Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Весьма прекрасной была также выдумка Луиджи Мартелли: будучи хозяином праздника, он устроил его в доме Джулиано Скали, что у ворот Пинти, где был показан жестокий Марс, весь забрызганный кровью, в комнате, где были разбросаны окровавленные части человеческого тела, а в другом помещении Марс и Венера лежали голые в постели, а рядом стоял Вулкан, поймавший их в сети и призывавший всех богов взглянуть на срам, причиненный ему Марсом и негодной женой.

Однако после отступления, которое кое-кому показалось, возможно, чересчур обширным, мне же по многим причинам кажется не совсем излишним, пора возвратиться и к жизнеописанию Рустичи. После изгнания Медичи в 1528 году жизнь во Флоренции перестала удовлетворять Джованфранческо, и, передав все свои дела Никколо Буони, он вместе с учеником своим Лоренцо Вальбини, прозванным Гуацетто, отправился во Францию. Он был представлен королю находившимся там в то время Джованбаттистой делла Палла и недавно туда приехавшим своим близким другом Франческо ди Пеллегрино. Он был принят очень благосклонно, и королем ему было положено содержание в пятьсот скудо в год, и Джованфранческо выполнил для короля кое-что, о чем подробных сведений мы не имеем. В конце же концов ему было поручено выполнить бронзового коня, вдвое превышающего естественный рост, на котором должна была восседать фигура короля. Он приступил к работе, и несколько выполненных им моделей королю очень понравились. Продолжая работу, он изготовил большую модель и форму для литья в большом дворце, переданном королем на его благоусмотрение. Однако по тем или иным причинам до окончания работ король скончался. А так как в начале царствования короля Генриха содержание у многих было отнято, а придворные расходы сокращены, говорят, что и Джованфранческо, который был уже старым и чувствовал себя неважно, лишился всяких доходов, кроме платы, какую получал от сдачи внаймы большого дворца, которым мог пользоваться благодаря щедрости короля Франциска.

Однако фортуна, весьма покровительствовавшая ранее сему человеку, недовольная, от него отвернулась и нанесла ему помимо прочих еще один весьма тяжкий удар: король Генрих передал упоминавшийся дворец синьору Пьеро Строцци, и Джованфранческо очутился бы в положении самом ужасном, если бы не сострадание названного синьора, которого судьба Рустичи, ставшая ему известной, весьма огорчила. И синьор Пьеро помог ему вовремя в большой его беде, устроив в какой-то монастырь или другое подобное место монахом и, не забывая о несчастной старости Джованфранческо, его поддерживал и о нем заботился, как того заслуживали его большие достоинства, до конца его жизни.

Скончался Джованфранческо восьмидесяти лет, и большая часть его работ осталась у названного синьора Пьеро Строцци. Не умолчу и о том, что стало мне известным, а именно о том, что, когда Антонио Мини, ученик Буонарроти, приехал во Францию, Джованфранческо любезно принял его, и в руки Рустичи попали некоторые картины, рисунки и модели, выполненные рукой Микеланджело, часть которых затем заполучил скульптор Бенвенуто Челлини во время пребывания своего во Франции и увез их во Флоренцию.

Был Джованфранческо, как уже говорилось, не только несравненным в литье, но и человеком величайшей доброты, высоконравственным и охотно помогавшим бедным. Потому и не удивительно, что с такой щедростью поддержал его в большой беде и деньгами и всем другим названный синьор Пьеро, ибо свыше всякой истины истинно, что и в этой еще жизни тысячекратно вознаграждается содеянное ближнему ради Господа Бога. Рисовал Рустичи превосходно, о чем можно судить и по нашей Книге и по книге рисунков высокочтимого дон Винченцо Боргини.

Упомянутый выше Лоренцо Нальдини, прозванный Гуацетто, ученик Рустичи, отлично выполнил во Франции много скульптурных работ. Но он не знал некоторых частностей, как и его учитель, проживший столько лет во Франции в полной почти праздности, занимаясь лишь постоянно своим упоминавшимся конем. У названного Лоренцо было несколько домов в предместье за воротами Сангалло, которых он лишился во время осады Флоренции, когда они были разрушены народом вместе с другими постройками. Это огорчило его настолько, что, возвращаясь на родину в 1540 году, не доехав четверти мили до Флоренции, он нахлобучил на голову капюшон своего плаща, дабы закрыть глаза и не видеть разрушенное предместье, с его домом по въезде через названные ворота. Увидев его таким закутанным, стража у ворот захотела узнать, что это значит, когда же узнали, почему он так закрывается, его подняли насмех. Прожив несколько месяцев во Флоренции, он возвратился во Францию, куда увез и свою матушку и где и теперь он живет и работает.

Жизнеописание фра Джованн'аньоло Монторсоли, скульптора

Когда у некоего Микеле д'Аньоло из Поджибонси в поместье, носящем название Монторсоли, что на Болонской дороге, на расстоянии трех миль от Флоренции, где владения его были весьма обширными и плодородными, родился младенец мужского пола, ему было дано имя деда, то есть Аньоло. Когда мальчик этот, подрастая, проявил заметную склонность к рисованию, отец по совету друзей отдал его в обучение к мастерам каменного дела, работавшим в каменоломнях Фьезоле, что почти насупротив Монторсоли. Продолжая у них работать вместе с Франческой дель Тадда, который тогда был еще юношей, и с другими, Аньоло спустя немного месяцев отлично научился владеть резцами и, пользуясь ими, выполнил немало работ. А потом через дель Тадду свел он дружбу с фьезоланским скульптором мастером Андреа, которому талант юноши угодил настолько, что, полюбив его, он начал его обучать и не отпускал его от себя целых три года. Когда же по прошествии этого времени умер его отец Микеле, Аньоло отправился вместе с другими молодыми резчиками по камню в Рим, где, поступив на строительство св. Петра, высек там несколько розеток главного карниза, обходящего внутри храм, что принесло ему и большую пользу и немалую выгоду.

Уехав затем по неизвестной мне причине из Рима, он устроился в Перудже у одного каменных дел мастера, который по прошествии года передал ему все свои работы. Но Аньоло, понимая, что пребывание в Перудже не давало ему ничего и что он там ничему не мог научиться, при первой представившейся ему возможности оттуда уехал и переселился в Вольтерру, где работал над гробницей мессера Рафаэлло Маффеи, по прозванию Вольтеррано, где, поскольку она сооружалась из мрамора, он высек кое-что, показавшее, что талант его даст со временем добрые плоды.

Закончив это произведение и услышав, что Микеланджело Буонарроти дает работу всем лучшим резчикам и каменотесам на строительстве сакристии и библиотеки Сан Лоренцо, он направился во Флоренцию, где начал работать, и Микеланджело, судя уже по первым его вещам и по некоторым орнаментам, понял, что юноша этот обладает прекраснейшим талантом и решительностью и что в один день он сможет сделать столько, сколько более опытные и старые мастера не сделают и в два, и потому он назначил ему, который был еще мальчиком, такое же содержание, какое получали эти пожилые люди. Когда же в 1527 году по случаю чумы и по другим причинам строительство это прекратилось, Аньоло, не зная, чем бы ему еще заняться, отправился в Поджибонси, откуда были родом и отец и дед его, где он и прожил некоторое время у своего дяди мессера Джованни Норкьяти, человека набожного и хорошо образованного, ничем другим не занимаясь, кроме рисунка и науки.

Видя же, какая сумятица творится в мире, он вскоре пожелал предаться религии для спокойствия и спасения души своей и отправился к отшельникам в Камальдоли, где, однако, не задержался, так как, испытав их жизнь, не вынес ее лишений, постов и воздержания. Тем не менее все то время, которое он провел там, тамошним отцам он был весьма приятен, ибо поведение его было отменным и время он проводил там, вырезывая головы людей и различных животных с прекрасными и причудливыми выдумками, как набалдашники на дубинах или попросту палках, на которые святые отцы опираются, когда идут из Камальдоли в пустынь, или же гуляют по лесу, когда им потребна тишина. Покинув обитель с разрешения и благословения старшего, он направился в Вернию, так как все-таки еще испытывал тягу к монашеской жизни, где он провел некоторое время, участвуя в хоре и беседуя с тамошними отцами. Однако и тамошняя жизнь его не удовлетворила, и, наслышавшись, как живут разные монахи во Флоренции и в Ареццо, он отправился туда, покинув Вернию, но и там ни в одном монастыре не мог он устроиться так, чтобы удобно было ему заниматься и рисованием и спасением души, и в конце концов стал братом у инджезуатов во Флоренции, что за Порта Пинти, где он был принят весьма радушно, а так как они занимались витражами, то надеялись, что он окажет им в этом и помощь и пользу. Но поскольку отцы эти по своему образу жизни и правилу сами мессу не служили, они держали на этот случай священника, служившего каждое утро, капелланом же у них тогда был некий фра Мартино из ордена сервитов, лицо весьма разумное и добронравное. И вот, обратив внимание на способности молодого человека и рассудив, что он, находясь у тамошних отцов, едва ли мог чем-нибудь их проявить, ибо монахи эти только и делают, что читают молитвы, изготовляют витражи, кипятят воду и возделывают огороды и тому подобное и не занимаются ни наукой, ни словесностью, ему удалось словами и делами своими добиться того, что молодой человек, покинув инджезуатов, постригся 7 октября 1530 года у братьев-сервитов во флорентийской Нунциате под именем фра Джованн'Аньоло.

А в 1531 году, усвоив за это время обряды и службы сего ордена, а также изучив произведения Андреа дель Сарто, там находящиеся, он, как у них говорится, принял на себя обет. А в следующем году, к полному удовлетворению тамошних отцов и к удовольствию своих ближних, он отслужил весьма торжественно и чинно свою первую мессу. Поскольку же некие молодые люди, проявившие больше глупости, чем доблести, при изгнании Медичи попортили восковые портреты Льва, Климента и других представителей этого благороднейшего семейства, помещенные там по обету, братья постановили восстановить их, и фра Джованн'Аньоло с помощью некоторых из них, занимавшихся изображениями подобного рода, обновил кое-какие портреты, обветшавшие и поврежденные временем, и заново сделал пап Льва и Климента, которых и ныне там можно видеть, а вскоре и короля Боснии, а также старого владельца Пьомбино, и в работах этих фра Джованн'Аньоло преуспел изрядно.

В это время в Риме находился Микеланджело, которого папа Климент, задумавший продолжать работы в Сан Лоренцо, по этому случаю туда и вызвал. Его Святейшество попросил его указать ему молодого человека, который мог бы восстановить попорченные древние статуи в Бельведере. Вспомнив тогда о фра Джованн'Аньоло, Буонарроти и предложил его папе, а Его Святейшество особым указом затребовал его у генерала ордена сервитов, которому, хотя и с неохотой, пришлось того уступить, ибо иначе поступить он не мог.

И вот, прибыв в Рим, Аньоло в помещениях Бельведера, предоставленных ему папою для проживания и работы, приделал находящимся там Аполлону отсутствовавшую у него левую руку, Лаокоону же правую и равным образом распоряжался и починкой Геркулеса. А так как папа почти каждое утро совершал прогулку в Бельведер для своего развлечения, а также для богослужения, Аньоло высек его из мрамора так отменно, что получил за работу эту большое одобрение. Папа оказывал ему величайшую благосклонность главным образом и за то, что видел, какую огромную старательность проявлял он в области искусства, рисуя целыми ночами напролет, дабы можно было каждое утро показать что-либо новое папе, которому это весьма нравилось.