на время отложил изучение перемещений толстокожих. К моей радости, Мходжа окончательно перебрался в лагерь Ндалы. Он всегда был начеку в зарослях кустарника и заранее предупреждал о присутствии носорогов.

Все три последующих года он оставался моим помощником, наставником и большим другом. Его отношение к животным и жизни среди природы являло собой исключительный пример. В то время как другие смотрители парка при любой оказии отправлялись в Мто-ва-Мбу, Мходжа с радостью оставался в парке и патрулировал его вместе со мной. Прекрасно зная местные названия растений, он с легкостью запомнил их английские и латинские наименования. Мы вместе собирали растения, которые плохо знали, и сравнивали их с гербарием Вези. Вскоре Мходжа стал экспертом в этой области. Пока я писал заметки за день, он работал над засушенными растениями. И пришел день, когда я мог спросить у него название практически любого растения. Он показывал мне съедобные плоды диких деревьев. Он умел кричать по-птичьи и прекрасно имитировал голоса людей. Без него моя жизнь в эти первые годы была бы более трудной, опасной, одинокой и куда менее веселой.

Пока наблюдалось малое количество рождений, я предположил, что, может быть, рождаемость затормозило перенаселение. Но в 1968 году слонята буквально хлынули потоком, а не тоненьким ручейком, как в первые два года. Практически каждая самка подходящего возраста принесла слоненка. И тут же, побив все рекорды, зарядили непрерывные ливни. Они лили вплоть до сухого сезона, ни один месяц не прошел без дождей. Реки вздулись, уровень озера поднялся, вода покрыла илистые пляжи, проникла в разреженный лес и затопила несколько километров главной дороги. Некоторые деревья, возраст которых я оценивал в семьдесят пять лет, оказались в зоне наводнения. Обширные болота исчезли под зеркалом глубоких вод. Никто не помнил такой погоды. Из-под леса Маранг обрушились огромные участки скалистого обрыва. Скалы размером с дом летели с трехсотметрового отвесного склона. Там, где раньше склоны укрывал густой зеленый ковер, появились веерообразные проплешины с висящими там и сям кронами вниз деревьями.

Разбушевавшийся Эндабаш снес бетонный мост, возведенный всего год назад. В свое время Вези выступал против его строительства, предсказывая, что одна из свирепых гроз уничтожит его. Южная часть парка, почти напрочь залитая водой, стала практически непроходимой для машин.

При столь избыточной влажности слоны уходили вверх по обрыву, повыше, но, стоило дождю хоть ненадолго прекратиться, они возвращались. А потом повсюду в семейных группах появились новорожденные слонята, которые, полуприкрыв глаза и спотыкаясь, брели по скользкому лесу.