Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Вы не хотите драться?
– Нет.
– Ну, я в отчаянии, но так как я явился сюда не для забавы… бац! бац!.. – И Гаргара дал шевалье две таких великолепных пощечины, какие когда-либо получал плут. Всего смешнее то, что этот пройдоха, дравшийся за какие-нибудь две или три глупых карты, не дрался за две самых звонких оплеухи. Он бежал без оглядки и не возвращался в Спа.
Между тем способ окончания дуэли сделал большую честь принцу Гаргара; каждый в Париже искал с ним знакомства. Он вел роскошную жизнь, играл в большую игру и всегда необыкновенно счастливо.
Он встретил графиню Кампинадос у Гишар на балу, который давала эта последняя
Принц взял сто билетов.
– Прелестная графиня, сказал он Теруан, – если я выиграю этот отель, от вас будет зависеть сделаться его хозяйкой.
Гаргара выиграл отель и, верный своему слову, поместил в нем графиню Кампинадос. Все шло хорошо четыре месяца, но однажды Теруан грубо сказала Гаргара.
– Мой друг, будьте добры, скажите мне, чем вы живете?
Принц с изумлением взглянул на графиню.
– Ей Богу! вскричал он, – вопрос забавен!.. А какое вам дело до того, чем я живу, если даю вам средства хорошо жить?..
– Должно быть есть, если я занимаюсь этим. Хотите вы узнать мое мнение: вы слишком много выигрываете.
– Ба!..
– Да. С вашей стороны было очень ловко дать пощечину шевалье Куртину, но мне кажется, если бы какой-нибудь ловкий игрок дал себе труд наблюдать за вами в один из этих вечеров, вы могли бы получить такое же нравоучение. Гаргара насмешливо расхохотался,
– Во всяком случае, сказал он, – если я шулер, то мы равны, моя милая. Шулер и куртизанка – одно то же.
– Вы ошибаетесь: одна берет, а другой ворует. Нам не годится быть вместе, и в доказательство этого, я ухожу. Прощайте!
И она удалилась.
Да, Теруан де Мерикур была странное создание, странность которого не замедлила выразиться на самой гибельной дороге, под ужасной формой.
В то время, когда под именем графини Кампинадос, она обирала последние луидоры у знатных вельмож и финансистов, довольно глупых для того, чтобы вместо своего спасения заботиться о своих удовольствиях революция быстро приближалась. Они не слыхали ее глухого приближения.
Но революция принадлежит истории; ее начало и исход давно всем известны. Возвратимся к нашему рассказу.
Когда 12 июня 1789 года, граждане, рассвирепев от Тюльерийских убийств, искали повсюду оружие для защиты и отмщения, толпа людей явилась в отель, занимаемый графиней Кампинадос.
Графиня садилась за стол, с одним из своих близких приятелей, аббатом де Люберцаком, когда по всему городу разнесся призывный клик.
– Что это такое? – спросила она.
– Ничего, – ответил Люберцак. – Какая-нибудь стычка народа с иностранными войсками. Каждый для себя. Пусть они дерутся, убивают друг друга, если это им нравится; – мы в безопасности; вино свежо; кушанье отлично… Давайте обедать, графиня, и да здравствует радость!
Впрочем, более гастрономическому, чем патриотическому ответу аббата не доставало оживления. Погребальный звон колоколов – печальный аккомпанемент стуку вилок и звону стаканов. Если аббат, не пропускал ни одного куска и ни одного глотка, графиня не пила и не ела. Подавали десерт, когда на дворе отеля послышался большой шум. В тоже время горничная графини прибежала, испуганная и растрепанная.
– Сударыня!.. Сударыня!..
– Чего такое?..
– На дворе люди:… их целая дюжина!..
– Чего хотят они?
– Не знаю… Они кричат… Они горланят все вместе.
Теруан взглядом искала аббата, чтобы
посоветоваться с ним. Но аббат признал благоразумным запрятаться под стол.В эту минуту начальник толпы показался на пороге столовой куртизанки. Это был молодой человек двадцати шести лет, экзекутор из Шатле в Париже. Его звали Малльяр.
– Сударыня, сказал он, оглянувшись вокруг, – прошу извинения, что побеспокоил вас, тем более, что, как я думаю, приход мой к вам совершенно бесполезен. Мы ищем оружие, вы, не правда ли, не можете нам его доставить?
– Решительно никакого. Но зачем оно вам?
– Боже мой, сударыня! чтобы раздать отряду полиции, обязанной наблюдать, за тем чтобы немецкие войска не пришли сюда, если им придет фантазия, убить вас в то время, когда вы спокойно обедаете, как сейчас: В Тюльери они убивали женщин, детей, стариков, которые там прогуливались.
Графиня покраснела. В ответе молодого человека было нечто ироническое, что не могло ускользнуть от нее.
– Итак, прошептала она, – Париж в опасности? Но если, к моему большому сожалению у меня нет оружия, у меня есть золото чтобы помочь вам достать его…
Она пошла в свою комнату.
– Благодарю, сударыня, возразил ей Малльяр, останавливая ее, – но нам теперь нужно не золота, а железа, пороха и крови. Садитесь же за стол, прошу вас. Честь имею вам кланяться.
Через два дня, 14 июня, не смотря на оставление накануне Парижа иностранными войсками, от тридцати до сорока тысяч человек отправилось в отель инвалидов, где они захватили тридцать две тысячи ружей и двадцать пушек. И не смотря на захват этого оружия части граждан его не хватило; за ним они отправились в Бастилию. То было странное и разнохарактерное войско, говорит Ламот Лангон, состоявшее из стариков, женщин, детей, шедшее на взятие этой крепости, которая несмотря на слабость гарнизона была способна защищаться против многочисленного дисциплинированного войска.
14 июля, в десять часов утра, когда Малльяр во главе своего батальона волонтеров из предместья Сен Антуан входил в отель инвалидов, одна женщина приблизилась к патриоту экзекутору, взяла его за руку и сказала:
– Узнаете вы меня?..
Эта женщина была на столько хороша собой, что раз видев, нельзя было не узнать ее.
– Да, отвечал Малльяр. – Вы та…
– Та, которую вы вчера застали за столом, когда аббат призывал граждан Парижа к оружию. И хотя я не француженка, я готова умереть с вами. Ваши слова наэлектризовали мою душу; они дали мне понять, что когда весь народ поднимается на защиту свободы, было бы недостойно и подло со стороны кого бы то не было не разделить с ним его опасностей и славы. Хотите дать мне руку не затем, чтобы поддерживать в битве, я пойду и одна, вы увидите! Но чтобы доказать мне, что вы немного меня уважаете…
Малльяр не только сжал руку Теруан, но он даже обнял ее в восторге, которого быть может не ощутил бы, если бы она была стара и дурна.
Но действительно ли, как говорит Ламартин, она была блистательно прекрасна? Увы, в этом случае поэт говорит как поэт. На самом деле Теруан была скорее мила, чем прекрасна. Во-первых, у нее был вздернутый нос, который годится для гризетки, но не для богини, и который весьма редко встречается у злых, но Теруан де Мерикур обманула свой нос. Она была высока ростом; имела темно русые волосы и голубые глаза. У нее были очень маленькие ноги ж руки, – руки как у ребенка, совершившие столько жестокостей! Еще аномалия природы.