Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

– Правда, прошептала она.– Ты не захотела бы моих объедков… Но сегодня ты имела право сказать… О! нет! Я не возьму Даниэло Четтини в любовники!.. И о чем я думаю!.. Почему мне показалось, что я люблю этого молодого человека? Разве я знаю, что такое любовь?… Но недостаточно, чтоб Даниэло Четтини не был моим любовником… Так как он тебе нравится, так как он напоминает тебе другого, необходимо, чтоб он сделался не любовником твоим… ты не должна иметь любовников… но твоим мужем.

Анита тихо склонила голову.

– Почему нет? продолжала Катарина.

– Во-первых потому, что я старше его.

– Старше его!.. Который год этому мальчику?… двадцать шесть?

– А мне тридцать два.

– Что за дело, если тебе на вид двадцать пять. И притом же он желал меня, а я старее тебя… почему…

– Но предположив, что я ему понравлюсь… его семейство воспротивится…

– А по какому поводу его семейство воспротивится его женитьбе на такой прелестной и честной девушке как ты? Если бы это был потомок князя или какого-нибудь знатного вельможи, а то он сын нотариуса… Какое он имел бы право, презирать сестрой Габриэлли ?…

– Но если его семейство не из благородных, оно может быть богато.

– Выходя замуж, ты также будешь богата… Будь спокойна, у меня достанет денег, чтоб дать тебе большое приданое. – И она тотчас же прибавила: – А если нет у меня, инфант подарит мне.

Анита продолжала сомневаться.

– Наконец, возразила она: – человеку нельзя внушить любовь подобно тому, как внушают ненависть!.. Даниэло Четтини влюблен в тебя.

– Полно! ты шутишь! Он влюблен в мою репутацию, влюблен из гордости, из моды… Ему хочется иметь право сказать повсюду: «Я был любовником Габриэлли ». Ты меня не уверишь, чтобы в полчаса времени я так пленила сеньора Четтини, что он видит одну только женщину в мире – меня. Сверх всего, будь спокойна, если я действительно нравлюсь Даниэло Четтини, то берусь его от этого вылечить….

– Но что ты сделаешь?

– Это мое дело… Он должен прийти сегодня вечером; и я буду или очень неловка, или все устрою по твоему желанию.

– А! он должен придти сегодня вечером, и ты примешь его наедине?

– Без сомнения… Тебя это беспокоит? Ты не имеешь ко мне доверенности?…

– О!

Анита поцеловала Катарину.

– Слушай, сказала эта последняя: – чтобы совершенно успокоиться, хочешь ты присутствовать невидимым свидетелем этого свидания?

– Нет! нет!

– А я говорю: да! Я хочу играть с тобой начистоту, так как ты боишься обмана. И не позволив сестре отвечать, она в свою очередь нежно обняла ее. – И притом, закончила Габриэлли : – чем раньше ты увидишь его, тем раньше будешь счастлива… Ты уже довольно долго ждешь счастья, чтоб тебе продавать его.

Вечером, получив любезное приглашение, сеньор Четтини, сжигаемый желанием, явился к Габриэлли . Лакей просил его подождать.

– Госпожа еще не принимает.

Минута продолжалась час. Сидя в передней, Даниэло Четтини мог на свободе придумывать фразы, если имел в том надобность.

Наконец лакей возвратился; сеньор был введен в будуар богини.

Но что сделалось с этой богиней, о Боже!.. Лежа на диване, с ногами, обутыми в теплые туфли, с головой, покрытой ночным чепчиком, она едва повернулась, когда лакей доложил о сеньоре Даниэло Четтини.

Даниэло Четтини был изумлен; он ждал совсем не этого.

– Вы больны? скромно сказал он.

– Да, прошептала Габриэлли .

– А недавно вы были совершенно здоровы!

– Я казалась так по наружности… и притом перед лордом Эстоном я не хотела… Согласитесь, что есть лица, перед которыми обязаны несколько стесняться… Лорд Эстон страшно богат, великодушен…

Даниэло Четтини закусил губы.

– И если бы, продолжала кантатриса: – я не обещала принять вас сегодня вечером…

– Я тем более обязан вам за вашу доброту… Но что с вами?… Быть может, внезапная мигрень?…

– Нет, я страдаю желудком и кишками… меня тревожит желчь… Скажите, как вас слабит?

– Как меня?…

– Я вас спрашиваю об этом потому, что при случае охотно предложу вам превосходное лекарство, которое я подучила от знаменитого французского доктора. Посмотрите рецепт; он на камине. Это смесь из ипекакуаны треть грана, гран меркурия, два грана алоэ, четыре – ревеню и пять – цитварного семени… Это принимается в печеном яблоке… очень спокойно.

– А!. . это!.. и вы принимали сегодня?…

– Печеное яблоко? да. Через несколько минут после вашего ухода. Но я говорю с вами о вещах, которые, может быть, вас не занимают?

– Помилуйте!.. но…

– Но вы знаете, что заботы о здоровье прежде всего…

– Конечно.

– Нам, певицам, здоровьем шутить никак нельзя.

– Но и другим тоже…

– Вы из Флоренции?

– Я имел честь говорить вам давеча.

– Ваш родитель богат!..

– Не совсем, но он имеет, однако, некоторое довольство…

– Ах! да! довольство! Я понимаю… несколько тысчонок цехинов дохода, которыми только что сводятся концы с концами… По какому случаю лорд Этсон, который имеет громадное состояние, так дружен с вашим отцом?

– Но потому, что есть люди, особенно в Англии, которые свое уважение основывают не на большем или меньшем богатстве…

– Да, – отвечала Габриэлли , скрывая под чепчиком нестерпимое желание расхохотаться, – я знаю, что Англичане вообще любят пооригинальничать…. Много ли детей у вашего папаши?…

– Трое: два сына и дочь.

– Трое!.. Но ваше воспитание должно разорить его!..

– Однако, прошу вас верить, что ни кто еще не пострадал от этого разорения.

– Тем лучше! тем лучше!.. Ах! извините меня!.. ваш разговор, без сомнения, приятен… но…

– Я удаляюсь…

– Нет! Не уходите теперь! Перейдите в маленькую залу, я приду через несколько минут. Сюда… сюда… дверь в конце коридора.

Даниэло Четтини медленно шел по коридору. К чему Габриэлли удерживала его?.. Чтобы поговорить?.. Гм!.. он достаточно поговорил с ней!.. даже слишком… Брр!.. женщина, которая принимает слабительное… которая идет на судно и уведомляет вас об этом, любезно объясняя вам состав лекарства, употребляемого ею для этого… Не очень то поэтично!..

Не считая грубостей, который она наговорила ему об его семействе, это печеное яблоко… с алоэ… ипекакуаной… Печеного яблока никак не мог переварить Даниэло Четтини.

Но вежливость требовала, чтоб он повиновался… Он отворил указанную ему дверь и вошел в маленькую залу.

Анита находилась уже там, сидя за работой. Любовь ли, надежда ли украшали ее, но в этот вечер она была прекраснее, чем обыкновенно.

При виде ее Даниэло Четтини ощутил почти тоже впечатление, которое испытывают, выйдя из мрака на свет: он был – ослеплен.