Жизнь
Шрифт:
Я улыбнулась. Понятно. Мужичку «дюже» похвастаться хотелось, как его дочка устроилась. Распирало его. Вот и подобрал нас, чтоб поговорить.
— Повезло дочке-то вашей, — кивнула я, «отрабатывая» проезд.
— Ох, как повезло! — довольно кивнул мужик и снова затараторил, — зятек-то мой человек в Нижнем городе не из последних. А на рынке нашем так, вообще, всем заправляет. За порядком следит, места распределяет. И мне, со всем уважением, лучшие места занимает. Прямо у ворот. Стой, говорит, тесть дорогой, вот туточки. Мимо тебя ни один покупатель не пройдет. Теперь можно
Я рассмеялась. Очень уж смешной был мужичок. Гордый.
— А бабка-то моя рычала, почто, мол, девицу с собой на ярмарку таскаешь. А оно вон как вышло! Как увидел зятек мой будущий дочку-то, так дар речи потерял. Три часа стоял, глаз не отводя. А потом познакомиться подошел. Как полагается, не к девице, а к отцу. Поговорили мы с ним, он и руку мне пожал. Не побрезговал.
Мужичок говорил и говорил, по кругу. Расхваливая свою предусмотрительность, дочку-красавицу, зятя, их счастливую семейную жизнь и перспективы породниться с купцами у внуков.
Я делал вид, что слушаю, а сама временами выключалась, засыпая под теплым тулупом. Блаженное тепло расслабляло, принц крепко спал, положив голову мне на колени. Я давно залезла в телегу с ногами, потому что боялась выпасть на ходу.
В какой-то момент я перестала слышать монотонный, убаюкивающий голос крестьянина и заснула, под тихое покачивание и скрип тележного колеса.
Пробуждение было резким, как будто бы кто-то толкнул меня под локоть. Я вскрикнула и открыла глаза. Испуганно, приподнялась на руках, откидывая накрывающий нас с братом полушубок, и заметалась взглядом по сторонам, стараясь понять, что же разбудило меня.
— Ты чего? — тихий смех мужичка-возницы, — чего испугалась?
Вокруг все было по-прежнему безмятежно. Тракт, лошадка неопределенной масти, телега, крестьянин с пышными усами…
— Заснула ты, — сообщил мне дядька Кирк, — замаялась, поди ж, в дороге. И не стал будить. Все равно ж в город к вечеру только приедем.
— Простите, — хрипло ответила я, — наверное, сон страшный приснился…
— Бывает, — качнул головой дядька, — небось пить хочешь? — спросил он и не дожидаясь ответа, кивнул на мешок, лежащий на противоположном краю телеги, — возьми. Там квас в крынке, хлеб, сало, да лучок. И сынишку буди. Пусть тоже поест.
В ответ мой желудок выдал такую руладу, что дядька Кирк усмехнулся в усы.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я крестьянина и потянула мешок к себе.
Руки тряслись. От близости еды живот скрутило, а голод стал невыносимым. Я быстро достала завернутую в тряпицу половину каравая темного, ржаного хлеба с плотной глянцевой корочкой и рыхлой ноздреватой мякотью. Пахло от него так, что закружилась голова и рот наполнился слюной. Ловко покромсала хлеб на длинные толстые ломти ножом, лежащим там же в мешке.
Разложила ломти на тряпице и сунула руку в мешок, нащупывая небольшой, с ладонь, кусок сала, завернутого в холстину. Белое, с легким сливочным оттенком, перечеркнутое прослойками темного, розовато-бурого мяса, облепленное по краям кристалликами грубой серой соли, и пластинками чеснока… резала я его отстранившись
и стараясь не дышать.— Мам? — открыл глаза мальчишка, когда его ноздрей коснулся божественный аромат нашего будущего обеда. Он впился взглядом в куски хлеба и сала, которые уже лежали на тряпице. — Это нам?
— Тише, малыш, — шепнула я, стараясь не уронить обильно текущие слюни на импровизированный стол, — подожди немного. Дядька Кирк с нами поделился.
Я дорезала сало тонкими пластинками, разложила их на ломтях хлеба, а сверху украсила бутерброды перьями зеленого лука. Натюрморт получился, что надо. Глаз не отвести.
Я взяла самый большой ломоть и протянула вознице:
— Дядька Кирк…
Он довольно хмыкнув принял у меня огромный бутерброд и с хрустом откусил почти половину.
Следующий ломоть достался принцу. Он вцепился в него с урчанием маленького волчонка и ел быстро, но аккуратно, стараясь не уронить ни кусочка и блаженно жмурясь от удовольствия.
Третий ломоть я взяла себе. Желудок горел огнем от нетерпения. Но я достала кусок нижней юбки и заботливо завернула свою долю. Неизвестно, когда еще получится добыть еду. А так у меня будет запас.
Дядька Кирк внимательно проследил за мной, но ничего не сказал, жуя свой кусок.
Я убрала наш ужин в котелок к остальному скарбу. И налила в большую глиняную кружку теплого, слегка перекисшего кваса.
— Дядка Кирк, — первым питье снова получил хозяин. Он довольно крякнул и одним движением вылил в глотку содержимое немаленькой кружки. Опыт, видать, большой, невесело усмехнулась я. Разбуженный близостью еды голод терзал гораздо сильнее обычного.
— Мам, — легкий рывок. Я повернулась к малышу. Он протягивал мне недоеденную половинку своего бутерброда, — на, мам… я не хочу больше.
Я хотела отказаться. Собрать всю волю в кулак и отказаться, хотя даже не могла просто перестать смотреть на этот обгрызенный кусок хлеба с салом. Но дядька Кирк был быстрее:
— Бери, дура. Коли сын о тебе заботу проявляет, негоже ее без внимания оставлять. И гордись! Настоящим мужиком мальчонка растет… Правильным.
Слезы брызнули из глаз, я громко всхлипнула, взяла протянутый кусочек хлеба и прошептала:
— Спасибо, сынок…
Я была принцессой в этом мире. Я прожила больше полувека в том. Но ни в одной из моих жизней ни до, ни после не было ничего вкуснее этого кусочка хлеба.
Мы допили квас, и снова улеглись на телеге, подложив под голову свернутый полушубок.
Дядька Кикр опять хвастался своей дочкой и ее мужем, сын заснул, прижимаясь ко мне, а я смотрела в голубое небо, по которому плыли легкие белые облака. И, несмотря на тянущую боль в желудке, встревоженным крошечным перекусом, впервые за много дней была почти счастлива.
— Тебя, как звать-то? — внезапный вопрос дядьки Кирка застал меня врасплох.
— Ел…
Елина, Елена Анатольевна… чуть не ответила я, но вовремя прикусила язык, одновременно быстро-быстро прокручивая в голове известные мне имена, которые могли бы принадлежать простолюдинке. Как-то не подумала я об этом заранее. Упустила.