Жизнь во имя любви (С)

Вот же прицепился! Не знает, что ли, что лучшее враг хорошего. И так немало обновлений внесли. Динамик громкий встроили, теперь можно разговаривать, не прикладывая пластину к уху, а положив её, к примеру, на стол. Благодаря присвоению индивидуальных номеров каждому устройству, есть возможность связываться с бесчисленным количеством людей, а не с десятью, как раньше. Вот только увеличение числа переговорщиков ухудшило качество связи. И думать нам не о модернизации устройства надо, а о магических усилителях, передающих сигнал между артефактами.

С Феденькой я уже об этом говорила, но тот только затылок почесал:

– Вам, Роксана Петровна, желательно других помощников искать, тех, что мыслят иначе. Мы с Аристархом такое уже не потянем. Вот сделать то, что уже придумано – это да, мы сможем. А усилитель… я даже представить не могу, как магическую волну усилить. Нет, Роксана Петровна, не ко мне с этим вопросом. И Аристарха не слушайте. Он пыжится, хочет ещё кому-то что-то доказать, но выше головы не прыгнешь. Мы старое поколение, а вам молодая кровь нужна.

Тогда-то я и задумалась о том, что большинство людей, которые жили рядом и служили мне, уже немолоды. И надо бы искать им замену.

Трудно было признать, что я и сама уже далеко не девочка. Через год сорок будет.

Тридцать пять лет живу в этом мире, помня прошлую жизнь. Сколько разных событий произошло за всё время. Сколько интересных людей повлияли на мою судьбу. Да и сама я воздействовала на историю Тверди – пусть не в целом, а всего лишь на небольшой участок суши, именуемый Гиримским полуостровом. Место, ставшее мне родным не только потому, что здесь расположено моё поместье, родились мои дети, а сама я жена наместника и делю с ним ответственность за благополучие ханства, но ещё и потому, что проросла я в эти земли всей душой ведуньи.

Духи земли, воды и воздуха, обитающие в этих краях, считают меня хозяйкой, откликаются на призыв, отвечают на вопросы. Правда, я, памятуя о том, что часто тревожить духов нельзя, – могут обозлиться и вредничать начать – по мелочам их не дёргаю. Как и пространство лишний раз магией не тревожу. Равновесие сил в природе слишком хрупко и зыбко, чтобы сотрясать его по незначительному поводу.

Осознала я это не так давно. С месяц назад поздним вечером меня призвали жрецы храма Всевышнего. Запыхавшийся юный служитель умолял об одном:

– Срочно, госпожа. Поторопитесь!

Таир, не согласившись отпустить меня одну, пусть и с охраной, мигом собрался, вскочил на коня и поскакал рядом. Под вопли жреца мы гнали во весь опор – и успели.

Оказалось, призвал меня тот самый старик, что связывал наши судьбы. Именно так назывался обряд венчания. Жрец умирал. Казалось, жизнь в нём держится только на упрямстве и желании передать мне нечто важное.

Проводив меня в келью, адепты Всевышнего ушли, оставив нас втроём: едва дышащий старик, я и кот, показавшийся мне ровесником жреца.

– Дитя… – чуть слышно прошелестел умирающий. – Настал мой последний час, и я должен передать тебе свои обязанности.

Пока бедняга набирался сил для следующей фразы, я пыталась прийти в себя от внезапного шока. Какие обязанности? Стать жрицей храма?

– Долгие годы, почти сто лет, служил я Хранителем земли гиримской. Настал твой черёд. Руку дай! – последние слова были сказаны с такой силой, что я невольно, даже не подумав сопротивляться, протянула деду левую руку. Но тот прорычал: – Другую!

И тут я заупрямилась.

– Почему я? Не желаю жить в пещерном монастыре, отрешившись от мира. У меня муж, дети и куча общественных обязанностей. Не говоря уже о том, что на меня завязаны производства и несколько сотен человек, работающих на них.

– Я сказал: дай руку! – от жреца, минуту назад едва дышавшего, такой силой шарахнуло, что воздух в келье сгустился и завибрировал. – Жить будешь, как жила прежде. И не я тебя избрал, а сама земля гиримская. Потому не смей противиться.

«Куда уж тут противиться? Живой бы остаться», – подумала я, протягивая руку для принятия обязанности служения.

И вновь боль принятия новой силы и слёзы жалости оттого, как одновременно отошли в мир иной старый, как библейский Мафусаил, жрец и его худой, облезлый и беззубый питомец. Так вместе и предали их огню погребальному.

С тех пор словно весы во мне заработали. Любое действие своё или чужое невольно оценивалось в пользу или вред для полуострова. Причём не обязательно сиюминутной. Учитывалась и дальняя перспектива. Потому-то иной раз на заседании Совета я с яростью дикого зверя билась за продвижение никчёмного, на первый взгляд, проекта или заваливала кажущийся перспективным план.

Вот только как поступить с разработкой и установкой на полуострове магических усилителей для переговорщиков, я пока не знала. Стрелки внутренних весов оставались в равновесии. Да и специалистов нужных пока нет.

Глава 2

– Матушка, ты позволишь нам в Ялду перейти? Очень хочется новую кондитерскую посетить, – безупречно причёсанная голова старшего сына с идеальным модным пробором склонилась над моей рукой.

Глафира, изобразив самое невинное выражение лица, старательно делала вид, что она к этой просьбе не имеет никакого отношения. Просто у старшего брата летние каникулы, он вернулся домой из Москаграда, захотел побаловать сестрицу лакомствами, а она не против. И не было до этого двухдневного нытья, надутых губ и демонстративной обиды на Кирима.

И всё это не оттого, что вкусного хочется – не такая уж сладкоежка моя дочь, – а потому, что неймётся перед подружками похвастаться братом – наследником Гиримского ханства.

Понимаю её желание. Рядом с таким кавалером, как наш девятнадцатилетний Кирим, нигде показаться не стыдно. Высокий, стройный, с великолепной военной выправкой в безукоризненно сидящей на нём форме… Очень хочется Глафире выглядеть старше, значимее, пусть и за счет брата. Двенадцатый год моей красавице – возраст такой, когда уже не девочка, но и ещё не девушка. Начинающие просыпаться гормоны туманят мозг и навевают порой такие идеи, что только глаз да глаз за барышней.

– Возьмите с собой Азата, – предложила я.

На что Глаша – вот безобразница! – тут же сморщила носик.

– Ну, мамочка, он опять изрисует все салфетки и даже не поймёт, что ест и что пьёт, – умоляюще сложила она руки на груди. – Мы лучше домой закажем большой набор сладостей.

Девочка права. Средний сын настолько увлечён рисованием и живописью, что иной раз приходится едва ли не силой выводить из студии. Зато уже сейчас его картины охотно покупают любители живописи. Стоило мне пожаловаться Прасковье, что в мастерской скоро свободного места не будет, как она тут же уцепилась за эту идею и предложила развесить работы Азата по коридорам нашего пансионата.