Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Это было передано графу д’Артуа, который чрезвычайно смеялся, но внутренне был очень польщен.
Так польщен, что на другой день к Изабо явился посланный, объявивший ей, что принц, желая поговорить с ней, дает ей аудиенцию в своем дворце Безделушка.
Мулатка для этого визита надела костюм, который еще более возвышал ее странную красоту. Ее короткое платье из красного дама, вышитого золотом, позволяло видеть чулки огненного цвета и башмаки из пунцового атласа, с бриллиантовыми пряжками; кашемировая шаль, замечательная по красоте и роскоши ткани, служила ей поясом, не портя ее талии, вследствие
Черная Венера была действительно прелестна, и граф д’Артуа нашел ее такой.
Лакей удалился, проведя ее в будуар, чтобы возвратиться с подносом шербета. Одним глазом рассматривая в зеркале симметрию своего туалета, Изабо наконец взглянула на поданное ей освежительное питье. Оно должно быть ей не понравилось, потому что подзывая лакея, и жестом показывая ему на шербет, она ему сказала;
– Я хочу пить, но не это!
– Что вам угодно? оранжада? лимонада?..
– Нет!
– Замороженного шампанского?..
– Нет! я пью только мадеру.
«Только мадеру?.. Благодарю покорно! Вот так гуляка!..» – подумал лакей. И сказал почтительно вслух:
– Мягкой или сухой будет вам угодно?
– Сухой! сухой! – нетерпеливо ответила Изабо. – «Тинта», если она у вас есть.
– Мы имеем.
И удаляясь, лакей графа д’Артуа проговорил про себя: «Вот так гуляка! Она не стесняется!.. И толк знает!.. “Тинта”… то есть чего нет лучше».
Когда граф д’Артуа, заставив подождать себя с полчаса, – что очень скромно для принца, – явился, Изабо ради развлечения выпила две трети бутылки старой мадеры. Его высочество удостоил найти оригинальным такой способ освежаться и присоединился к нему. Аудиенция длилась до двух часов утра.
Спрошенный на другое утро своими приближенными о его свидании с Черной Венерой, граф д’Артуа отвечал, смеясь: «да, черная, но не как черт!»
Что касается последней, уверяют, что этот разговор столь сильно желаемый ею, несколько разочаровал ее.
– Конечно, говорила она Клеофиле, куртизанке того времени, у которой она жила, – как мужчина, – он прекрасен… Но….
– Но что?
– Как принц он много теряет, когда его видишь, особенно, когда слышишь его.
– Это как?
– Он слишком клянется. Думаешь, что это не дворянин, а кучер.
Будьте после этого принцем крови, чтобы какая-нибудь куртизанка делала об вас подобные заключения! И всего печальнее, что Изабо была права.
Приключение с графом д’Артуа ввело ее в моду в Париже. Вельможи, финансисты завистливо домогались ее благосклонности… Каждый день к ней как дождь сыпались объяснения в любви. Парижские куртизанки начинали беспокоиться. Но Изабо скромно пользовалась своим успехом. Во-первых, уже потому, что была довольно богата; а во-вторых – в противоположность привычки себе подобных, – она отдавалась только тем, кто ей нравился. У ней было сердце…
– Это уморительно смешно! кричали эти дамы.
Графиня Дюбарри, находившаяся тогда в Лувесьене, куда, как известно ей было дозволено возвратиться, – слыша каждый день об индеанке Изабо, захотела узнать ее. Она написала ей следующее письмо:
«Некогда я была почти
королева, и чтобы видеть вас, мне стоило бы только приказать; теперь я только бедная изгнанница, которая просит вас посетить ее. Приезжайте; мне кажется, мы не соскучимся, разговаривая о том, что для меня составляло, а для вас составляет счастье: о любви.»Через несколько часов по получении этого приглашения Изабо была в Лувесьене. Графиня, которая, быть может, не ожидала такой поспешности, была в ванне, когда ей доложили о мулатке. Она приказала, чтобы ее немедленно ввели. На Изабо был один из великолепнейших азиатских костюмов.
– Очень хороша! очень!.. вскричала Дюбарри, как только ее увидала. – О! меня не обманули. Вы очень хороши, моя милая!.. Великолепна!.. восхитительна!.. Бронза!..
И произнося одно за другим эти хвалебные выражения, графиня, выйдя на половину из ванны хлопала от восторженного восхищения своими маленькими ручками.
– Вы очень любезны, графиня, улыбаясь ответила Изабо, – но, по правде, рядом с мрамором бронза не имеет права гордиться.
Дюбарри улыбнулась в свою очередь, бросая самодовольный взгляд на прелести, у которых тридцать семь лет ничего не отняли из их грациозного великолепия.
– Да, ответила она, – я еще не слишком испортилась, не смотря на мою скуку и печаль… Мрамор, как вы любезно сказали, моя милая, еще все еще мрамор. Но я мечтаю – безумная мысль – но именно потому, что она безумна, я уверена, она вам понравится… Вы еще не завтракали? Надеюсь, вы позавтракаете со мной?
– Я принадлежу вам, пока вам будет угодно удержать меня, графиня.
– Хорошо! ну так как вы мне принадлежите, я пользуюсь моею властью. Вы будете со мной купаться. Вопрос искусства. Я хочу видеть всю прекрасную бронзу. Вы согласны?
– Я сказала, что принадлежу вам, графиня!
– Браво!
Дюбарри позвонила. Явилась ее горничная Элиза. В комнате находилось две ванны; в одну минуту та, которая назначалась для гостьи, была наполнена теплой ароматной водой; потом, с помощью Элизы, мулатка сняла свою одежду.
Во время этой операции и графиня и камеристка непрестанно вскрикивали от восторга. Изабо нечего было страшиться подобного деликатного осмотра: чистота ее форм, грация контур – были выше всякой прелести,
– Это изумительно! повторяла графиня.
– Изумительно! подтверждала камеристка.
По выходе из ванны экс любовниц Людовика XV пришла новая артистическая фантазия: став перед зеркалом, рядом с Изабо, она хотела насладиться картиной, столь же прелестной, сколь и странной.
– Белая и черная Венера! сказала Элиза, от которой потребовали ее мнения.
– Гм! с небольшим вздохом возразила белая Венера. – Бронзе только двадцать, а мрамору скоро сорок…. Все равно, прибавила она, обнимая мулатку, – только жалко, что этого не случилось раньше.. . Ах! Если бы Его Величество было еще жив!.. Вот видите ли, моя милая, – это такое зрелище, за которое добрый король заплатил бы десять лет своего пребывания в раю!..
Изысканный и комфортабельный завтрак ожидал графиню и прекрасную индеанку; и за ним последняя изумила свою хозяйку тою эксцентричностью, с какою та пила испанское вино.